Помогать нельзя наказывать, терпеть нельзя просить? Бедность и помощь нуждающимся в социокультурном пространстве Англии Нового времени

Итак, различия в условиях жизни бедных тружеников, чей доход не превышал 10 фунтов в год, и пэров, ежегодно пополнявших свой бюджет приблизительно на 10 000 фунтов, были, действительно, огромны. В то же время различия в доходе и статусе соседних звеньев «социальной цепи» (например, маркиза и герцога, кухарки и горничной, врача и фармацевта) были порой едва различимы. Последнее обстоятельство часто приводится историками консервативной ориентации как доказательство того, что в целом установившаяся к XVIII в. система социальной иерархии «принималась» почти всеми социальными группами и, продолжая достаточно успешно регулироваться при помощи традиционных механизмов семейных связей, устоявшихся критериев добродетели и морали, верований и религиозных табу, обладала достаточной прочностью и гибкостью. Так, в начале XIX столетия английский парламентарий писал: «У нас расстояние между пахателем и пэром состоит из множества шестеренок, смыкающихся друг с другом самым удобным образом, что делает весь механизм совершенным в своей последовательности, силе и красоте».[52 - См. напр. Clark J. Revolution and Rebellion. State and Society in the Seventeenth and Eighteenth Century. Cambridge Un. Press. – 198; Henshall N. The Myth of Absolutism. Change and Continuity in Early Modem European Monarchy. London and New York. 1996.]

Впрочем, в эту «красоту» не вполне вписывались те, кто находился на самом дне общества: «люди подземелья», этот сокрытый от посторонних глаз мир нищих, мелких воришек, цыган, бездомных и безработных, бродяг, мошенников, которые существовали «непонятно на что» и которых немецкий путешественник Лихтенберг описал как «рожденных где-то у печей для обжига кирпича на лондонских окраинах,… не умеющих читать и писать,… и обычно заканчивающих жизнь на виселице в возрасте 18–26 лет». В основном эти люди обитали в Лондоне. Там к концу XVIII столетия сформировался целый слой обнищавших пролетариев, оставшихся без работы и лишившихся какого-либо дохода (часто в силу старости, болезни, увечья), или же перебивавшихся случайными работами, которых также не хватало для содержания семьи.[53 - Porter R. Op. сit. P. 96.] Пауперизм к началу XIX в. превратился в серьезную проблему, а численность потерявших работу или получавших низкое жалованье рабочих постоянно росла.

Было ли английское общество XVIII в. классовым? Марксистские историки, отвечающие на этот вопрос положительно, указывают, в первую очередь, на многочисленные и частые массовые волнения и мятежи, потрясавшие страну и зачастую принимавшие формы социального протеста. Последние, как правило, связываются исследователями данного направления с борьбой за политические реформы и рассматриваются, в силу этого, как проявления классовой борьбы.[54 - См. напр. Черняк Е.Б. Массовое движение в Англии и Ирландии в конце XIX – начале XX в. Москва, изд-во АН СССР. 1962.]

Известный историк-неомарксист Дж. Рюде в своей работе «Народные низы в истории» дает немало примеров повышенного уровня преступности, жестокостей толпы, кровавых бунтов, потрясавших в XVIII веке «галантную Англию».[55 - Рюде Дж. Народные низы в истории, 1730–1848. Москва, «Прогресс». 1984.] О неспокойности социальной и политической обстановки отчасти свидетельствует и жестокость уголовного законодательства того времени, предусматривавшего публичную смертную казнь (последняя из таких казней датируется 1868 годом!) за достаточно большое количество преступлений. «Это было время, – пишет английский историк Дж. Рул, – когда люди могли пострадать от толпы, охотящейся на ведьм, когда женщин еще сжигали за убийство мужей, хотя уже отменили практику их предварительного удушения».[56 - Rule J. Albion’s People. English Society 1714–1815. L., Longman. P. 251.]

Заметим, однако, что отнюдь не следует связывать нестабильность в обществе с классовой борьбой в традиционном марксистском понимании. Современники, как указывалось выше, действительно делили общество на «высшие слои», «срединные слои» и «трудящихся людей», однако самые острые столкновения чаще всего происходили не между классами, а между представителями различных религий (католиками и протестантами, англиканцами и протестантскими диссентерами) или между соперничавшими экономическими интересами; волнения могли быть в равной степени вызваны как борьбой за повышение жалованья и протестом против механизации производства, так и ненавистью к евреям, ирландцам, шотландцам и другим национальным меньшинствам.

Итак, расположив структуру английского общества конца XVII – первой половины XIX вв. на условной шкале «преемственность – трансформация», мы можем прийти к следующим выводам. С одной стороны, об изменениях в социальной структуре свидетельствует появление прообраза среднего класса и включение его в экономическую жизнь, а также то, что роль в общественно-политической жизни таких социальных групп, как «люди денежного интереса» и «пролетаризировавшаяся» беднота, возросла. С другой стороны, владение землей по-прежнему оставалось одним их наиболее доходных и престижных способов существования в обществе, и «табель о рангах», возглавляемый крупными землевладельцами, в 1800 г. выглядел почти так же, как столетием раньше. Несмотря на изменения в экономике, традиционные механизмы, регулировавшие общественные отношения, мало изменились по сравнению с XVII в., и статус в обществе по-прежнему определялся комплексом факторов, включавшим семейные связи, происхождение, национальность, религиозные убеждения.

Английская система социальной помощи в XVIII – первой половине XIX вв.: законодательство, практики и нарративы

Примерно в одно и то же время, в конце XVIII – начале XIX в., «туманный Альбион» посетили два известных иностранца, оба историки, – граф Алексис де Токвиль и Николай Михайлович Карамзин. Оба были поражены отношением в Англии к бедным и бедности и оставили об этом заметки. Однако в этих заметках были высказаны прямо противоположные мнения.

Так, Токвиль удивлялся, насколько велик в Британии «процент населения, зависящий от организованного милосердия». «В странах, где большинство населения плохо одето, живет в плохих условиях, плохо питается, – продолжал он, – разве кто задумается о чистых одеждах, о здоровой пище, о комфортном жилье для бедных?… Большинство же англичан, имея все это сами, считают отсутствие этого пугающим бедствием. Это общество… лечит беды, которые в других местах не замечают», – заключал Токвилль, обосновывая свой вывод тем, что в Англии средний уровень жизни, на который может рассчитывать человек, выше, чем в любой другой стране мира.[57 - См.: Slack P. Poverty and Policy in Tudor and Stuart England. L., 1993. P. 5.]

И совсем иное суждение мы встречаем в уже упоминавшихся «Письмах русского путешественника» Н.М. Карамзина: «в этом обществе… любят благотворить, любят удивлять своим великодушием и всегда помогут несчастному – но только не бедняку…

Англии, где всякого роду трудолюбие по достоинству награждается, хороший человек не может быть в нищете, из чего вышло у них правило: «Кто у нас беден, тот не достоин лучшей доли», – правило ужасное! Здесь бедность делается пороком!… Ах! Если хотите еще более угнести того, кто и так угнетен нищетою, пошлите его в Англию: здесь… узнает он муки Тантала!…».[58 - Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. М., Правда. 1988. С. 498–499.]

Такая противоречивость восприятий «извне», впрочем, отражала не менее противоречивое отношение к бедным «изнутри», то есть в самой Англии, – отношение, шедшее рука об руку со «скачкообразной» динамикой британской социальной политики.

История законодательства о бедных в Англии, действительно, уникальна. Еще в 1388 г. статут Ричарда II «О помощи бедствующим подданным» предписывал лендлордам в обязательном порядке заботиться о бедняках, проживавших на их землях. В эпоху правления династии Тюдоров в Англии и Уэльсе было принято 17 актов и статутов, которые можно было характеризовать как «законы о бедных». Наибольшее значение традиционно придается «Акту о помощи бедным» 1597 г., юридически закреплявшему необходимость социальной помощи «пожилым, беспомощным и бедным людям, …больным и искалеченным солдатам и морякам, …сиротам, …одиноким женщинам; …молодым торговцам, ремесленникам и людям, чьи дела находятся в упадке; и другим для …облегчения участи бедных жителей…».[59 - Elizabethian Poor Laws 1597–1601 // http://www.en.wikipedia.org/wiki/ Elizabethian_Poor_Law.]Закон этот учреждал систему приходских попечителей по призрению бедных (overseers of the poor), предписывал сбор налогов в пользу бедных (poor rates) в каждом приходе, разрешал помогать т. н. «трудоспособным пауперам» (людям без собственности, профессии и средств к существованию), которые, однако, должны были отработать получаемую помощь на благо прихода, и вводил «обязательное ученичество» детей бедняков как подмастерьев.[60 - Ibidem.] Важным также являлся провозглашенный принцип «взаимной ответственности» родителей и детей, обязывавший трудоспособного человека содержать, под угрозой ежемесячного штрафа в 20 шиллингов, «неимущих, старых, слепых, хромых и немощных» родственников.[61 - Nicholls G. A History of the English Poor Law. In 3 vols. Vol I, L., 1898. 384 p. P. 125.]

Одновременно, однако, увидел свет и другой документ – «Акт о наказании бродяг, праздношатающихся и упорных нищих». Этот закон стал продолжением серии актов, принятых еще в середине XVI века Генрихом VIII – «О египтянах» (так тогда называли цыган) и «О наказании нищих и бродяг». Перечисленные группы населения в раннее новое время представляли серьезную угрозу общественному порядку и спокойствию, поэтому законодатели постарались как можно более детально разграничить тех, кто, в силу возраста или болезни, «был вынужден жить за счет помощи и милосердия», и т. н. «упорных бродяг» (sturdy vagabonds), «нарушителей спокойствия» (rufflers), «не боящихся наказания попрошаек» (valiant beggars), «ленивых праздношатающихся» (idle wanderers), «жуликов» (rogues), «бродяг» (tramps), «браконьеров» (poaches). Показательно само по себе богатство определений, многие из которых в англо-русских словарях переводятся одинаково – «бродяга» или «нищий». Акты Генриха VIII предполагали физическое наказание таких людей, принуждение их к работе или помещение в больницы и «дома исправления». Акт 1597 года отличался от предшествующих законов тем, что давал более точное определение для каждой «не заслуживающей помощи» категории населения и предполагал такую дополнительную меру воздействия, как высылку к месту рождения или постоянного проживания.[62 - Ibid. P. 128.]

В 1601 году законы 1597 г. были снова пересмотрены и усовершенствованы: более детально излагался порядок и механизм сбора налогов, появились пункты о полном запрете бродяжничества и попрошайничества (разрешалась лишь милостыня в виде еды), а также об ужесточении наказания бродяг. Эта новая редакция получила название «Акт о законодательстве в отношении бедных» 1601 г. и до сих пор считается столпом всей «старой» системы социальной помощи в Англии. Именно этот документ, в большинстве случаев, имеется в виду, когда исследователи употребляют термины «Елизаветинский закон о бедных» или «Старый закон о бедных».

Закон о бедных 1601 года сопровождался отдельным приложением – постановлением «Об использовании благотворительных средств», которое закладывало основы т. н. «частного сектора» системы социальной помощи. Этот документ поощрял благотворительность, «продвигал» идеи филантропии среди аристократов и купцов, перечислял основные нужды, на которые могут быть направлены благотворительные средства, учреждал комиссию, которая должна была контролировать благотворительные трасты в Британию. С этих пор частная благотворительность становится важным элементом британской социальной политики. На протяжении XVII–XVIII столетий филантропы основывали дома призрения, больницы, учреждали фонды для обучения пауперов, предоставляли займы бедным или разорившимся торговцам, жертвовали на пособия безработным. Показатен, в частности, отрывок из исследования криминалиста XVIII в. Уильяма Сабатье, в котором перечислены учреждения, «являющиеся наиболее значительными благотворительными заведениями Лондона и Вестминстера, по данным на 1786 год». Приведем этот перечень полностью:

1. Больница Гая

2. Больница Св. Фомы 3. Больница Св. Георга

4. Лондонский госпиталь

5. Мидлэссекский госпиталь 6. Госпиталь св. Варфоломея

7. Вестминстерский лазарет

8. Французский протестантский госпиталь

9. Общий диспансер

10. Вестминстерский общий диспансер

11. Британский родильный госпиталь

12. Родильный дом лондонского Сити

13. Благотворительные родильные дома в частном жилье

14. Закрытый госпиталь

15. Больница для больных и искалеченных матросов коммерческих судов

16. Больница Бетлема

17. Больница Св. Луки

18. Больница для больных оспой

19. Больница для брошенных младенцев

20. Госпиталь Христа

21. Уставный дом

22. Больница Брайдвелл

23. Морское общество (образование и трудоустройство на флоте детей из беднейших слоев)

24. Хоспис (для неизлечимо больных)

25. Госпиталь Магдалины (для кающихся проституток)

26. Общество помощи вдовам

27. Гуманное общество для реабилитации жертв наводнений и затоплений

28. Общество поощрения хороших слуг

29. Уэльское благотворительное общество

30. Филантропическое общество для исправления и трудоустройства бедных детей-преступников».[63 - Sabatier W. A Treatise on Poverty, its Consequences, and the Remedy. L., 1797. P. 139–144.]

Со второй половины XVIII века, таким образом, число благотворительных учреждений начинает расти стремительно: с 1771 по 1780 годов в одном лишь Лондоне появилось 10 новых благотворительных обществ, с 1781 по 1790 – 18, а с 1791 по 1800 – еще 30.

Итак, принятие «Елизаветинских законов о бедных» означало, что государство берет на себя ответственность за социальную помощь, начинает создавать комплекс институтов и мер для ее реализации и определяет категории тех, кто в этой помощи нуждается. Однако механизм воплощения этих законов в жизнь носил не общегосударственный, а, скорее, местнический характер. Каждый приход назначал неоплачиваемого («на общественных началах») попечителя, который должен был собирать налоги с каждого «занимающего землю» жителя прихода, пропорционально его доходу, и направлять эти средства для «помощи беднякам данного прихода». Помощь могла осуществляться в различных формах – это и еженедельные прямые денежные выплаты, и обеспечение одеждой, едой, жилищем, и медицинская помощь больным и старикам, и помощь одиноким матерям, заключавшаяся в поиске отцов и взыскании с них средств в пользу детей вплоть до «созревания» последних, и предоставление убежища бездомным. Трудоспособные безработные получали свое пособие по безработице («dole»), но должны были отработать какое-то время на «пополнении материальных запасов прихода». При этом магистраты несли ответственность за то, чтобы каждый приход знал своего попечителя и чтобы последний выполнял свои обязанности. Выявленные нарушения (например, если в приходе обнаружится трудоспособный паупер, который получает пособие, но не работает) грозили наказанием.[64 - Leonard E. M. The History of the English Poor Relief. L., Frank Cass and Co Ltd., 1965. P. 226–236] Со своей стороны, работодатель нес ответственность за сохранение рабочих мест в периоды кризисов или неурожаев, что, как считает исследователь Е. Леонард, «являлось отражением традиционного ожидания от хозяина ответственности за благосостояние своих слуг» – т. н. «патерналистской модели» отношений работодателя и работника, характерной для доиндустриального общества.[65 - Ibidem.]

Децентрализованная природа воплощения закона 1601 г. в жизнь, с одной стороны, предопределила «неровность» его применения (налоги собирались локально, их сложно было контролировать, у местных законодателей была возможность поднять «порог бедности», чтобы распределять средства среди «заслуженных бедных» или же чтобы заставить работать «незаслуженных бедных»). С другой стороны, он продолжал действовать, например, когда центральное правительство было озабочено разрешением политического и социального кризиса середины XVII века. Это обстоятельство, кстати, отмечали как положительную сторону «старой системы» фабианские социалисты – в частности, С. и Б. Веббы.[66 - Webb S., Webb B. English Poor Law History: Part One, The Old Poor Law. Frank Cass and Co., L., 1929. P. 80, 95–106.]

В эпоху правления Стюартов и первых трех представителей Ганноверской династии «старый закон о бедных» был снова дополнен рядом поправок.

Одними из самых важных стали «Акты об оседлости», принятые в 1662 и 1697 гг. в дополнение к закону 1601 г. Они утвердили своего рода «институт прописки» пауперов: приход, являющийся для нуждающегося местом его «оседлости» (settlement), нес за него ответственность в случае возникновения необходимости в социальной помощи. Пауперу выдавался «сертификат оседлости» (settlement certificate) – своеобразный документ о «прописке», который в случае переезда на другое место жительства гарантировал, что «домашний» приход окажет ему поддержку. Такой закон принимался главным образом для того, чтобы пресечь миграцию бедняков в города, вызывавшую переполненность столичных приходов пауперами, и ограничить свободу передвижения по стране бродяг и нищих.[67 - Там же. С. 302.]

В 1697 г. Вильгельм III Оранский издал специальное распоряжение о ежегодных проверках материального состояния всех, получающих помощь, и «отсеивании» тех, кто уже в ней не нуждался.[68 - Slack P. The English Poor Law, 1531–1782., L., Macmillan., 1990. P. 55–56.]