Сирень для Сонки

***

Я моргнул, или реальность подмигнула.

Я оказался там. Где бы это «там» не находилось.

Небольшая площадь, ограниченная старыми, малость пооблупленными стенами. Под ногами крупная брусчатка, как буханки черного хлеба. Тихо и пусто. Я завертел головой. Дома узкие, в три окна, высокие треугольные крыши. Напоминает европейский городок, немецкий или голландский. Но что-то в нем чувствуется искусственное, ненастоящее. Слишком чисто, слишком пусто и тихо. Будто я не в городе, а в декорации – сейчас сверну за угол, а там фанерный не крашенный задник, подпертый корявыми необрезными досками. Единственное живое, что я чувствовал, был запах. Едва уловимый сладковатый аромат сирени неподвижно висел в воздухе. Удивительно, шлем пропускает запахи? Полностью изолирует мое тело от окружающей среды, а наночастицы, что выпускают цветочки, проходят? Не поверю. Скорее, это игры моего разума. Ну да черт с ним, с этим псевдогородом и псевдозапахом – сориентироваться и двигать. Ну что, сработает «компас» господина консьержа? Я сосредоточился на ощущениях. Надо перейти площадь и идти по улице вправо. Работает. Я точно знаю, куда идти. Значит, я попал именно туда, куда надо. Сонка тут, и я ее найду.

Перейти площадь много времени не заняло. Улочка была узкой, раскинь руки – коснешься противоположных стен. Она полого спускалась вниз. Здесь тоже безжизненно тихо, только мои подошвы тихонько шлепали по сглаженным горбушкам брусчатки. Вдруг над головой что-то щелкнуло, будто захлопнули форточку. Вскинул голову – занавеска в окне, вроде, колыхнулась. И тут же на самом краю бокового зрения, мелькнул какой-то силуэт, будто крупная собака перебежала через дорогу. Повернулся – пусто. Я погладил шмайсер, снял с предохранителя. Почувствовал, как участилось дыхание, адреналин ударил в кровь, толкнул меня вперед. Я побежал. Лучше поторопиться. Тем более, если меня попытаются остановить.

Бежал размеренно, стараясь сохранять ритм: два шага – вдох, два шага – выдох. Придерживал оружие за рукоять, чтоб не шлепало по пузу. Улочка, перекресток, сквер, поворот – повсюду пусто. Лишь иногда промелькнет тень не в фокусе, сбоку и чуть позади. Даже не старался разглядеть, кто это, вряд ли мне понравится.

Легкий топоток за спиной. Будто множество маленьких ножек спешит. Обернувшись на бегу, вижу: метрах в десяти за мной – боевой пес, робот-боец. Две пары коленчатых крабьих конечностей мельтешат под округлым тазиком туловища, вместо клешней – пара лучевиков целит мне в спину. Сердце ухнуло вниз, попыталось спрятаться за желудком. Со страху я рванул с шеи шмайсер и дал очередь. Руки тряслись, первая порция пуль улетела черти куда, посыпалась штукатурка с облупленной стены. Задержав дыхание, дернул ствол ниже – пули ударили в «морду» пса. Что-то там хлопнуло, разорвалось, брызнув огненными стрелами, задымило. Ножки подломились, пес ткнулся в брусчатку, застыл.

И только тут я осознал, что мне повезло. Повезло, что это был робот. А если бы человек? Пусть даже тот, шестипалый, чужой. Смог бы я вот так срезать его автоматной очередью? На страхе, может, и смог бы. Жахнул бы не задумываясь, убил бы. А потом? Как бы я жил дальше с этим? Оправдывался бы перед собой самообороной. Если не я его, то он меня… Но я же выстрелил первым!

Нужно было свернуть влево, но за углом меня ждали. Здесь улица была шире, и всю ее перегораживала тройка псов. Лапки в нетерпении переступали, бластеры шевелились, ловя меня в прицел. Я попятился и в полной панике понесся куда-то, не разбирая дороги, не помня направления. Бежать! Спасаться! Прятаться! За спиной топатало.

Но почему-то они не стреляли.

Я несся по пустым улицам, сворачивал и петлял. Выскочил на какой-то захламленный пустырь: штабеля досок, пустые металлические бочки, сваленные, как попало, перевернутые тачки, строительный хлам. С двух сторон пустырь ограничивали стены домов, с третьей – высоченный бетонный забор. Выхода не было. Заметался в поисках укрытия. Над головой прошел луч бластера – доски, за которыми я собирался спрятаться, загорелись. Метнулся к бочкам – очередной выстрел расшвырял их в стороны. Я зайцем скакал по пустырю, инстинктивно прикрывая голову руками, а вокруг взрывалось и горело. Вдруг меня здорово пнуло в спину, я покатился по земле, шмайсер слетел с шеи и отъехал куда-то в сторону. Ползя за ним, я заметил узкую щель между штабелями кирпича. Вот оно, мое спасение! Подхватив оружие, ввинтился в проход. Выглянул: псы стояли шеренгой шагах в десяти, повернув свои безглазые морды в мою сторону.

Перевел дыхание. И опять у меня появилось ощущение киношности. Псы гоняли меня, как вшивого по бане, не давали укрыться, но я получил всего один заряд. То ли он был слабым, то ли Костиков костюмчик сработал. И вот теперь я сижу за кубами сложенных кирпичей, а эти, враги мои, чего-то ждут. Игра какая-то, честное слово. Виртуалка.

Ладно, поиграем. Выбираться отсюда всяко надо. Выставив дуло над штабелем, я прицелился в среднего пса и дал очередь. Тазик туловища лопнул, клешни-бластеры разошлись в стороны и жахнули по стоявшим рядом. Все три робота смешались в горящую кашу. Выскочив из укрытия, я метнулся к выходу из тупика. Но опоздал. С улицы валила целая толпа боевых псов. Если первые были достаточно крупными особями, со здоровую овчарку или мастифа ростом, то эти походили на стаю терьеров. Мелкие, зато много. Они, не стесняясь, палили во все стороны, в том числе и в меня. Будто градом камней осыпало: в грудь, по ногам, в лицо – шлем мгновенно потемнел, накрыло ночью, и прямо перед глазами вспыхнул фейерверк. Пригнувшись, бросился обратно за свой каменный штабель.

Псы приближались – я стрелял. Они взрывались, валились на землю кучками мертвого мусора, но в проход перли новые и новые. Все мысли улетучились: давить на спусковой крючок, выбрасывать пустой магазин, вставлять новый. Вряд ли это заняло много времени. Сколько надо, чтобы расстрелять шесть магазинов? Не знаю, не считал. Закончились патроны в последнем. Палец зря нажимал на крючок. Все.

Стало тихо. Песики тоже перестали стрелять, сбились в плотную стайку.

Дадут ли они мне пройти? Попробовать? Наверняка ждут, когда я вылезу. А потом что: расстреляют меня или потащат куда-то под конвоем? Должен же здесь быть кто-то еще? Кто-то главный.

Он не заставил себя ждать. Раздался короткий смешок, и кто-то невидимый спросил:

– Наигрались?

Повертел головой, но никого не увидел. А голос, слегка надтреснутый, старый какой-то голос продолжал:

– Выходите, не бойтесь. Я вам ничего не сделаю.

Как же, дожидайся. Сейчас вылезу. Ты, может, и не сделаешь, а твои псы? Он будто услышал мои мысли: свистнул, и стая, развернувшись, бросилась в проход. Пустырь опустел.

– Ну выходите же, – в голосе прозвучало нетерпение, – не будете же вы там вечно сидеть.

Из-за горящей кучи мусора вышел дядечка, седой, но подтянутый. Спина прямая, шаг твердый. Ему бы очень подошел мундир. Любой. Сидел бы на нем как влитой. Но дядечка был одет в простенький спортивный костюм.

Я вылез, выставив перед собой шмайсер.

– Да бросьте вы свою стрелялку, все равно, у вас патроны кончились.

Он присмотрелся к моему оружию, сощурив глаза, махнул рукой:

– Гадость какая. Столько лет такого не видел. Надеялся: и не увижу. Где вы его взяли?

Я бросил шмайсер в сторону.

– И доспехи свои можете снять. Что вы паритесь в скафандре? Тут нормальная атмосфера. Я же дышу.

Сняв шлем, вдохнул. Воздух был чистым, свежим, едва отдавал озоном, как после грозы. Вокруг горело и дымило, а запаха гари не было.

Дядечка подошел и протянул руку:

– Вольфганг, хранитель.

Я стянул перчатку и пожал его сильную сухую ладонь.

– Платон Граневецкий. Мне нужна девушка. Сонка. София Жилевич.

Вольфганг пожал плечами:

– Я догадался. Удивился бы, если вы потребовали парнишку. Пойдемте, я покажу их вам.

Он двинулся прочь, я за ним. Шлема на мне не было, чувствовать направление я не мог, но был уверен: он ведет меня к Сонке.

Прошли мы немного. Город сдвинулся, пошел рябью, стёк – недаром он казался мне декорацией. Мы с Вольфгангом оказались в темноте. Впереди светились две звездочки. Казались крохотными, далекими, но пара шагов, и большие, исходящие белым светом шары уже рядом. С расстояниями здесь беда, растягиваются и сжимаются, как угодно. Интересно, кому угодно? Этому дядечке Вольфгангу, аттестовавшемуся непонятной должностью «смотритель»?

– Почему два? – я имел в виду световые шары.

То, что Сонка там, внутри, я как-то понял. Но что или кто второй?

Смотритель хмыкнул несколько презрительно, дескать: экий ты дубина, Платон Граневецкий, все тебе разжевать надо.

– Там, – указал вправо, – ваша девушка. Она спит. Можно сказать, что спит и видит сны. Она проживает тысячи жизней, одну за одной. Рождается, растет в любящей семье, взрослеет, влюбляется, выходит замуж, рожает своих детей, любит их, стареет, внуков воспитывает, умирает, окруженная домашними. И снова рождается. Одна реинкарнация за другой. Бесконечно. Она счастлива. А там, – рука качнулась влево, – ее партнер. Хороший паренек. Мир Любеч, его звали. Мирко. Второй ретранстлятор. Женщина не может быть одна. Нужен мужчина. Инь и ян. Чтобы сплести сеть любви и счастья, нужны двое.

Кольнуло. Даже не «ретранслятором», вот этим словечком – «звали». Глагол прошедшего времени. Для него, для Мира Любеча все в прошлом, даже имя. И для Сонки.

Я шагнул вперед.

***

– Настройки очень тонкие, не стоит подходить ближе, – он попытался удержать меня.

Но я сделал пару шагов. Сияние колыхнулось, стало прозрачнее. И я увидел внутри светового кокона девичью фигурку. Обнаженное тело свернулось в самой удобной человечьей позе – позе эмбриона. Колени подтянуты к подбородку, голова склонилась к плечу. Тонкую ключицу пересекала ниточка голубых бус. Сонка. Глаза ее были закрыты, губы слегка улыбались. Так улыбается ребенок сквозь сон, дарующий радость. Сияние, обнимающее девушку, колыхнулось еще раз и медленно налилось сиреневым.

– Она среагировала на вас, – смотритель встал за моим плечом, – уровень счастья поднялся выше ординара. Теперь вы войдете в ее сны на добрую сотню перерождений. Вы станете ее любимым, мужем, сыном. Свое счастье она будет транслировать на все человечество. Да вы и сами уже все знаете, не правда ли, хранитель?

Да. Я знал. Знание накрыло меня. Оно не рухнуло давящей глыбой, как это случилось с несчастным боярином Шеиным, распятым опричниками. Оно пролилось ливнем и наполнило меня живительной влагой. Так пустой кратер наполняется водой, и серый мертвый маар[10 - Маар – относительно плоскодонный кратер, окружённый невысоким валом из рыхлых продуктов извержения.] становится озером, бирюзовым от отраженного в нем неба.

Я пожал Вольфгангу руку и ушел. Открыл портал и шагнул на набережную Нового Света, залитую теплым солнцем бархатного сезона. В первой попавшейся цветочной лавочке я договорился, чтобы каждые три дня у пятьсот десятой ячейки городского колумбария выкладывали свежую ветку сирени. Потом, прихватив с собой букет фиолетовых соцветий, пошел на кладбище. Присев на край фонтана, что печально журчал во дворике колумбария, я смотрел на голограмму Сонки, прощался. Больше я сюда не вернусь.