Россия и современный мир № 1 / 2010

Можно предположить, что со временем партийные и общественные организации начнут выполнять функцию социальных лифтов. Тем более, что уже сегодня есть случаи продвижения во власть при поддержке партий. «Партийный ресурс становится все более значимым, поэтому многие женщины вступают сегодня в партии. Легче всего женщине продвинуться в рамках демократической партии. В ЕР или ЛДПР другие принципы, хотя у них сегодня больше женщин избрано в Государственную думу. Женщинам в партии непросто. Например, у нас в Перми у истоков создания ЕР была одна активная женщина, но руководство партии ее сейчас постепенно задвигает», – говорит одна из респонденток. Некоторые участницы исследования не скрывают, что для них работа в партийных структурах может стать «запасным аэродромом» в случае провала на выборах.

В будущем, чтобы партии стали более открытыми для женщин, необходимо более жестко регулировать их деятельность, утверждают некоторые эксперты. «Надо создавать жесткие законодательные условия для политических партий, которые могли бы стать реальным механизмом. Ведь когда происходит формирование первой десятки списка кандидатов от партии, женщины практически не бывают представлены. Движение в партию бизнеса сметает на своем пути женщин, впрочем, как и мужчин из бюджетной сферы, которые не обладают нужными ресурсами. Требуется формулировка более четких условий попадания женщин во власть», – убеждена цитировавшаяся выше Т. Марголина. Однако следует признать, что в условиях России вторжение государства в деятельность партий и некоммерческих организаций уже сегодня превратилось в серьезную проблему. А, следовательно, дополнительное регулирование их деятельности вряд ли может рассматриваться как рецепт для вовлечения женщин в общественно-политическую жизнь.

О необходимости принятия законодательства, обеспечивающего равный доступ мужчин и женщин к выборным должностям, говорили и другие участники исследования. Но при этом у респондентов не сложилось общее представление о мерах, которые могли бы быть приняты. Опрошенные женщины-политики и эксперты в большинстве своем не являются сторонниками законодательного введения квот. Некоторые даже считают, что на практике эта мера может привести к ухудшению качественного состава Законодательного собрания. «Есть возможность увеличения женщин в партийных списках, но для этого не избежать квотирования. Это могут быть внутренние партийные директивы. Но при формальном квотировании качественный состав депутатов будет явно страдать. Поэтому я против…», – высказывает свое мнение один из экспертов-мужчин.

Серьезным препятствием на пути продвижения женщин на более высокие позиции во власти является отсутствие в современной России механизма выдвижения в областную власть политиков, сделавших карьеру на низовом, в частности, городском уровне. В результате женщины, имеющие опыт политической деятельности на городском уровне, не могут перейти на уровень областной власти. Возникает логичный вопрос: почему это происходит? Эксперты полагают, что для подобного перехода женщинам не хватает инициативы. Но сами женщины-депутаты городской думы подчеркивают, что областная дума – «это клуб богатых людей», куда путь для них закрыт.

В целом в российских регионах наиболее трудно достижимыми для женщин остаются кресла в областном парламенте. Достаточно сказать, что всего по одному депутату-женщине заседает в региональном парламенте Тамбовской области и Пермского края. Городская представительная власть для женщин более открыта. Наше исследование выявило большую внутреннюю готовность женщин работать именно на этом уровне власти. Одни участницы исследования объясняют это «трезвой оценкой своих возможностей», другие – хорошим знанием городской среды и повседневных проблем, с которыми сталкиваются жители. Применительно к женщинам, пришедшим в городскую представительную власть из бизнеса, действует прагматический интерес: именно городской уровень власти обеспечивает им должный уровень защиты, ведь чаще всего женщины представляют малый и средний бизнес.

Исполнительная власть. Женщины из исполнительной власти также признают, что существуют барьеры, мешающие их приходу в высшую исполнительную власть региона и города. Прежде всего – это косность властных институтов, в которых вышестоящие начальники не всегда благоволят к женскому руководству.

Как и в случае с представительной властью, в исполнительной власти не сформировался механизм продвижения кадров с городского на региональный уровень. Удивляться этому не приходится: в постсоветский период в российских регионах не утихало жесткое противостояние между губернаторами и мэрами областных столиц, нередко носившее персонифицированный характер. В этой ситуации сложно представить, чтобы областная власть «открыла двери» для лиц из конкурирующей команды. Сложившаяся ситуация крайне негативно сказывается на кадровом потенциале, поскольку наиболее деловые, агрессивные и продвинутые претенденты, не видя для себя перспектив в регионе, уезжают работать в Москву или занимают свои ниши в бизнесе.

Среди других препятствий, на которые указывают женщины, фигурирует и предвзятое отношение мужчин к женскому руководству. Одна из респонденток в этой связи говорит о желательности «формировать женские сети поддержки». Однако эксперты, отвергая версию о «заговоре мужчин», подчеркивают неумение женщин договориться друг с другом и болезненное восприятие успеха своих соратниц, которых они сами воспринимают как соперниц: «Женщинам труднее договориться между собой. Женщины чужой успех воспринимают как собственную неудачу». А. Пучнин, председатель избиркома Тамбовской области, акцентирует роль институциональных факторов: «Не существует заговора, согласно которому мужчины не хотят женщин пускать во власть. Может быть, он был когда-то, но сейчас его нет, сейчас площадка открыта. Единственное чего нет – это системы продвижения женщин во власть, нет квотирования. Я против него. Должен действовать естественный отбор, в котором женщины вполне способны выигрывать».

Какие бы внешние барьеры продвижения женщин во власть мы ни анализировали, открытым остается вопрос: каких высот во власти хотели бы достичь те женщины, которые уже занимают руководящие позиции? И хотели бы они оказаться на более высоких ступенях властной иерархии? Исследование позволяет говорить о том, что женщины скорее ориентированы на то, чтобы сохранять свои позиции во власти, чем добиваться еще большего. Объяснение тому простое: слишком высоки нагрузки и широк масштаб деятельности. Нередко участницы исследования ссылались на недостаток опыта, который тормозит их карьерные амбиции. «Я сегодня вице-премьер, до этого работала министром социального развития. Но если бы меня спросили, хочу ли я быть губернатором, то ответила бы “нет”. Потому что надо уметь рассчитывать силы по дистанции. Сейчас я в себе таких сил не чувствую», – говорит одна из наших респонденток. Характерно, что наибольшие сомнения у женщин вызывает пост губернатора, требующий огромного напряжения физических и моральных сил, которые, как думают женщины, у них отсутствуют. Кроме того, женщины честно признаются: жизнь работой не ограничивается, в ней есть много другого. «Губернатором лучше пусть будет мужчина. Нагрузка очень высока. У женщины есть чисто физические ограничения для занятия самой высшей позиции. Это может выдержать только тренированный мужчина, да и то не любой. Мне это не надо. Кроме карьеры надо сохранять здоровье. Есть и другие интересы, которые не менее важны, чем работа. Надо уметь сохранять внутреннюю гармоничность, жизнь на работе не замыкается», – аргументирует свою позицию высокопоставленный руководитель.

Некоторые из них называют работу во власти жертвенностью и не хотят изменять своему личностному началу: «Мне трудно планировать будущее. Но любая ступенька вверх – это обязательно жертва. Своей личной жизнью. Своим пространством. Своими привязанностями. Это всегда выбор. Хотя если я захочу, мне не будет особых препятствий на нашем региональном уровне. Сегодня мне достаточен тот уровень, который у меня есть», – считает одна из наших респонденток. Другая статусная чиновница не может дать рационального объяснения своему нежеланию расти выше министерской позиции, честно признаваясь, что не хочет этого: «Мне кажется, что у меня есть определенный предел моих возможностей. Не хочу и все».

Выводы

Завоевания женщинами высших постов на всех уровнях власти становится заметным явлением политической жизни России. Сегодня женщины берут карьерные рубежи, которые еще 15–20 лет назад были доступны исключительно мужчинам. Однако феминизация российской политической элиты происходит преимущественно сверху. Женское движение в нашей стране, как и другие гражданские инициативы, слабо и не имеет политического влияния. Гендерные исследования востребованы внутри узкого сообщества, а их результаты, как правило, не становятся достоянием общественности. Ни «открытие» политической системы в 1990-е и децентрализация, ни «вертикализация власти» в 2000-е годы не сформировали в социуме ощутимого запроса на женское лидерство.

Сохраняются барьеры на пути продвижения женщин в политику и власть. При этом общество и власть продолжают не замечать существующие проблемы в этой сфере и не делают осознанных шагов по их решению. Слабо работающими остаются партийные каналы продвижения женщин во власть. Доминируют неформальные практики и закулисные согласования, в результате которых женщины не попадают в число финалистов на региональных выборах. Наряду с внешними сильны внутренние ограничения на пути продвижения женщин во власти. Они связаны с воспитанием, предписывающим традиционные женские нормы поведения; заниженной самооценкой женщин; завышенным страхом не справиться с поставленными задачами; незаинтересованностью женщин в собственном карьерном росте. Несомненно потребуется время, чтобы воспитать поколение женщин, более уверенных в себе, а главное – самодостаточных. Но если на Западе над этими проблемами размышляют политики и интеллектуалы, ими озабочено общество, то в России новый тип женщины формируется стихийно преимущественно в бизнес-среде.

Российские женщины делают свою карьеру в большей степени случайно, не проявляя выраженной готовности бороться за свое место «под солнцем». Отсутствие институциональных условий, гарантирующих женщинам представительство в законодательной власти, приводит к тому, что именно эта ветвь власти является наиболее закрытой для женщин. Однако сами женщины, как и российское общество в целом, не воспринимают сложившуюся ситуацию как недопустимую. Опрос, проведенный организацией «World Public-Opinion.org» (2008), показал, что в России лишь треть населения (35 %) считают очень важным, чтобы женщины имели права полностью равные с мужчинами, а 17 % полагают, что это не слишком важно (1, с. 234). В известной степени именно поэтому российским женщинам пока не удалось переломить ситуацию и повысить уровень своего представительства в структурах власти.

И при Б. Ельцине, и при В. Путине женщины в большой политике оставались маргиналами. Тем не менее сегодня в этой области намечаются сдвиги, и происходит это прежде всего благодаря переменам внутри самой власти. Присутствие женщин в правительстве одни эксперты рассматривают как элемент современного политического дизайна, символический жест российской власти в сторону мирового сообщества, другие – как искреннее стремление обновить политическую элиту и способствовать продвижению во власть новых кадров. Говорить об устойчивой тенденции пока рано. Речь идет о «точечных назначениях», решения о которых принимаются на уровне федеральной или региональной власти. Главное состоит в другом: в России до сих пор отсутствуют институциональные условия соблюдения гендерного паритета при формировании выборных органов или назначении на государственные посты.

Анализ мотивации женщин, работающих на высших руководящих постах в региональной власти, несмотря на все ограничения метода исследования, позволяет убедиться в том, что женщины во власти менее прагматичны, профессионально-ориентированы и пытаются достичь высоких результатов в своей деятельности, чтобы доказать команде, что они умеют работать не хуже мужчин. Мотивация достижения, в противовес выгоде, является для них мощным мотивационным стимулом. Однако не следует слишком идеализировать ситуацию. Несмотря на выраженность профессиональной мотивации и мотивации достижения, женщина на руководящем посту во власти никогда не будет действовать в ущерб своему карьерному росту и сделает все возможное, чтобы защитить себя от карьерного падения. Однажды покорив вершину власти, они не хотят с ней расставаться. Не следует забывать, что у женщин-депутатов нередко ведущими являются скрытые коммерческие мотивы или мотивы защиты организаций, которыми они руководят. В современной России доступ к власти открывает большие возможности для личного обогащения, что вряд ли стоит забывать (7; 8). Гендерные различия, как бы существенны они ни были, не могут кардинально трансформировать исходные мотивационные установки, поэтому и мужчины, и женщины во власти остаются проводниками тех норм, которые там уже сложились.

В политологической литературе широко распространена точка зрения, что вступление женщин в политику и власть способствует демократизации общества (1, с. 8). Применительно к западному обществу этот тезис вполне обоснован, поскольку в странах с развитой демократией на ведущие позиции во власти продвигаются женщины, представляющие гражданское общество. В России складывается иная ситуация. В исполнительную власть на высокие посты назначаются женщины, хорошо знакомые первым лицам и лояльные им, многие женщины фактически «назначаются» депутатами. Могут ли подобранные по этому принципу кадры способствовать демократизации российской политической системы? Думается, нет. Пока российские элиты формируются в соответствии с бюрократической логикой, они будут реализовывать исключительно охранительные функции.

Литература

1. Айвазова С. Российские выборы: гендерное прочтение. – М.: ОАО «Московские учебники и картолитография», 2008.

2. Гаман-Голутвина О. Региональные элиты России: Персональный состав и тенденции эволюции. – В кн.: Самые влиятельные люди России, 2003. – М.: Ин-т ситуационного анализа и новых технологий, 2004. – С. 36–83.

3. Гаман-Голутвина О. Политические элиты России: Вехи исторической эволюции. – М.: РОССПЭН, 2007.

4. Гаман-Голутвина О. Российская элита в годы президентства В. Путина // Два президентских срока В.В. Путина: динамика перемен. – М.: ИНИОН РАН, 2008. – С. 72–96.

5. Канакьянова Р. Современные тенденции преодоления гендерной асимметрии в государственном управлении // Власть. – М., 2006. – № 12.

6. Кочкина Е. Политическая система преимуществ для граждан мужского пола в России, 1917–2002 гг. – В кн.: Гендерная реконструкция политических систем / Ред. – сост. Степанова Н., Кочкина Е. – СПб.: Алетейя, 2004. – С. 477–523.

7. Крыштановская О. Анатомия российской элиты. – М.: Захаров, 2005.

8. Региональные элиты Северо-Запада России: политические и экономические ориентации / Под ред. Дуки А.В. – СПб.: Алетейя, 2001.

9. Чирикова А., Лапина Н. Женщина на высших этажах власти: российские практики и французский опыт: Аналитический доклад. – М.: Институт социологии РАН, 2009.

ОБЩЕСТВЕННОЕ БЛАГОПОЛУЧИЕ: КОРРЕЛЯЦИЯ ОБЪЕКТИВНЫХ И СУБЪЕКТИВНЫХ ФАКТОРОВ

    Г.Л. Воронин

Воронин Геннадий Леонидович – доктор социологических наук, ведущий научный сотрудник Центра исследования адаптационных процессов в меняющемся обществе Института социологии РАН

В процессе изучения социума согласование объективных и субъективных показателей его состояния на уровне теоретической социологии воспринимается как аксиома, но вопрос о характере этой взаимосвязи остается открытым и достаточно редко попадает в поле зрения эмпирической социологии. При этом данные, характеризующие те или иные стороны общественного благополучия, взяты из различных источников. В качестве объективных показателей использованы статистические данные (http://www.gks.ru/), а в качестве субъективных – результаты социологического исследования (Российский мониторинг экономического положения и здоровья населения – РМЭЗ, проводившийся практически ежегодно с 1992 по 2007 г. и охватывавший 10–12 тыс. человек)[35 - . РМЭЗ представляет собой серию общенациональных репрезентативных опросов, проводящихся в Российской Федерации с 1992 г. по вероятностной, стратифицированной, многоступенчатой территориальной выборке репрезентативной на федеральном уровне. Мониторинг проводят Институт социологии РАН, Исследовательский центр «Демоскоп», ГУ – Высшая школа экономики и Университет Северной Каролины в Чепел Хилле (США).].

Прежде всего, дадим необходимые пояснения к понятию «общественное благополучие». В документах Экономического и социального совета ООН (ЭКОСОС) все настойчивее ставится вопрос о необходимости перехода от измерения социального капитала к измерению общественного благополучия. В практике международных организаций проблема измерения последнего получила свое отражение. В частности, существующие индексы, такие как индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП), индекс человеческого развития (ИЧР) и другие, фиксируют определенные параметры общественного благополучия, но прежде всего как экономический компонент. Задача состоит в том, чтобы измерить общественное благополучие социологическими методами, имея в виду такие его параметры как сеть социальных связей, активная гражданская позиция, чувство гражданской сопричастности, добрососедство, знания и навыки, социальное самочувствие и др. Другими словами, сложность задачи заключается в том, чтобы научиться измерять «человечное[36 - . Человечное как гуманное (humane – англ.).] в обществе». Как указано в документе ЭКОСОС «От измерения социального капитала к измерению общественного благополучия: некоторые исходные соображения Соединенного Королевства»: «Мы (Управление национальной статистики Соединенного Королевства. – Г.В.) воспринимаем это понятие как благополучие общества в целом, включая такие факторы, как экономическое благополучие, состояние здоровья нации, размер человеческого капитала и т.д.»[37 - . <http://www.unece.org/stats/documents/ece/ces/2007/25.r.pdf>.]

.

Большой вклад в популяризацию темы «капиталов» внесли как зарубежные (П. Бурдье, Дж. Коулман, Р. Патнэм, Ф. Фукуяма, К. Эрроу и др.), так и отечественные ученые (Н.П. Иванов, Р.И. Капелюшников, П.М. Козырева, В.В. Радаев, Н.Е. Тихонова, Е.А. Уваров и др.). Что касается «социального капитала», то это направление в социологии остается активно востребованным. Его значимость состоит в том, что социальный капитал тесно связан с показателями общественного благополучия. Понятно, что эффективная реализация социального капитала в современной России является обязательным условием преодоления всех видов кризисов. Прежде всего, речь идет о социальном кризисе или кризисе социальных отношений. Содержательная сторона понятия «социальный капитал» находится в стадии теоретико-методологического осмысления на протяжении уже нескольких десятилетий, что же касается его социологической интерпретации, то здесь имеет место разнообразие точек зрения. Но не решив вопрос об эмпирических социологических индикаторах социального капитала («человеческий капитал», «потенциал личности»), мы не сможем операционализировать понятие «общественное благополучие».

Анализ размещенной в Интернете информации свидетельствует о различной степени внедренности в научные исследования понятий «социальный капитал» и «общественное благополучие». На сайте Федерального образовательного портала (http://www.ecsocman.edu.ru) словосочетане «социальный капитал» содержит 502 отклика (статьи, учебные курсы, книги), тогда как «общественное благополучие» дает лишь 54 отклика. Единый электронный каталог Российской государственной библиотеки (http://www.rsl.ru/) предоставляет 38 ссылок на словосочетание «социальный капитал», 347 ссылок на словосочетание «человеческий капитал», 68 ссылок на «человеческий потенциал» и 29 – на «потенциал личности». В то время как термин «общественное благополучие» представлен только одной ссылкой на книгу, не имеющую никакого отношения к изучаемой проблеме. В поисковой системе библиотеки Конгресса США (http://catalog.loc.gov/) словосочетание «social capital» как ключевое слово (keyword) встречается 2352 раза, а в названиях публикаций (name / title keyword) в 159 случаях. Понятие «human capital» в названиях публикаций встречается 252 раза, как ключевое слово – 2190 раз. Термин «societal well-being» дает только восемь ссылок как ключевое слово, а в названиях книг не встречается. В популярной поисковой системе Google на словосочетание «social capital» выдается 56 200 000 ссылок, а на русский аналог «социальный капитал» – 251 000; «societal well-being» – 291 000 000 ссылок, «общественное благополучие» – 382 000 ссылок.

Проблема измерения общественного благополучия крайне сложна и, прежде всего, своей гуманитарной, человеческой составляющей. Перефразируя В.А. Лефевра, отметим, что современная математика плохо приспособлена для употребления в социологии и не позволяет регистрировать содержание «общественного благополучия» (4, с. 314). Как при помощи цифр зафиксировать общественное благополучие? Именно эта проблема актуализирована в последних официальных документах ЭКОСОС. Подчеркивая взаимосвязь понятий «социальный капитал» и «общественное благополучие», отметим, что социальный капитал следует понимать как некую позитивную направленность человека на социум: «что есть в человеке для общества». В работе «К философии поступка» М.М. Бахтин употребляет термин «я-для-другого» (2, с. 132). Общественное благополучие следует понимать как позитивную составляющую социума, направленную на человека: «что есть в обществе для человека», или перефразируя М.М. Бахтина – «другой-для-другого».