Перворожденный

В течение месяца послы вели переговоры со Звездным Пророком, но им так и не удалось прийти к соглашению. В конце концов, Пророк Ситэл заболел. За прошедшие недели здоровье правителя ухудшилось, а напряженные заседания отнимали последние силы, и наутро двадцать девятого дня он уже не смог подняться с постели. Пророк хворал так редко, что дворец охватила легкая паника. Слуги сновали вокруг, переговариваясь шепотом. Ниракина призвала к постели Пророка Ситаса и Герматию. Ее голос звучал так горестно, что Ситас уже ожидал увидеть отца на пороге смерти.

Теперь, стоя в ногах кровати, принц видел, что Ситэл изнурен и упал духом. Ниракина сидела рядом с больным мужем, приложив к его лбу влажную тряпку. Герматия маячила на заднем плане, явно чувствуя себя неловко в присутствии больного.

– Позволь мне позвать лекаря, – настаивала Ниракина.

– В этом нет нужды, – коротко ответил Ситэл. – Я просто должен немного отдохнуть.

– У тебя горячка!

– Нет! Что ж, а если и горячка, я не хочу, чтобы разнесся слух: Звездный Пророк настолько ослабел, что ему необходим лекарь. Что ты предполагаешь сообщить народу? И иноземным послам?

Эта короткая речь обессилила Ситэла, он тяжело дышал, бледное лицо резко выделялось на фоне кремовых подушек.

– Кстати, насчет послов, что я должен сказать им? – спросил Ситас. – Если ты не сможешь сегодня присутствовать на совещании.

– Скажи им, пусть пойдут напьются, – пробурчал Ситэл. – Хитроумный гном и эта вздорная баба.

Голос его затих.

– Нет, муж мой, так не годится, – мягко заметила Ниракина. – В болезни нет ничего постыдного, ты знаешь. Если ты позовешь лекаря, то встанешь на ноги гораздо быстрее.

– Благодарю, я поправлюсь сам.

– Ты можешь лежать здесь неделями, в горячке, в дурном настроении…

– У меня хорошее настроение! – закричал Ситэл.

Ниракина решительно поднялась с кровати и обратилась к Ситасу:

– Кого бы нам позвать? Кто лучший целитель в Сильваносте?

Из дальнего угла послышался голос Герматии:

– Мирителисина.

– Это невозможно, – быстро возразил принц, с упреком глядя на жену. – Она находится в тюрьме, госпожа, и тебе это отлично известно.

– Какой вздор, – перебила мать. – Если Пророку нужен лучший лекарь, можно приказать ее выпустить.

Ни отец, ни сын и виду не подали, что слышали эти слова.

– Мирителисина – высшая жрица Квенести Па. Никто в Сильваносте и сравниться с ней не может в искусстве врачевания. – Ниракина обращалась к Ситасу. – Она находится в заточении уже больше полугода. Разве это не достаточное наказание за минутную неосторожность?

Ситэл закашлялся, долгий, сотрясший тело пароксизм заставил его скрючиться на постели.

– Это застарелая лихорадка, – ловя ртом воздух, выговорил он. – Я знаю, иногда она возвращается.

– Лихорадка? – переспросил Ситас.

– Наследство бурно проведенной молодости, – слабым голосом ответил Пророк. Он приподнялся в кровати, и Ниракина поднесла к его губам чашу с прохладной водой. – Когда я был молодым, то часто охотился на болотах в устье Тон-Таласа. Тогда я и подхватил лихорадку.

Ниракина подняла взгляд на Ситаса.

– Это случилось более чем за двести лет до твоего рождения, – успокоила она сына. – Раньше у него бывали приступы, но не такие сильные.

– Отец, надо послать за жрицей, – угрюмо посоветовал Ситас. Пророк вопросительно поднял брови. – Необходимо продолжать переговоры с гномами и людьми, и только сильный, здоровый правитель может установить справедливость.

– Ситас прав, – поддержала его Ниракина. Она приложила маленькую руку к горячей щеке мужа. – Прикажи выпустить Мирителисину.

Пророк вздохнул – из горла его вырвался сухой, дребезжащий звук.

– Ну, хорошо, – смирившись, проговорил он. – Пусть будет по-вашему.

Тем же утром, позже, раздался стук в дверь. Ниракина крикнула посетителю, чтобы он входил. Появился Таманьер, опустив взгляд в пол.

– Великий Пророк, я говорил с Мирителисиной, – подобострастно произнес он.

– И где же она? – резко спросил Ситас.

– Она… она отказывается прийти, мой принц.

– Что?! – воскликнул Ситас.

– Что? – эхом отозвалась Ниракина.

– Она не придет к тебе, Высочайший, и не соглашается покинуть тюрьму, – объяснил Таманьер, покачав головой.

– Она что, ума лишилась? – фыркнул Ситас.

– Нет, господин. Мирителисина считает, что ее страдания в тюрьме привлекут всеобщее внимание к тяжелому положению бездомных.

Несмотря на свою слабость, Пророк начал тихо смеяться.

– Ну и характер! – сказал он. Смех грозил перейти в кашель, и Ситэл умолк.

– Да это же вымогательство! – злобно воскликнул Ситас. – Она уже диктует нам условия!

– Не обращай внимания, сын. Таманьер, прикажи, чтобы открыли дверь ее камеры. Скажи охранникам, пусть не дают ей ни еды, ни питья. Когда она достаточно проголодается, то выйдет.

– А что ты сделаешь, если она не придет? – в смятении спросила Ниракина.

– Буду жить дальше, – был ответ. – А теперь оставьте меня, вы все. Я хочу отдохнуть.

Таманьер отправился исполнять поручение. Ситас и Ниракина выскользнули из спальни, поминутно оглядываясь на Пророка. Ситас был поражен тем, насколько маленьким и слабым выглядел его отец, лежавший на огромной кровати.

Оставшись в одиночестве, Ситэл медленно поднялся. В висках у него стучало, но через некоторое время сознание прояснилось. Он поставил ноги на пол, и прохладный мрамор успокоил его. Поднявшись с кровати, Пророк осторожно двинулся к окну. Перед ним раскинулся Сильваност. Как он любил его! Не сам город, который был лишь скопищем зданий, но народ, каждодневное биение тысяч сердец, которое делало его живым.

Буря утихла еще вчера, и воздух стал кристально чистым, хоть и слегка прохладным. Высоко в небе, от горизонта к зениту, протянулись похожие на кружево облака, словно пальцы, стремящиеся достичь жилища богов.