Мезон Санкт-Петербург. Голландские миниатюры о Петре Первом

Мезон Санкт-Петербург и Голландские миниатюры о Петре Первом
Цецен Алексеевич Балакаев

Повесть «Мезон Санкт-Петербург» из серии «Голландские рассказы и повести» написана автором, прожившим двадцать лет в Нидерландах. Это «сельская повесть» о посещении Петром Первым небольшой голландской деревушки, бывшей вотчины богатого купца – торгового агента русского царя. Необычный визитёр прочно вошёл в местный фольклор, став легендой и частью мировоззрения поселян. Повесть опубликована в литературном альманахе «Теегин герл» («Степной свет», г. Элиста) и удостоена Всероссийской литературной премии имени Антона Дельвига «За верность Слову и Отечеству» за 2022 год (номинация "Короткая проза"). «Голландские миниатюры о Петре Первом» – часть публичных лекций автора, представителя мэрии г. Заандам (Нидерланды) в совместной программе «325 лет визита Петра Первого в Саардам» (2022).

Цецен Балакаев

Мезон Санкт-Петербург и Голландские миниатюры о Петре Первом

Мезон Санкт-Петербург

Голландская сельская повесть

Царь всея Руси Пётр Алексеевич изволил посетить любимую его августейшему сердцу Голландию дважды в 1697 и 1717 годах. Последний визит прошёл с невиданным размахом и в памяти хозяев оставил ряд громких дебошей и разорений. Одно из царских празднеств случилось в огромном имении Санкт-Петербург на реке Фехт в двадцати пяти верстах от Амстердама. Его владелец утрешский немец Кристоффель Брандт, торговый агент Петра, нажил огромное состояние на торговле с Россией – хлебом, льном, лесом, железом, оружием и, особенно, исполняя некие деликатные поручения царя. Единственным, чего не хватало купцу, было дворянское звание, и потому он принимал Петра со свитою с невиданным размахом. Из мраморных фонтанов било красное и белое вино, пьяных гостей катали на садовых тачках по аллеям огромного парка, с реки палили из пушек, а по ночам жгли фейерверки. Любителям истории хорошо известно перечисление убытков и разрушений из слёзной жалобы Брандта парламенту.

С тех пор в Фехте утекло много воды, имение Санкт-Петербург сгорело, земли проданы наследниками в третьи руки, но ещё в середине прошлого века здесь была лесопилка и дровяные склады «Русланд» – Россия. Чтобы найти последние следы пребывания царя в тех местах, я отправился туда летом 1989 года.

I.

Эта пасторальная местность, несмотря на, казалось бы, близкое расположение к Амстердаму, очень уединённая и сохранила старый уклад и милые патриархальные привычки. Чужаков там не приветствуют, особенно иностранцев из бедных стран, к которым, без сомнения, в мнении жителей, относилась моя родина, тогда ещё именовавшаяся Советским Союзом. По предварительно разведанным сведениям жильё в наём не сдавалось, и остановиться можно было лишь у хозяина сельского магазинчика, обязательно представившись художником, ибо то была единственная причина интереса незнакомцев, понятная местным жителям.

Итак, вооружившись необходимыми советами и наставлениями, я собрался в голландскую Россию, расположенную точно между Амстердамом и Утрехтом. Тёплым августовским утром я выехал из гостеприимного замка Лунерслоот, хозяйкой которого была баронесса ван Нагель, праправнучка гофмейстера королевы Анны Павловны и премьер-министра Нидерландов. Надменный чёрный баронский орёл, хранитель замковых ворот, своим золотым крючковатым клювом указывал мне направление – на единственную узенькую дорогу в большой мир. С неё мне предстояло вырулить к арочному автомобильному мосту через Амстердамско-Рейнский канал, чтобы затем снова свернуть в тихие малолюдные места частных владений. Было солнечно, сухо и безветренно, и спортивный велосипед «Батавус» вмиг донёс меня до России.

Миновав старый подъёмный мост через канал, отделяющий деревушку от проезжей дороги, я оказался на небольшой мощёной площади. Справа стоял давно некрашеный, с когда-то белыми облезлыми стенами дом под высокой крутой шиферной крышей. По его фасаду были небольшая низкая дверь и одно огромное окно с надписью «Бар. Пиво. Шаурма. Фалафель». Следом врылся в землю по мшистые окна второй дом, сложенный из блеклого серо-коричневого камня с камнем же выложенным словом «Банк», узкий и мрачный, с узкими же и высокими окнами и круто вздыблённой ярко-оранжевой черепичной крышей.

Двумя столь примечательными домами правая сторона площади заканчивалась. Прямо передо мною была сельская церковь с высеченной надписью над огромными дубовыми вратами: «Благодарение Е.К.В. Виллему II, воздвигнувшему Божий храм в 1820 году». Вправо и влево от церкви шла узкая кирпичная Дорпстраат – главная сельская улочка.

Но моё внимание обратилось на левую сторону площади, ибо то была цель путешествия. Здесь был один дом, сельский магазин, какой у нас принято называть сельпо. Беленый фасад в тридцать метров от моста и до церкви занимали два больших окна и дверь посередине. Над входом краснела вывеска «Ян де Вильт и сыновья. С 1820 года», а выше неё было одно преогромное широкое чердачное окно с настежь распахнутыми тёмно-зелёными деревянными ставнями. Перед магазином располагались стоянка для велосипедов, большой жёлтый почтовый ящик и стойки с цветочными горшками и свежими газетами. Отдельно стояли два зелёных бака с крупными белыми буквами: «Для одежды», «Для обуви» и «Пожертвуйте старую одежду для нуждающихся. Бог не оставит вас».

Привязав «Батавус», я вошёл в сельпо. За конторкой сидел хозяин, погружённый в газету. На звякнувший дверной колокольчик он приподнял очки.

– Сегодня воскресенье, короткий день. Через десять минут закрываю, – сказал господин де Вильт и снова углубился в чтение.

Просторное помещение было разделено на два прохода с полками по сторонам. Цены были в полтора-два раза, а на ряд товаров даже в три-пять раз выше привычных городских. Я выбрал датское печенье «Сильфида. Королевский балет» в круглой металлической коробке и длинный узкий, словно змея, стручок индонезийского красного перца.

– Это печенье стоит дорого, целых пятнадцать гульденов, – сказал хозяин, озадаченно подняв очки на лоб. – В городе вы можете купить его за семь или даже за пять. Я держу его на полке как украшение. Все любуются красивой коробкой, но не покупают. А перец очень острый.

– Данкевел, я ищу самый острый перец, менеер де Вильт.

– Это очень острый перец, вот увидите. Вас приятно увидит его адское жжение. Он с соседней фермы, – добавил хозяин. – У нас много необыкновенных продуктов, за которыми приезжают знатоки из Амстердама, Утрехта и даже Гааги.

– Я не гурман, но некоторым местным дарам природы буду рад, менеер де Вильт.

Де Вильт выскочил из-за прилавка и побежал к полкам.

– Вот! Тогда вот что вы должны непременно купить, – он всунул мне в руки белую полуторалитровку. – Это местный карнемелк, и он лучший в Голландии. Цена шесть с половиной гульденов.

– Сколько? – вздрогнул я.

– Вы всегда можете вернуть гульден двадцать пять центов за пустую бутылку, – обнадёжил хозяин.

– Спасибо, менеер де Вильт, я с удовольствием попробую, – ответил я.

Контакт с хозяином был явно установлен, ибо довольным голосом он продолжал:

– Печенье вы, видимо, купили в подарок. Могу красиво упаковать. К кому вы пожаловали?

– Нет, я не в гости. Я никого не знаю и ищу комнату на короткий срок. На месяц или два.

– Гм… Это невозможно. У нас не сдаются комнаты. Кто вы и откуда?

– Я художник. Свободный художник. Бродяга.

– Это правильно, это хорошо. Художники интересный народ. Вы собираетесь рисовать?

– Не думаю. Мне лишь хочется пожить в сельской тиши в поисках вдохновенья.

– Вы не сказали, откуда вы, – переспросил де Вильт.

– Я из России.

– О! О, так вы из России? В первый раз вижу живого русского. А ведь у нас останавливался ваш самый знаменитый соотечественник.

– Кто он? Наши художники всегда стремились в Италию, Францию, Германию и Швейцарию, и лишь немногие приезжали сюда, чтобы изучить школу старых мастеров.

– Не художник, а царь Петер. Идите за мной!

Де Вильт схватил меня за руку и потащил в заднюю комнату. Там на стене висела старая большая цветная гравюра с усадьбой Санкт-Петербург.

– Да, мне знакома эта чудесная картинка. Я много раз видел её в России.

Хозяин порылся на полке и извлёк на божий свет большой альбом многовековой давности – «Иллюстрированные виды загородного имения Мезон Синт-Петерсбург, в провинции Утрехт, в цвете, на 16 листах. 1717».

– Вы сможете написать здесь самые прекрасные пейзажи, включив в них эти картинки. Если остановитесь у меня.

– Вы правы. Перфект. Сколько я должен заплатить за комнату?

– Полторы тысячи гульденов.

– Боже мой! Сколько, менеер де Вильт?

– Пятнадцать сотен флоринов.

Для верности он написал цифру на отрывном листке.

– Это очень и очень дорого. Ведь в Амстердаме можно найти комнату за пятьдесят или сто гульденов, а в самом центре напротив королевского дворца за двести-триста пятьдесят. В крайнем случае – за пятьсот.

– Это в Амстердаме! Там роятся тысячи туристов. Вы не понимаете суть. Ведь у нас парадиз. Я вам сейчас покажу.

Де Вильт замкнул кассу и повесил на двери табличку «Закрыто».