По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Помогать нельзя наказывать, терпеть нельзя просить? Бедность и помощь нуждающимся в социокультурном пространстве Англии Нового времени
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Еще одним нововведением 1697 г. была маркировка пауперов, получавших пособие по бедности. Они обязывались носить крупную букву «Р» – «паупер» – красного или синего цвета, нашитую на правый рукав верхней одежды, чтобы «отличаться от ленивых, упрямых и нарушающих общественный порядок нищих».[69 - Quigley W. Five Hundred Years of the English Poor Law 1349–1834: Regulating the Working and Non- working Poor: http://www.uakron.edu/law/lawreview/v30/docs/ quigley.pdf (consulted 10/06/10). P. 20.] Такая маркировка, отличая человека от «плохих» бродяг, в то же время, совершенно очевидно, «стигматизировала» его бедность – пусть даже «законную» – и юридически навязывала бедняку социальный стыд за свое положение.
Следующими поправками к закону 1601 г. стали постановления, которые дали начало юридическому включению в существовавшую систему социальной помощи института работных домов. Этими постановлениями были «Акт о проверке работным домом» (1723), который еще называют «Акт Нэтчбулля», и «Акт о помощи бедным» 1782 г. (или «Акт Гилберта»). Они предоставляли приходам право организовать работные дома, а также создавать «межприходские» работные дома и разделять, таким образом, ответственность за помощь бедным, объединив финансы. Однако закон оставлял местным магистратам право обеспечить трудоспособного взрослого паупера работой и без помещения его в работный дом. Поэтому некоторые округа и графства сопротивлялись нововведениям и предпочитали «по старинке» оказывать материальную помощь «своим местным бедным» или обеспечивать их временной работой.[70 - Eden F. M. The State of the Poor. L., G. Rutlege ans Sons Ltd., 1928. P. 52.]
Итак, если в нескольких словах обобщить юридическую составляющую «старой» английской системы помощи бедным в том виде, в каком она сложилась к концу XVIII столетия, то выводы будут следующими. Под «старым законодательством о бедных», реформированном в 1834 году, подразумевался не один закон, а целая «коллекция» (больше пятидесяти) парламентских актов и королевских статутов, принятых в XVII–XVIII вв. Тремя основными столпами системы были:
1) приход как главная административная единица, ответственная за регулирование проблем с бедными, помощь «заслуживающим» бедным и наказание бродяг и попрошаек;
2) принцип помощи нуждающимся и неимущим за счет обязательных налоговых отчислений;
3) государственное конституирование категорий неимущих, «действительно» нуждающихся в социальной помощи.
Важно учитывать и то, что большая часть упомянутых законов – в особенности те из них, которые были приняты в XVIII в., – носили разрешающий характер, а значит, не были обязательны для исполнения по всей территории Англии.
Последние пять лет XVIII века были отмечены ростом открытого призрения по всей территории Англии, что стимулировалось серией последовательно принятых законодательных актов. Во многом это было связано с ухудшением экономической и политической ситуации в начале 90-х гг. XVIII века и, соответственно, необходимостью государственной поддержки уязвимых слоев с целью предотвращения социальных взрывов. В 1795 г. был принят «Акт о предупреждении высылки бедняков до того момента, когда они станут действительно обременительными». Этот закон вносил изменения в «Акт об оседлости» 1697 г., поощряя стремление трудоспособных бедняков к поиску более высокого заработка за пределами своего прихода и устраняя недостатки системы «оседлости-прописки» путем смягчения излишней строгости правил выселения.[71 - Ibid. P. 452–454.]
В том же году очередной «Акт о помощи бедным» легализовал прецедент, который впоследствии стали называть важной составляющей «старого законодательства» – так называемую «Спинхемлендскую систему». Это была система дотаций, с помощью которых в годы неурожая трудящимся беднякам компенсировали жалованье до определенного «прожиточного минимума». В различных местностях Англии использовались разные методы компенсации заработка: пособия для работников, чье жалованье было меньше установленного минимума, прямой «налог на трудоустройство», взимавшийся с тех, кто отказывался нанимать безработных, устройство бедняков на общественные работы на гравийных карьерах или дорогах и т. д.
1794–1795 годы выдались в Англии особенно неурожайными, произошел скачок цен на хлеб и основные продовольственные товары. В этих условиях мировые судьи графства Беркшир собрались в мае 1795 г. в таверне «Пеликан» в местечке Спинхемленд с намерением установить новый минимум заработных плат на селе и тем самым уменьшить уровень сельской бедности. В итоге была выработана т. н. «спинхемлендская шкала», по которой каждый «бедный и усердный человек» получал от прихода определенную сумму денег как прибавку к жалованью. Шкала представляла собой таблицу, в которой учитывалось семейное положение бедняка, количество детей и действующая цена на хлеб. Если хлеб дорожал, прибавка увеличивалась. Примеру Спинхемленда вскоре последовала почти половина английских графств.
В некоторых других графствах в те же годы действовал иной принцип помощи беднякам, своеобразная альтернатива Спинхемленду – т. н. «Раундсменская» система. Трудоспособные пауперы этих графств, по приказу попечителя по призрению, собирались вместе и путешествовали от прихода к приходу, по фермам и фабрикам, где нанимались за ту минимальную заработную плату, которую им предлагали. Такая система на практике приводила к множественным конфликтам. Оплата труда часто казалась работникам слишком низкой, а фермеры, словами историка К. Джонс, «сопротивлялись приему на работу угрюмых и озлобленных мужиков».[72 - Jones K. Op. сit. P. 6.]
В принятии «спинхемлендской системы» важную роль сыграла позиция тогдашнего премьер-министра Англии Уильяма Питта-младшего, убежденного сторонника идеи «открытого» призрения. В 1797 г. Питт выступил с законодательной инициативой, предложив в парламент свой проект билля о помощи бедным, во многом перекликавшийся со «спинхемлендской системой». Суть его сводилась к установлению неких обязательных норм заработной платы для малообеспеченных слоев в кризисные периоды. Если, предлагал Питт, в годы кризиса или неурожая работодатель не может платить прежнюю заработную плату своим работникам, то он имеет право снизить ее до установленного законом минимума, но при этом разница с прежним уровнем заработка доплачивалась работнику из средств, собранных в виде налогов. Кроме этого, билль предполагал отдельный вид помощи многодетным семьям бедняков – дотации из государственной казны на содержание детей или иные оговоренные нужды, которые позволили бы семье содержать себя в дальнейшем, – например, на покупку одной коровы.
Несмотря на то, что предложенные Питтом меры в кризисных условиях можно было считать действительно «социальными», его предложение вызвало резкую критику, в том числе со стороны знаменитого мыслителя Иеремии Бентама, авторитетного в высших политических кругах человека и яростного защитника идеи работного дома. Показательно, что 11 февраля 1800 г., через три года после выдвижения билля, Питт-младший в своей парламентской речи заявил, что «снимает свой проект, который он до сих пор находил хорошим, из почтения к мнению тех, чьи мнения он должен уважать».[73 - The Speeches of the Right Honourable William Pitt in the House of Commons. Ed. W. S. Hathaway. In 4 vol. London, Longman. 1806.]
Уильям Питт-младший может считаться последним английским министром, защищавшим «старую систему» и открытое призрение; после его ухода в отставку критика «старой системы» в общественно-политических кругах обострилась. При этом именно прецедент, созданный в Спинхемленде, стал приводиться в пример как главный аргумент в пользу «порочности» всего законодательства о бедных. Такой подход позднее получил название «вигский нарратив» – возможно, потому, что последовавшая вскоре реформа 1834 г. была проведена парламентским большинством, тогда еще определявшим себя как партию вигов.
Впрочем, в связи с этим у историка не может не возникнуть ряда вопросов. Насколько совпадал сконструированный накануне реформы и – во многом – ради реформы 1834 г. «вигский нарратив» с тем, что на самом деле представляло собой «старое законодательство о бедных»? Почему в общественно-политическом дискурсе страны, имеющей такие давние традиции помощи бедным, победило неприятие «бедноцентристской» системы? Как и в связи с чем менялись оценки природы и значения «старого законодательства» со временем?
Истоки «вигского нарратива», думается, следует искать в более ранних трудах английский мыслителей. Так, великий просветитель Джон Локк, состоявший в свое время в специальной Комиссии Министерства торговли, еще в 1696 г. подготовил отчет, в котором высказывался вполне определенно: «Приумножение бедных и рост налогов на их содержание – настолько популярная жалоба, что в этом не приходится сомневаться. Я убежден, что половина получающих помощь от прихода способны сами зарабатывать себе на жизнь». «Зло, – заключал Локк, – происходит не от недостатка продовольствия и безработицы среди бедных;… рост бедноты, вероятнее всего, имеет иные причины; и последние – ни что иное как отсутствие дисциплины и коррупция манер…».[74 - Quirk V. Op. cit. P. 9.]
В том же русле располагались и аргументы тех мыслителей, которые пытались объяснить причины бедности в XVIII веке. Большинство из них основывались на принципе личной обусловленности бедности (люди сами виноваты в своей нищете) и считали, что выходом является отказ от дотаций бедным и ориентация последних на самопомощь.
Неправильно было бы утверждать, что «вигский нарратив» являлся в то время единственной точкой зрения на решение проблемы нищеты и социальной помощи. Принципиально иную трактовку пытались предложить У. Годвин, У. Хэзлитт, Ч. Холл, взгляды которых рассмотрены во второй главе книги. Однако в общественно-политических дискуссиях конца XVIII – начала XIX в. «вигский нарратив» просто не мог не одержать победу. Его аргументативная стратегия самым естественным образом накладывались на дискурс и риторику эпохи.
В русле этой стратегии располагались и выводы специально созданной Королевской Комиссии по изучению законодательства о бедных, целью которой было оценить степень эффективности системы социальной помощи в стране.
Следует подчеркнуть, что 1815 г. закончилась изнурительная война с Францией, и во многом в силу этого британские законодатели были вынуждены вплотную заняться «накопившимися» внутренними проблемами – в частности, вновь вернуться к вопросу о совершенствовании законодательства о бедных. В 1817 г. был назначен первый «Избранный комитет палаты общин по законодательству о бедных». В него входили 40 человек, среди которых было много критиков «старой» системы, лоббировавших интересы крупных собственников. В 1832 г. была создана вышеуказанная «Королевская комиссия по изучению законодательства о бедных», которая, как указывают многие исследователи, с самого начала своей работы была пристрастна.
По словам историка М. Блога, члены комиссии «использовали живописные анекдоты и сознательно избранные факты, чтобы доказать оправданность своего предвзятого мнения о бедноте».[75 - Blaug M. The Myth of the Old Poor Law and the Making of the New // The Journal of Economic History, Vol. 23, No. 2 (Jun., 1963), pp. 151–184, 171.] Летом 1832 г. комиссия направила в 15 тысяч приходов анкеты-опросники, сами вопросы в которых предполагали отрицательную оценку эффективности «старой системы». Ответы были получены лишь от 150 приходов (10 % опрошенных), но этого оказалось достаточно, чтобы в 1834 г. опубликовать обширный Отчет, послуживший главным юридическим основанием для реформирования всего «старого законодательства». Основная рекомендация отчета сводилась к тому, что, «за исключением медицинской помощи… всякая помощь трудоспособным персонам или их семьям, если она оказывается НЕ в хорошо регулируемых работных домах… должна быть признана незаконной и прекращена».[76 - Abstract of the Answers and returns of the 1803–1804 Report into the Expences and Maintainance of the Poor // Catalogue of Parliamentary Reports, and a Breviate of their Contents, 1696–1834. L., 1834.]
Комиссия признавала «порочность» всей старой системы законодательства о бедных, которая вредит и обществу, и самим беднякам, приучая их к лени и попрошайничеству. Авторы отчета основывались на принципе «личной обусловленности бедности», предполагавшем, что не экономические или социальные условия, а сам человек лично виноват в своей нужде вследствие моральных пороков – нечестности и нежелания трудиться. Кроме того, в отчете был силен акцент на «излишнее размножение» бедных.
Комиссия довольно упрощенно разделила «наблюдаемых ею бедняков» «на два класса». Те, кто получает помощь – это ленивые, грязные, зависимые и алчные пауперы. Те, кто не получает ее – это трудолюбивые, чистые и усердные бедняки.
Особой критике в отчете подверглась именно «спинхемлендская система», которая была названа «колыбелью зла» и «универсальной системой пауперизма».[77 - См. Report from the Select Committee on the Poor Laws (1817), Report from the Select Committee on the Poor Laws (1819), Report from the Select Committee on Labourers’ Wages (1824), Report from His Majesty’s commissioners for Inquiring into the Administration and Practical Operation of the Poor Laws. London, B. Fellowes, 1834.]
Аргументы были следующими:
1) Спинхемленд распространился практически на половине английской территории – значит, по сути, приобрел статус неписанного закона.
2) Спинхемленд позволял работодателям платить нанятым работникам максимально низкое жалованье, ведь графство все равно оплачивало разницу с прожиточным минимумом. Заработная плата бедняков оставалась неизменной, росли лишь налоги на бедных, тяжким бременем ложившиеся на плечи фермеров – основных налогоплательщиков.
3) Нарушались «все прецеденты» помощи бедным, т. к. помощь оказывалась не только немощным, старикам или зависимым, но также и трудоспособным.
4) Сотни рассказов приходских священников указывали на аморальность и деградацию сельской бедноты.
Таким образом, заключали авторы отчета, в основе эффективной системы призрения бедных должны лежать не губительные «расслабляющие» дотации, а социальный стыд, страх перед законным наказанием и дисциплина. Помощь должна быть как можно менее привлекательной и как можно более централизованной.[78 - S. G. and E. A. O, Checkland (eds). The poor law report of 1834. L., Penguin. 1974. 75–77.]
Интересно, что, хотя основными авторами отчета считаются врач Эдвин Чэдвик и экономист Нассау Уильям Сениор, кроме них, над отчетом работали еще семь членов Комиссии, половина из которых были епископами торийской ориентации (епископ Лондона Бломсфельд, епископ Честера Самнер, преподобный Генри Бишоп, Уильям Стерджес Борн, Генри Гоулер, Уолтер Коулсон, Джеймс Трейл), исповедывавшие христианскую политическую экономию (так называемые «ноэтики»). В силу этого идеология «нового законодательства о бедных» накладывалась, по мнению ряда специалистов, не только на либеральные идеи, но и на христианско-торийские (консервативные) концепции.
В августе 1834 г. получил королевскую санкцию «Акт о поправках и лучшей организации законов в отношении бедных в Англии и Уэльсе», состоящий из 110 секций и более известный как «Новое законодательство о бедных» 1834 года. Акт этот, надо заметить, принимался в условиях забастовок, мятежей, выступлений луддитов в более чем 80 частях страны и был, соответственно, презентован как попытка ликвидации всех этих безобразий, якобы вызванных несовершенством существующей системы помощи бедным.
Согласно положениям нового закона, все вопросы социального призрения отныне подчинялись специально созданному центральному органу – «Комиссии по соблюдению нового законодательства». Комиссия уполномочивалась реорганизовать около 15 000 английских и уэльских приходов в «Союзы по законодательству о бедных» (Poor Law Unions), каждый из которых в обязательном порядке организовывал собственный работный дом. Так был воплощен первый из принципов реформы – централизация системы социального призрения. Второй принцип – непривлекательность социальной помощи – воплощался в требованиях, предъявляемых к работному дому: «спартанские» условия, разделение мужчин, женщин и детей, рутинная тяжелая работа и скудная строгая диета.[79 - Higginbotham P. “The Workhouse” 2005 //http://www.workhouses.org.uk/ (consulted 21/07/08).]
Предвзятая позиция составителей закона 1834 г. делала заметной его «однобокость», которая проявилась очень быстро. Еще до вступления акта в силу началась его публичная критика: так, 30 апреля 1834 г. газета «Таймс» писала, что этот билль «заклеймит позором книгу Статутов». Сами приходиские попечители многих графств Англии признавались, что крайне не желали бы полностью отказаться от дотаций бедным. Так, сохранившиеся приходские книги графства Оксфордшир свидетельствуют: попечители сообщали, что «не осмелятся отказаться от пособий нуждающимся, опасаясь насилия и мятежей». В приходе Пайртон мятежи были названы «бедствием худшим, чем война».[80 - Oldham C. R. Oxfordshire Poor Law Papers // The Economic History Review, Vol. 5, No. 1 (Oct., 1934). Р. 89.]
Будущий премьер-министр Англии, Бенджамин Дизраэли, будучи с 1837 г. членом парламента, в своих знаменитых речах в поддержку чартистов охарактеризовал новую систему помощи бедным язвительным термином «brutilitarianism», который можно перевести как «жестоколитаризм» – от слов «жестокость» и «утилитаризм» (именно эту концепцию он считал основой нового закона о бедных).[81 - Quirk V. Lessons from the English Poor Laws. Refereed paper presented to the Australian Political Stud- ies Association Conference, University of Newcastle, 25–27 September 2006. Р. 10.] Как следствие, уже в первые годы существования новой системы некоторые ее нововведения были отвергнуты как «нерабочие» и «непрактичные» местными властями, продолжавшими искать в новом законодательстве «лазейки» для осуществления помощи «своим» бедным на дому.
Итак, к середине XIX в., когда стали всплывать недостатки новой системы, появились попытки переосмысления «старого законодательства» и, соответственно, критика «вигского нарратива». Одной из первых таких попыток стала «левая», социалистическая трактовка старой системы социальной помощи. Связана она, в первую очередь, с трудами К. Маркса и Ф. Энгельса; позднее, в конце XIX – начале XX века, она получила развитие в работах фабианских социалистов. С одной стороны, в трудах классиков марксизма налицо отрицательное отношение к «Елизаветинскому законодательству». Именно в «Капитале» Маркса появилось хлесткое название «Кровавое законодательство против экспроприированных», дававшее, по сути, характеристику той части «старого законодательства», которая касалась наказания «упорных» бродяг и попрошаек, – венцом этой части Маркс считал «Акт о наказании бродяг и упорных нищих» 1597 г., который «дал окончательную формулировку закона о бедняках и бродягах». Смысл критики Марксом репрессивной части английского «старого законодательства» заключался в том, что главными жертвами жестоких наказаний он считал крестьян, согнанных с земель в результате огораживаний и устремившихся за лучшей долей в города. По Марксу, эксплуатация крестьянства осуществлялась в новое время в Англии с двух сторон: посредством огораживаний и «старого законодательства». Поэтому он ни в коем случае не считал – да и не мог считать – «старую систему» «бедноцентристской», и в этом смысле, конечно же, расходился с «вигским нарративом». Но, с другой стороны, объектами критики Маркса были работные дома – основной столп «новой системы».[82 - Маркс К. Капитал. Том 1. ООО «Издательство АСТ». М., 2001. С. 538–543.] Наконец, и он, и Энгельс положительно оценивали такой компонент старой системы, как помощь нуждающимся в виде налоговых отчислений. Энгельс в своем труде «Положение рабочего класса в Англии» (1845), подробно анализировавшем бедствия английских социальных низов, повествует о случае, когда полицейский магистрат, вопреки правилам, выдал «значительную сумму из кружки для сбора на бедных» жительнице местечка Спиталфилдз, сыновья которой «были арестованы за кражу из магазина и моментальное поглощение куска говядины». Магистрат отдал такое распоряжение, узнав, что муж женщины, в прошлом полицейский, погиб, и что она ютится с шестью детьми в тесной и грязной комнатенке, продав за еду все, вплоть до мебели и постельного белья. Энгельс восхищается поступком магистрата и приводит его в пример как доказательство нужности и даже обязательности отчислений в пользу бедных.[83 - См. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд-е второе. М., Государственное издательство политической литературы, 1955. С. 265–277.]
Следующий «виток» в оценке «старой системы» произошел в первой половине XX века. Выразитель этого подхода – знаменитый историк Дж. М. Тревельян, автор фундаментального труда «Социальная история Англии. Обзор шести столетий от Чосера до королевы Виктории». Он называл «старую систему» «хорошим замыслом, приведшим к ужасным последствиям», критикуя, как и его предшественники, в основном «моральную составляющую» и в основном «спинхемлендскую систему». «Фермер, – писал Тревельян, – не спешил выплачивать должный минимум заработной платы, т. к. разница все равно возмещалась приходом, а рабочий поневоле попадал в категорию пауперов – даже если он был обеспечен работой, …среди фермеров рос эгоизм, среди «пауперизированных батраков» росли праздность и преступления».[84 - Тревельян Дж. М. История Англии от Чосера до королевы Виктории. Смоленск, «Русич», 2002. С. 496–497.] В то же время, Тревельян отвергал аргументы экономистов первой половины XIX в. о том, что именно «спинхемлендская система» привела к увеличению числа бедных. Этот рост был связан, по его мнению, не с увеличением рождаемости, а со снижением смертности: «не глупым мировым судьям Спинхемленда, а хорошим врачам Великобритания обязана тем, что между 1801 и 1831 гг. население Англии, Уэльса и Шотландии выросло с 11 миллионов до 16, 5 миллионов человек».[85 - Там же. С. 498.]
В середине XX столетия появляется новая интерпретация «старой системы», которую можно смело назвать «ревизионистской», ибо представители ее впервые действительно попытались «сбросить с себя хомут вигского нарратива». Классической в этом смысле стала статья Марка Блога «Миф о старом законодательстве о бедных» (1963), в которой политики и экономисты XIX в. обвинялись в использовании Спинхемленда для «очернения» всей системы социальной помощи с целью создания необходимого настроя для реформы 1834 года.[86 - Blaug М. The Myth of the Old Poor Law and the Making of the New//The Journal of Economic History, Vol. 23, № 2 (Junе, 1963). Р. 151–184.] Блог указывал, что достоверность любых нарративов снижается в силу отсутствия точных данных о расходах и функционировании децентрализованной системы, в которой решения принимались местным чиновничеством и духовенством: «Да, есть сведения о полном объеме расходов в более чем 15 000 приходов, с 1802 по 1834 гг., но мы не можем знать, как именно расходовались средства на социально уязвимые группы – стариков, немощных, бездомных детей, одиноких матерей… В ряде приходов сохранились детальные отчеты о расходовании средств, но все равно трудно восстановить, на каком основании конкретный человек получал шесть шиллингов в неделю… морализаторская сказка об угрожающих последствиях помощи бедным победила перед тем, как были собраны необходимые данные, и до того, как система «произвела свои угрожающие последствия»… Но этот нарратив повторялся в дискурсе – политиками, экономистами, духовенством, представителями Королевских комиссий и пр. так часто, что получил статус «абсолютной научной правды, основанной исключительно на естественном законе».[87 - Ibid. P. 182.]
Вслед за Блогом к похожим выводам пришли Дж. П. Хьюзел и К.Д.М. Шнель: согласно их аргументам, обнищание сельского населения было вызвано отнюдь не «старой системой», а, скорее, массовым перемещением промышленности на Север и деиндустриализацией на Юге страны, увеличением уровня сельскохозяйственной безработицы, упадком ремесла, экономическим спадом после 1815 г. и иными факторами. Социальная же помощь бедным, напротив, защищала сельскую бедноту от безработицы и потери альтернативных источников заработка.
Практически одновременно с появлением «ревизионистского нарратива», в 40-е гг. прошлого века, знаменитый социолог Карл Поланьи – в своей не менее знаменитой и ставшей классической работе «Великая трансформация» – вновь обращается к нарративу «вигскому», причем как к основе понимания истории становления социальной политики, посвящая отдельную одноименную главу Спинхемленду.
«Утверждая, что изучение Спинхемленда означает анализ истоков цивилизации XIX в., – пишет Поланьи, – мы имеем в виду не только его экономические и социальные последствия и даже не определяющее влияние, которое оказали эти последствия на современную политическую историю, но тот, как правило, неизвестный нашему поколению факт, что все наше социальное сознание формировалось по модели, заданной Спинхемлендом».[88 - Поланьи К. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени. СПб., Алетейя. 2002. Гл. 7.]
Так происходит второе рождение «вигского нарратива», который, судя по материалам специальной интернет-конференции, проведенной в 2004 г. и посвященной юбилею выхода в свет «Великой трансформации», продолжает оказывать существенное влияние на социологическую мысль и – более того – берется за основу рекомендаций в отношении социальной политики в современной России. Так, Т.Ю. Сидорина пишет: «Поставленный в центр рассмотрения 7-й главы «Великой трансформации» закон Спинхемленда в реальности вводил право существовать не работая как систему, как практику, причем называя эту практику «правом на жизнь». Безусловно, в основе закона – требование обязательной работы, доплата полагалась лишь работающим. Но как мы знаем, последствия Спинхемленда оказались столь плачевными, что иначе как развращающим этот Закон нельзя и назвать. Люди получили реальную возможность не работать… И при новом режиме, режиме «экономического человека», никто не стал бы работать за плату, если он мог обеспечить себе средства к существованию, ничего не делая».[89 - Сидорина Т.Ю. Мифологемы человеческого существования и формирование социальной политики в XIX–XX вв.: К. Поланьи и Л. фон Мизес// Материалы Интернет-конференции «60-летие выхода в свет «Великой трансформации» Карла Поланьи: уроки для России/ http.: www. Ecsocman.edu.ru/db/msg/176965.html.] Такой же точки зрения придерживается Р.А. Школлер, который, вслед за Поланьи трактуя Спинхемленд как своего рода «право на жизнь» по принципу дополняющей субсидии», утверждает, что он препятствовал формированию рынка труда в Англии. При всей антигуманности системы работных домов, считает Школлер, именно Акт 1834 г. создал предпосылки образования национального рынка труда.[90 - Школлер Р.А. Чем закон Спинхемленда препятствовал формированию рынка труда в Англии? // Материалы научной конференции 60-летие выхода в свет «Великой трансформации» Карла Поланьи: уроки для России/ http.: www. Ecsocman. edu.ru/db/msg/176965.html.]
Очевидно, что оценки «старой системы», существующие в сегодняшнем научном дискурсе, до сих пор во многом балансируют между «вигским нарративом» и ревизионизмом. И все же в современной историографии преобладают попытки более взвешенного подхода к оценке «старого законодательства», – освобожденного от мифологий и нарративов, сконструированных два столетия назад. Одну из таких попыток представляет собой исследование Ф. Блока и М. Сомерс, основная мысль которых сводится к тому, что «спинхемлендский эпизод сам по себе не мог привести к последствиям, которые ему приписывают». «Старая система», считают Блок и Сомерс, законодательно закрепляла обязанность, на местном уровне, участвовать в судьбах тех, кто попал в нужду в результате болезни, уродства, распада семьи или временной безработицы. «В то же время, – пишут они, – в действительности в применении на практике этого законодательства в различных графствах и приходах наблюдались значительные расхождения, т. к. последние экспериментировали с использованием различных стратегий и политик, предназначенных для того, чтобы помочь бедным, защитить их, сохранив при этом стимулы к труду. Значение «старой системы» авторам видится и в том, что «репертуар социальной помощи», который до сих пор обсуждают современные политики, «немногим отличается от перечня мер, применявшихся в Англии в XVII–XVIII вв». Это минимальный гарантированный доход, страхование на случай сезонной безработицы (в зимние месяцы ряд графств предоставлял сельскохозяйственным рабочим еженедельные дотации в зависимости от размера семьи), общественные работы и работные дома, субсидии работодателям (в ряде приходов фермерам, нанимавшим безработных, доплачивали из фонда, собранного из налогов), стимулирование трудовой деятельности (иногда налог на бедных заменяли насильственным распределением определенного количества безработных), дотации на детей (тем сельскохозяйственным работникам, у которых было 2–3 несовершеннолетних ребенка и более, доплачивалась определенная сумма к жалованью).[91 - Block F., Somers M. In the Shadow of Speenhamland: Social Policy and the Old Poor Law// Politics and Society. Vol. 3, # 10. Sage Publications, 2003. P. 11–12, 32.]
Историк медицины Саманта Уильямс, рассуждая в близком ключе, на основе анализа приходских архивов утверждает, что к началу XIX в. примерно в трех четвертях приходов Юго-востока Англии существовал «аналог обязательного медицинского страхования» – практиковались контракты, заключаемые между хирургом-фармацевтом (обычная для того времени квалификация врача) и приходом и обязывающие врача оказывать бесплатную медицинскую помощь беднякам. Эти контракты, по данным Уильямс, практически полностью вытеснили метод, когда врач выписывал пациенту счет за определенную услугу, а приход его оплачивал. Более того, медицинский рынок благодаря такого рода «страховым полисам» стал конкурентным, и врачи стремились заключить подобный контракт, чтобы вытеснить своих соперников.[92 - Williams S. Practitioners’ Income and Provision for the Poor. Parish Doctors in the Late Eighteenth and Early Nineteenth Centuries // Social History of Medicine. 2005. # 18 (2). P. 159–186.]
Пол Слэк, бывший редактор журнала «Past and Present», автор книг «Бедность и политика в Тюдоровской и Стюартовской Англии» и «Английское законодательство о бедных в 1531–1782 гг.»,[93 - Slack P. Poverty and Policy in Tudor and Stuart England. L., Oxford, 1993. 246 p.; Slack P. The English Poor Law, 1531–1782. New Studies in Economic and Social History. Cambridge Unicersity Press, 1995.] вообще отказывается признавать термины «старое законодательство» и «старая система». Это было, как он считает, скорее «неровное и локальное» регулирование проблем с бедными, «находившее выражение в тысячах тщательно фиксируемых небольших еженедельных выплатах, которые в сумме своей выливались в достаточно обширный трансфер денежных средств от богатых к бедным,… но которые не удалось объединить «в целиком безличностную дисциплинарную машину». Слэк отмечает, с одной стороны, позитивное влияние системы на сознание тех, кто платил налог на бедных: «Для половины домовладельцев сам по себе факт уплаты налога делал их членами респектабельного сообщества и отгораживал от нищих и нарушителей порядка… Машина социального обеспечения давала плательщикам этого налога чувство групповой идентичности и осознание социального превосходства, по мере того как она конструировала четко очерченную категорию зависимых бедных». С другой стороны, он признает, что в XVIII в. затраты на содержание бедных действительно выросли – «как в реальных цифрах, так и в восприятии налогоплательщиков и законодателей», – и система выглядела неадекватной в новых экономических условиях. Вывод Слэка в целом ближе к ревизионистской трактовке. «Английское «старое законодательство», – пишет он, – громче лаяло, нежели кусало. Оно служило ряду целей: установлению более строгого социального контроля, облегчению участи части населения и демонстрации щедрости власти, ее милосердия». Еще один вывод автора затрагивает т. н. «европейский контекст» проблемы. Несмотря на «бессистемность», английская «система» была, по мнению ученого, более эффективной, чем подобные институты в других странах.[94 - Slack P. Poverty and Policy… P. 205–208.]
Следует отметить, что отдельную группу современных исследований представляют работы, анализирующие английское «старое законодательство» в европейском контексте, при изучении истории других стран. Так, Т. Смит в опубликованной недавно статье «Идеология милосердия, образ английского законодательства о бедных и дебаты о праве на вспомоществование во Франции, 1830–1905 гг.» указывает на то, что во Франции дискуссия о социальной помощи долгое время определялись «заграничным примером» Англии. «Французская боязнь любого рода социальных программ, – пишет Смит, – имела в своей основе испорченный образ английского законодательства о бедных». Он анализирует аргументы французских политиков, которые во второй половине XIX в. выступали против социальных дотаций и бесплатной медицинской помощи беднякам, и приходит к выводу, что они «использовали негативный образ английского законодательства о бедных, организовав тщательно инструментированную и дезинформирующую пропагандистскую кампанию».[95 - Smith T. The ideology of charity, the image of the English Poor Law and debates over the right to assistance in France, 1830–1905.// http.: journals.cambridge.org/article_ S0018246X97007553.]
В русле компаративного подхода располагается и фундаментальный труд П. Линдерта, изучавшего и сравнивавшего социальные затраты в европейских государствах с XVIII века по настоящее время. Согласно его выводам, объем государственных затрат на социальную помощь к концу XVIII столетия превышал 1 % национального дохода только в Нидерландах, Англии и Уэльсе. К 1820 же годам Англия и Уэльс, по мнению Линдерта, становятся мировыми центрами социальной помощи – как фактически (2, 66 % от национального дохода), так и в публичных дебатах.[96 - Lindert P. H. Growing Public. Social Spending and Economic Growth since the 18th century. Vol. I. The Story. Camb., 2004. 377 p. P. 8.]
Исследователи продолжают спорить о том, когда началась трансформация «старой системы» и можно ли считать реформу 1834 г. «водоразделом», разделившим историю британской социальной политики на два разных мира – «до» и «после». Вдумчивое сопоставление двух систем законодательства о бедных показывает, что «новое законодательство» не было коренной ломкой старого. Действительно, элементы «новой» системы проявлялись в законотворчестве уже с первой половины XVIII в. К тому времени уже был узаконен институт работных домов, культивирован принудительный труд как средство «исправления», введена маркировка пауперов как средство «стигматизации» бедности и формирования социального стыда за нее и даже, по «Акту Гилберта», сделан шаг в сторону централизации общественного призрения. С другой стороны, многие институты и установления «старой системы» продолжали существовать и после 1834 г., а последние положения «Елизаветинского законодательства» были отменены только в 1967 г. Поэтому XVIII – первую половину XIX в. можно считать переходным периодом, сочетавшим в себе черты «старой» и «новой» систем социальной помощи.
Уведомление о необходимости уплаты налога на бедных, начало XIX в.
Перевод
Следующими поправками к закону 1601 г. стали постановления, которые дали начало юридическому включению в существовавшую систему социальной помощи института работных домов. Этими постановлениями были «Акт о проверке работным домом» (1723), который еще называют «Акт Нэтчбулля», и «Акт о помощи бедным» 1782 г. (или «Акт Гилберта»). Они предоставляли приходам право организовать работные дома, а также создавать «межприходские» работные дома и разделять, таким образом, ответственность за помощь бедным, объединив финансы. Однако закон оставлял местным магистратам право обеспечить трудоспособного взрослого паупера работой и без помещения его в работный дом. Поэтому некоторые округа и графства сопротивлялись нововведениям и предпочитали «по старинке» оказывать материальную помощь «своим местным бедным» или обеспечивать их временной работой.[70 - Eden F. M. The State of the Poor. L., G. Rutlege ans Sons Ltd., 1928. P. 52.]
Итак, если в нескольких словах обобщить юридическую составляющую «старой» английской системы помощи бедным в том виде, в каком она сложилась к концу XVIII столетия, то выводы будут следующими. Под «старым законодательством о бедных», реформированном в 1834 году, подразумевался не один закон, а целая «коллекция» (больше пятидесяти) парламентских актов и королевских статутов, принятых в XVII–XVIII вв. Тремя основными столпами системы были:
1) приход как главная административная единица, ответственная за регулирование проблем с бедными, помощь «заслуживающим» бедным и наказание бродяг и попрошаек;
2) принцип помощи нуждающимся и неимущим за счет обязательных налоговых отчислений;
3) государственное конституирование категорий неимущих, «действительно» нуждающихся в социальной помощи.
Важно учитывать и то, что большая часть упомянутых законов – в особенности те из них, которые были приняты в XVIII в., – носили разрешающий характер, а значит, не были обязательны для исполнения по всей территории Англии.
Последние пять лет XVIII века были отмечены ростом открытого призрения по всей территории Англии, что стимулировалось серией последовательно принятых законодательных актов. Во многом это было связано с ухудшением экономической и политической ситуации в начале 90-х гг. XVIII века и, соответственно, необходимостью государственной поддержки уязвимых слоев с целью предотвращения социальных взрывов. В 1795 г. был принят «Акт о предупреждении высылки бедняков до того момента, когда они станут действительно обременительными». Этот закон вносил изменения в «Акт об оседлости» 1697 г., поощряя стремление трудоспособных бедняков к поиску более высокого заработка за пределами своего прихода и устраняя недостатки системы «оседлости-прописки» путем смягчения излишней строгости правил выселения.[71 - Ibid. P. 452–454.]
В том же году очередной «Акт о помощи бедным» легализовал прецедент, который впоследствии стали называть важной составляющей «старого законодательства» – так называемую «Спинхемлендскую систему». Это была система дотаций, с помощью которых в годы неурожая трудящимся беднякам компенсировали жалованье до определенного «прожиточного минимума». В различных местностях Англии использовались разные методы компенсации заработка: пособия для работников, чье жалованье было меньше установленного минимума, прямой «налог на трудоустройство», взимавшийся с тех, кто отказывался нанимать безработных, устройство бедняков на общественные работы на гравийных карьерах или дорогах и т. д.
1794–1795 годы выдались в Англии особенно неурожайными, произошел скачок цен на хлеб и основные продовольственные товары. В этих условиях мировые судьи графства Беркшир собрались в мае 1795 г. в таверне «Пеликан» в местечке Спинхемленд с намерением установить новый минимум заработных плат на селе и тем самым уменьшить уровень сельской бедности. В итоге была выработана т. н. «спинхемлендская шкала», по которой каждый «бедный и усердный человек» получал от прихода определенную сумму денег как прибавку к жалованью. Шкала представляла собой таблицу, в которой учитывалось семейное положение бедняка, количество детей и действующая цена на хлеб. Если хлеб дорожал, прибавка увеличивалась. Примеру Спинхемленда вскоре последовала почти половина английских графств.
В некоторых других графствах в те же годы действовал иной принцип помощи беднякам, своеобразная альтернатива Спинхемленду – т. н. «Раундсменская» система. Трудоспособные пауперы этих графств, по приказу попечителя по призрению, собирались вместе и путешествовали от прихода к приходу, по фермам и фабрикам, где нанимались за ту минимальную заработную плату, которую им предлагали. Такая система на практике приводила к множественным конфликтам. Оплата труда часто казалась работникам слишком низкой, а фермеры, словами историка К. Джонс, «сопротивлялись приему на работу угрюмых и озлобленных мужиков».[72 - Jones K. Op. сit. P. 6.]
В принятии «спинхемлендской системы» важную роль сыграла позиция тогдашнего премьер-министра Англии Уильяма Питта-младшего, убежденного сторонника идеи «открытого» призрения. В 1797 г. Питт выступил с законодательной инициативой, предложив в парламент свой проект билля о помощи бедным, во многом перекликавшийся со «спинхемлендской системой». Суть его сводилась к установлению неких обязательных норм заработной платы для малообеспеченных слоев в кризисные периоды. Если, предлагал Питт, в годы кризиса или неурожая работодатель не может платить прежнюю заработную плату своим работникам, то он имеет право снизить ее до установленного законом минимума, но при этом разница с прежним уровнем заработка доплачивалась работнику из средств, собранных в виде налогов. Кроме этого, билль предполагал отдельный вид помощи многодетным семьям бедняков – дотации из государственной казны на содержание детей или иные оговоренные нужды, которые позволили бы семье содержать себя в дальнейшем, – например, на покупку одной коровы.
Несмотря на то, что предложенные Питтом меры в кризисных условиях можно было считать действительно «социальными», его предложение вызвало резкую критику, в том числе со стороны знаменитого мыслителя Иеремии Бентама, авторитетного в высших политических кругах человека и яростного защитника идеи работного дома. Показательно, что 11 февраля 1800 г., через три года после выдвижения билля, Питт-младший в своей парламентской речи заявил, что «снимает свой проект, который он до сих пор находил хорошим, из почтения к мнению тех, чьи мнения он должен уважать».[73 - The Speeches of the Right Honourable William Pitt in the House of Commons. Ed. W. S. Hathaway. In 4 vol. London, Longman. 1806.]
Уильям Питт-младший может считаться последним английским министром, защищавшим «старую систему» и открытое призрение; после его ухода в отставку критика «старой системы» в общественно-политических кругах обострилась. При этом именно прецедент, созданный в Спинхемленде, стал приводиться в пример как главный аргумент в пользу «порочности» всего законодательства о бедных. Такой подход позднее получил название «вигский нарратив» – возможно, потому, что последовавшая вскоре реформа 1834 г. была проведена парламентским большинством, тогда еще определявшим себя как партию вигов.
Впрочем, в связи с этим у историка не может не возникнуть ряда вопросов. Насколько совпадал сконструированный накануне реформы и – во многом – ради реформы 1834 г. «вигский нарратив» с тем, что на самом деле представляло собой «старое законодательство о бедных»? Почему в общественно-политическом дискурсе страны, имеющей такие давние традиции помощи бедным, победило неприятие «бедноцентристской» системы? Как и в связи с чем менялись оценки природы и значения «старого законодательства» со временем?
Истоки «вигского нарратива», думается, следует искать в более ранних трудах английский мыслителей. Так, великий просветитель Джон Локк, состоявший в свое время в специальной Комиссии Министерства торговли, еще в 1696 г. подготовил отчет, в котором высказывался вполне определенно: «Приумножение бедных и рост налогов на их содержание – настолько популярная жалоба, что в этом не приходится сомневаться. Я убежден, что половина получающих помощь от прихода способны сами зарабатывать себе на жизнь». «Зло, – заключал Локк, – происходит не от недостатка продовольствия и безработицы среди бедных;… рост бедноты, вероятнее всего, имеет иные причины; и последние – ни что иное как отсутствие дисциплины и коррупция манер…».[74 - Quirk V. Op. cit. P. 9.]
В том же русле располагались и аргументы тех мыслителей, которые пытались объяснить причины бедности в XVIII веке. Большинство из них основывались на принципе личной обусловленности бедности (люди сами виноваты в своей нищете) и считали, что выходом является отказ от дотаций бедным и ориентация последних на самопомощь.
Неправильно было бы утверждать, что «вигский нарратив» являлся в то время единственной точкой зрения на решение проблемы нищеты и социальной помощи. Принципиально иную трактовку пытались предложить У. Годвин, У. Хэзлитт, Ч. Холл, взгляды которых рассмотрены во второй главе книги. Однако в общественно-политических дискуссиях конца XVIII – начала XIX в. «вигский нарратив» просто не мог не одержать победу. Его аргументативная стратегия самым естественным образом накладывались на дискурс и риторику эпохи.
В русле этой стратегии располагались и выводы специально созданной Королевской Комиссии по изучению законодательства о бедных, целью которой было оценить степень эффективности системы социальной помощи в стране.
Следует подчеркнуть, что 1815 г. закончилась изнурительная война с Францией, и во многом в силу этого британские законодатели были вынуждены вплотную заняться «накопившимися» внутренними проблемами – в частности, вновь вернуться к вопросу о совершенствовании законодательства о бедных. В 1817 г. был назначен первый «Избранный комитет палаты общин по законодательству о бедных». В него входили 40 человек, среди которых было много критиков «старой» системы, лоббировавших интересы крупных собственников. В 1832 г. была создана вышеуказанная «Королевская комиссия по изучению законодательства о бедных», которая, как указывают многие исследователи, с самого начала своей работы была пристрастна.
По словам историка М. Блога, члены комиссии «использовали живописные анекдоты и сознательно избранные факты, чтобы доказать оправданность своего предвзятого мнения о бедноте».[75 - Blaug M. The Myth of the Old Poor Law and the Making of the New // The Journal of Economic History, Vol. 23, No. 2 (Jun., 1963), pp. 151–184, 171.] Летом 1832 г. комиссия направила в 15 тысяч приходов анкеты-опросники, сами вопросы в которых предполагали отрицательную оценку эффективности «старой системы». Ответы были получены лишь от 150 приходов (10 % опрошенных), но этого оказалось достаточно, чтобы в 1834 г. опубликовать обширный Отчет, послуживший главным юридическим основанием для реформирования всего «старого законодательства». Основная рекомендация отчета сводилась к тому, что, «за исключением медицинской помощи… всякая помощь трудоспособным персонам или их семьям, если она оказывается НЕ в хорошо регулируемых работных домах… должна быть признана незаконной и прекращена».[76 - Abstract of the Answers and returns of the 1803–1804 Report into the Expences and Maintainance of the Poor // Catalogue of Parliamentary Reports, and a Breviate of their Contents, 1696–1834. L., 1834.]
Комиссия признавала «порочность» всей старой системы законодательства о бедных, которая вредит и обществу, и самим беднякам, приучая их к лени и попрошайничеству. Авторы отчета основывались на принципе «личной обусловленности бедности», предполагавшем, что не экономические или социальные условия, а сам человек лично виноват в своей нужде вследствие моральных пороков – нечестности и нежелания трудиться. Кроме того, в отчете был силен акцент на «излишнее размножение» бедных.
Комиссия довольно упрощенно разделила «наблюдаемых ею бедняков» «на два класса». Те, кто получает помощь – это ленивые, грязные, зависимые и алчные пауперы. Те, кто не получает ее – это трудолюбивые, чистые и усердные бедняки.
Особой критике в отчете подверглась именно «спинхемлендская система», которая была названа «колыбелью зла» и «универсальной системой пауперизма».[77 - См. Report from the Select Committee on the Poor Laws (1817), Report from the Select Committee on the Poor Laws (1819), Report from the Select Committee on Labourers’ Wages (1824), Report from His Majesty’s commissioners for Inquiring into the Administration and Practical Operation of the Poor Laws. London, B. Fellowes, 1834.]
Аргументы были следующими:
1) Спинхемленд распространился практически на половине английской территории – значит, по сути, приобрел статус неписанного закона.
2) Спинхемленд позволял работодателям платить нанятым работникам максимально низкое жалованье, ведь графство все равно оплачивало разницу с прожиточным минимумом. Заработная плата бедняков оставалась неизменной, росли лишь налоги на бедных, тяжким бременем ложившиеся на плечи фермеров – основных налогоплательщиков.
3) Нарушались «все прецеденты» помощи бедным, т. к. помощь оказывалась не только немощным, старикам или зависимым, но также и трудоспособным.
4) Сотни рассказов приходских священников указывали на аморальность и деградацию сельской бедноты.
Таким образом, заключали авторы отчета, в основе эффективной системы призрения бедных должны лежать не губительные «расслабляющие» дотации, а социальный стыд, страх перед законным наказанием и дисциплина. Помощь должна быть как можно менее привлекательной и как можно более централизованной.[78 - S. G. and E. A. O, Checkland (eds). The poor law report of 1834. L., Penguin. 1974. 75–77.]
Интересно, что, хотя основными авторами отчета считаются врач Эдвин Чэдвик и экономист Нассау Уильям Сениор, кроме них, над отчетом работали еще семь членов Комиссии, половина из которых были епископами торийской ориентации (епископ Лондона Бломсфельд, епископ Честера Самнер, преподобный Генри Бишоп, Уильям Стерджес Борн, Генри Гоулер, Уолтер Коулсон, Джеймс Трейл), исповедывавшие христианскую политическую экономию (так называемые «ноэтики»). В силу этого идеология «нового законодательства о бедных» накладывалась, по мнению ряда специалистов, не только на либеральные идеи, но и на христианско-торийские (консервативные) концепции.
В августе 1834 г. получил королевскую санкцию «Акт о поправках и лучшей организации законов в отношении бедных в Англии и Уэльсе», состоящий из 110 секций и более известный как «Новое законодательство о бедных» 1834 года. Акт этот, надо заметить, принимался в условиях забастовок, мятежей, выступлений луддитов в более чем 80 частях страны и был, соответственно, презентован как попытка ликвидации всех этих безобразий, якобы вызванных несовершенством существующей системы помощи бедным.
Согласно положениям нового закона, все вопросы социального призрения отныне подчинялись специально созданному центральному органу – «Комиссии по соблюдению нового законодательства». Комиссия уполномочивалась реорганизовать около 15 000 английских и уэльских приходов в «Союзы по законодательству о бедных» (Poor Law Unions), каждый из которых в обязательном порядке организовывал собственный работный дом. Так был воплощен первый из принципов реформы – централизация системы социального призрения. Второй принцип – непривлекательность социальной помощи – воплощался в требованиях, предъявляемых к работному дому: «спартанские» условия, разделение мужчин, женщин и детей, рутинная тяжелая работа и скудная строгая диета.[79 - Higginbotham P. “The Workhouse” 2005 //http://www.workhouses.org.uk/ (consulted 21/07/08).]
Предвзятая позиция составителей закона 1834 г. делала заметной его «однобокость», которая проявилась очень быстро. Еще до вступления акта в силу началась его публичная критика: так, 30 апреля 1834 г. газета «Таймс» писала, что этот билль «заклеймит позором книгу Статутов». Сами приходиские попечители многих графств Англии признавались, что крайне не желали бы полностью отказаться от дотаций бедным. Так, сохранившиеся приходские книги графства Оксфордшир свидетельствуют: попечители сообщали, что «не осмелятся отказаться от пособий нуждающимся, опасаясь насилия и мятежей». В приходе Пайртон мятежи были названы «бедствием худшим, чем война».[80 - Oldham C. R. Oxfordshire Poor Law Papers // The Economic History Review, Vol. 5, No. 1 (Oct., 1934). Р. 89.]
Будущий премьер-министр Англии, Бенджамин Дизраэли, будучи с 1837 г. членом парламента, в своих знаменитых речах в поддержку чартистов охарактеризовал новую систему помощи бедным язвительным термином «brutilitarianism», который можно перевести как «жестоколитаризм» – от слов «жестокость» и «утилитаризм» (именно эту концепцию он считал основой нового закона о бедных).[81 - Quirk V. Lessons from the English Poor Laws. Refereed paper presented to the Australian Political Stud- ies Association Conference, University of Newcastle, 25–27 September 2006. Р. 10.] Как следствие, уже в первые годы существования новой системы некоторые ее нововведения были отвергнуты как «нерабочие» и «непрактичные» местными властями, продолжавшими искать в новом законодательстве «лазейки» для осуществления помощи «своим» бедным на дому.
Итак, к середине XIX в., когда стали всплывать недостатки новой системы, появились попытки переосмысления «старого законодательства» и, соответственно, критика «вигского нарратива». Одной из первых таких попыток стала «левая», социалистическая трактовка старой системы социальной помощи. Связана она, в первую очередь, с трудами К. Маркса и Ф. Энгельса; позднее, в конце XIX – начале XX века, она получила развитие в работах фабианских социалистов. С одной стороны, в трудах классиков марксизма налицо отрицательное отношение к «Елизаветинскому законодательству». Именно в «Капитале» Маркса появилось хлесткое название «Кровавое законодательство против экспроприированных», дававшее, по сути, характеристику той части «старого законодательства», которая касалась наказания «упорных» бродяг и попрошаек, – венцом этой части Маркс считал «Акт о наказании бродяг и упорных нищих» 1597 г., который «дал окончательную формулировку закона о бедняках и бродягах». Смысл критики Марксом репрессивной части английского «старого законодательства» заключался в том, что главными жертвами жестоких наказаний он считал крестьян, согнанных с земель в результате огораживаний и устремившихся за лучшей долей в города. По Марксу, эксплуатация крестьянства осуществлялась в новое время в Англии с двух сторон: посредством огораживаний и «старого законодательства». Поэтому он ни в коем случае не считал – да и не мог считать – «старую систему» «бедноцентристской», и в этом смысле, конечно же, расходился с «вигским нарративом». Но, с другой стороны, объектами критики Маркса были работные дома – основной столп «новой системы».[82 - Маркс К. Капитал. Том 1. ООО «Издательство АСТ». М., 2001. С. 538–543.] Наконец, и он, и Энгельс положительно оценивали такой компонент старой системы, как помощь нуждающимся в виде налоговых отчислений. Энгельс в своем труде «Положение рабочего класса в Англии» (1845), подробно анализировавшем бедствия английских социальных низов, повествует о случае, когда полицейский магистрат, вопреки правилам, выдал «значительную сумму из кружки для сбора на бедных» жительнице местечка Спиталфилдз, сыновья которой «были арестованы за кражу из магазина и моментальное поглощение куска говядины». Магистрат отдал такое распоряжение, узнав, что муж женщины, в прошлом полицейский, погиб, и что она ютится с шестью детьми в тесной и грязной комнатенке, продав за еду все, вплоть до мебели и постельного белья. Энгельс восхищается поступком магистрата и приводит его в пример как доказательство нужности и даже обязательности отчислений в пользу бедных.[83 - См. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд-е второе. М., Государственное издательство политической литературы, 1955. С. 265–277.]
Следующий «виток» в оценке «старой системы» произошел в первой половине XX века. Выразитель этого подхода – знаменитый историк Дж. М. Тревельян, автор фундаментального труда «Социальная история Англии. Обзор шести столетий от Чосера до королевы Виктории». Он называл «старую систему» «хорошим замыслом, приведшим к ужасным последствиям», критикуя, как и его предшественники, в основном «моральную составляющую» и в основном «спинхемлендскую систему». «Фермер, – писал Тревельян, – не спешил выплачивать должный минимум заработной платы, т. к. разница все равно возмещалась приходом, а рабочий поневоле попадал в категорию пауперов – даже если он был обеспечен работой, …среди фермеров рос эгоизм, среди «пауперизированных батраков» росли праздность и преступления».[84 - Тревельян Дж. М. История Англии от Чосера до королевы Виктории. Смоленск, «Русич», 2002. С. 496–497.] В то же время, Тревельян отвергал аргументы экономистов первой половины XIX в. о том, что именно «спинхемлендская система» привела к увеличению числа бедных. Этот рост был связан, по его мнению, не с увеличением рождаемости, а со снижением смертности: «не глупым мировым судьям Спинхемленда, а хорошим врачам Великобритания обязана тем, что между 1801 и 1831 гг. население Англии, Уэльса и Шотландии выросло с 11 миллионов до 16, 5 миллионов человек».[85 - Там же. С. 498.]
В середине XX столетия появляется новая интерпретация «старой системы», которую можно смело назвать «ревизионистской», ибо представители ее впервые действительно попытались «сбросить с себя хомут вигского нарратива». Классической в этом смысле стала статья Марка Блога «Миф о старом законодательстве о бедных» (1963), в которой политики и экономисты XIX в. обвинялись в использовании Спинхемленда для «очернения» всей системы социальной помощи с целью создания необходимого настроя для реформы 1834 года.[86 - Blaug М. The Myth of the Old Poor Law and the Making of the New//The Journal of Economic History, Vol. 23, № 2 (Junе, 1963). Р. 151–184.] Блог указывал, что достоверность любых нарративов снижается в силу отсутствия точных данных о расходах и функционировании децентрализованной системы, в которой решения принимались местным чиновничеством и духовенством: «Да, есть сведения о полном объеме расходов в более чем 15 000 приходов, с 1802 по 1834 гг., но мы не можем знать, как именно расходовались средства на социально уязвимые группы – стариков, немощных, бездомных детей, одиноких матерей… В ряде приходов сохранились детальные отчеты о расходовании средств, но все равно трудно восстановить, на каком основании конкретный человек получал шесть шиллингов в неделю… морализаторская сказка об угрожающих последствиях помощи бедным победила перед тем, как были собраны необходимые данные, и до того, как система «произвела свои угрожающие последствия»… Но этот нарратив повторялся в дискурсе – политиками, экономистами, духовенством, представителями Королевских комиссий и пр. так часто, что получил статус «абсолютной научной правды, основанной исключительно на естественном законе».[87 - Ibid. P. 182.]
Вслед за Блогом к похожим выводам пришли Дж. П. Хьюзел и К.Д.М. Шнель: согласно их аргументам, обнищание сельского населения было вызвано отнюдь не «старой системой», а, скорее, массовым перемещением промышленности на Север и деиндустриализацией на Юге страны, увеличением уровня сельскохозяйственной безработицы, упадком ремесла, экономическим спадом после 1815 г. и иными факторами. Социальная же помощь бедным, напротив, защищала сельскую бедноту от безработицы и потери альтернативных источников заработка.
Практически одновременно с появлением «ревизионистского нарратива», в 40-е гг. прошлого века, знаменитый социолог Карл Поланьи – в своей не менее знаменитой и ставшей классической работе «Великая трансформация» – вновь обращается к нарративу «вигскому», причем как к основе понимания истории становления социальной политики, посвящая отдельную одноименную главу Спинхемленду.
«Утверждая, что изучение Спинхемленда означает анализ истоков цивилизации XIX в., – пишет Поланьи, – мы имеем в виду не только его экономические и социальные последствия и даже не определяющее влияние, которое оказали эти последствия на современную политическую историю, но тот, как правило, неизвестный нашему поколению факт, что все наше социальное сознание формировалось по модели, заданной Спинхемлендом».[88 - Поланьи К. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени. СПб., Алетейя. 2002. Гл. 7.]
Так происходит второе рождение «вигского нарратива», который, судя по материалам специальной интернет-конференции, проведенной в 2004 г. и посвященной юбилею выхода в свет «Великой трансформации», продолжает оказывать существенное влияние на социологическую мысль и – более того – берется за основу рекомендаций в отношении социальной политики в современной России. Так, Т.Ю. Сидорина пишет: «Поставленный в центр рассмотрения 7-й главы «Великой трансформации» закон Спинхемленда в реальности вводил право существовать не работая как систему, как практику, причем называя эту практику «правом на жизнь». Безусловно, в основе закона – требование обязательной работы, доплата полагалась лишь работающим. Но как мы знаем, последствия Спинхемленда оказались столь плачевными, что иначе как развращающим этот Закон нельзя и назвать. Люди получили реальную возможность не работать… И при новом режиме, режиме «экономического человека», никто не стал бы работать за плату, если он мог обеспечить себе средства к существованию, ничего не делая».[89 - Сидорина Т.Ю. Мифологемы человеческого существования и формирование социальной политики в XIX–XX вв.: К. Поланьи и Л. фон Мизес// Материалы Интернет-конференции «60-летие выхода в свет «Великой трансформации» Карла Поланьи: уроки для России/ http.: www. Ecsocman.edu.ru/db/msg/176965.html.] Такой же точки зрения придерживается Р.А. Школлер, который, вслед за Поланьи трактуя Спинхемленд как своего рода «право на жизнь» по принципу дополняющей субсидии», утверждает, что он препятствовал формированию рынка труда в Англии. При всей антигуманности системы работных домов, считает Школлер, именно Акт 1834 г. создал предпосылки образования национального рынка труда.[90 - Школлер Р.А. Чем закон Спинхемленда препятствовал формированию рынка труда в Англии? // Материалы научной конференции 60-летие выхода в свет «Великой трансформации» Карла Поланьи: уроки для России/ http.: www. Ecsocman. edu.ru/db/msg/176965.html.]
Очевидно, что оценки «старой системы», существующие в сегодняшнем научном дискурсе, до сих пор во многом балансируют между «вигским нарративом» и ревизионизмом. И все же в современной историографии преобладают попытки более взвешенного подхода к оценке «старого законодательства», – освобожденного от мифологий и нарративов, сконструированных два столетия назад. Одну из таких попыток представляет собой исследование Ф. Блока и М. Сомерс, основная мысль которых сводится к тому, что «спинхемлендский эпизод сам по себе не мог привести к последствиям, которые ему приписывают». «Старая система», считают Блок и Сомерс, законодательно закрепляла обязанность, на местном уровне, участвовать в судьбах тех, кто попал в нужду в результате болезни, уродства, распада семьи или временной безработицы. «В то же время, – пишут они, – в действительности в применении на практике этого законодательства в различных графствах и приходах наблюдались значительные расхождения, т. к. последние экспериментировали с использованием различных стратегий и политик, предназначенных для того, чтобы помочь бедным, защитить их, сохранив при этом стимулы к труду. Значение «старой системы» авторам видится и в том, что «репертуар социальной помощи», который до сих пор обсуждают современные политики, «немногим отличается от перечня мер, применявшихся в Англии в XVII–XVIII вв». Это минимальный гарантированный доход, страхование на случай сезонной безработицы (в зимние месяцы ряд графств предоставлял сельскохозяйственным рабочим еженедельные дотации в зависимости от размера семьи), общественные работы и работные дома, субсидии работодателям (в ряде приходов фермерам, нанимавшим безработных, доплачивали из фонда, собранного из налогов), стимулирование трудовой деятельности (иногда налог на бедных заменяли насильственным распределением определенного количества безработных), дотации на детей (тем сельскохозяйственным работникам, у которых было 2–3 несовершеннолетних ребенка и более, доплачивалась определенная сумма к жалованью).[91 - Block F., Somers M. In the Shadow of Speenhamland: Social Policy and the Old Poor Law// Politics and Society. Vol. 3, # 10. Sage Publications, 2003. P. 11–12, 32.]
Историк медицины Саманта Уильямс, рассуждая в близком ключе, на основе анализа приходских архивов утверждает, что к началу XIX в. примерно в трех четвертях приходов Юго-востока Англии существовал «аналог обязательного медицинского страхования» – практиковались контракты, заключаемые между хирургом-фармацевтом (обычная для того времени квалификация врача) и приходом и обязывающие врача оказывать бесплатную медицинскую помощь беднякам. Эти контракты, по данным Уильямс, практически полностью вытеснили метод, когда врач выписывал пациенту счет за определенную услугу, а приход его оплачивал. Более того, медицинский рынок благодаря такого рода «страховым полисам» стал конкурентным, и врачи стремились заключить подобный контракт, чтобы вытеснить своих соперников.[92 - Williams S. Practitioners’ Income and Provision for the Poor. Parish Doctors in the Late Eighteenth and Early Nineteenth Centuries // Social History of Medicine. 2005. # 18 (2). P. 159–186.]
Пол Слэк, бывший редактор журнала «Past and Present», автор книг «Бедность и политика в Тюдоровской и Стюартовской Англии» и «Английское законодательство о бедных в 1531–1782 гг.»,[93 - Slack P. Poverty and Policy in Tudor and Stuart England. L., Oxford, 1993. 246 p.; Slack P. The English Poor Law, 1531–1782. New Studies in Economic and Social History. Cambridge Unicersity Press, 1995.] вообще отказывается признавать термины «старое законодательство» и «старая система». Это было, как он считает, скорее «неровное и локальное» регулирование проблем с бедными, «находившее выражение в тысячах тщательно фиксируемых небольших еженедельных выплатах, которые в сумме своей выливались в достаточно обширный трансфер денежных средств от богатых к бедным,… но которые не удалось объединить «в целиком безличностную дисциплинарную машину». Слэк отмечает, с одной стороны, позитивное влияние системы на сознание тех, кто платил налог на бедных: «Для половины домовладельцев сам по себе факт уплаты налога делал их членами респектабельного сообщества и отгораживал от нищих и нарушителей порядка… Машина социального обеспечения давала плательщикам этого налога чувство групповой идентичности и осознание социального превосходства, по мере того как она конструировала четко очерченную категорию зависимых бедных». С другой стороны, он признает, что в XVIII в. затраты на содержание бедных действительно выросли – «как в реальных цифрах, так и в восприятии налогоплательщиков и законодателей», – и система выглядела неадекватной в новых экономических условиях. Вывод Слэка в целом ближе к ревизионистской трактовке. «Английское «старое законодательство», – пишет он, – громче лаяло, нежели кусало. Оно служило ряду целей: установлению более строгого социального контроля, облегчению участи части населения и демонстрации щедрости власти, ее милосердия». Еще один вывод автора затрагивает т. н. «европейский контекст» проблемы. Несмотря на «бессистемность», английская «система» была, по мнению ученого, более эффективной, чем подобные институты в других странах.[94 - Slack P. Poverty and Policy… P. 205–208.]
Следует отметить, что отдельную группу современных исследований представляют работы, анализирующие английское «старое законодательство» в европейском контексте, при изучении истории других стран. Так, Т. Смит в опубликованной недавно статье «Идеология милосердия, образ английского законодательства о бедных и дебаты о праве на вспомоществование во Франции, 1830–1905 гг.» указывает на то, что во Франции дискуссия о социальной помощи долгое время определялись «заграничным примером» Англии. «Французская боязнь любого рода социальных программ, – пишет Смит, – имела в своей основе испорченный образ английского законодательства о бедных». Он анализирует аргументы французских политиков, которые во второй половине XIX в. выступали против социальных дотаций и бесплатной медицинской помощи беднякам, и приходит к выводу, что они «использовали негативный образ английского законодательства о бедных, организовав тщательно инструментированную и дезинформирующую пропагандистскую кампанию».[95 - Smith T. The ideology of charity, the image of the English Poor Law and debates over the right to assistance in France, 1830–1905.// http.: journals.cambridge.org/article_ S0018246X97007553.]
В русле компаративного подхода располагается и фундаментальный труд П. Линдерта, изучавшего и сравнивавшего социальные затраты в европейских государствах с XVIII века по настоящее время. Согласно его выводам, объем государственных затрат на социальную помощь к концу XVIII столетия превышал 1 % национального дохода только в Нидерландах, Англии и Уэльсе. К 1820 же годам Англия и Уэльс, по мнению Линдерта, становятся мировыми центрами социальной помощи – как фактически (2, 66 % от национального дохода), так и в публичных дебатах.[96 - Lindert P. H. Growing Public. Social Spending and Economic Growth since the 18th century. Vol. I. The Story. Camb., 2004. 377 p. P. 8.]
Исследователи продолжают спорить о том, когда началась трансформация «старой системы» и можно ли считать реформу 1834 г. «водоразделом», разделившим историю британской социальной политики на два разных мира – «до» и «после». Вдумчивое сопоставление двух систем законодательства о бедных показывает, что «новое законодательство» не было коренной ломкой старого. Действительно, элементы «новой» системы проявлялись в законотворчестве уже с первой половины XVIII в. К тому времени уже был узаконен институт работных домов, культивирован принудительный труд как средство «исправления», введена маркировка пауперов как средство «стигматизации» бедности и формирования социального стыда за нее и даже, по «Акту Гилберта», сделан шаг в сторону централизации общественного призрения. С другой стороны, многие институты и установления «старой системы» продолжали существовать и после 1834 г., а последние положения «Елизаветинского законодательства» были отменены только в 1967 г. Поэтому XVIII – первую половину XIX в. можно считать переходным периодом, сочетавшим в себе черты «старой» и «новой» систем социальной помощи.
Уведомление о необходимости уплаты налога на бедных, начало XIX в.
Перевод
Последний отзыв
Интересная книга