Коррупция как механизм социальной деградации

В политической сфере данный вариант глобализации представляет собой банальное притязание одной сверхдержавы на мировое господство традиционным путем присвоения жизненного пространства и ресурсов сообщества, но современными технологическими, информационными и военными методами.

Глобализация в широком смысле отражает вектор развертывания естественного процесса нового витка человеческой истории в границах универсальной социальной трансформации. Следовательно, в параметрах эволюционного движения человеческих сообществ альтернативы ей нет. Проблема состоит в адекватности сознательного ответа человечества на глобальный вызов действия законов формирующейся новой реальности.

Глобализация в узком смысле в лучшем случае может стать материально-техническим и организационным фактором снятия существующих в современном сообществе противоречий и возможностью своевременного запуска новых системообразующих процессов в целокупности социальных отношений применительно к взрывной технологической и информационной инновации. Однако современная практика, параметры, направление и формы реализации глобализации в узком понятийном смысле фиксируют иное.

Политическая воля лидеров западной цивилизации, отражая коренные интересы реальных собственников ресурсов экономического и политического процессов как внутри стран ядра, так и на международной арене, не способствует рождению новой системной организации, соответствующей ее техническим возможностям, а консервирует сложившуюся в международных отношениях «систему-тень» частнособственнического капитализма, где в роли частных собственников с притязаниями на мировые ресурсы выступают национальные государства (США), их наднациональные объединения и сама западная цивилизация как суперкультурная система.

Следовательно, в границах данного варианта глобализации закономерно возникают силы противодействия, реализующие себя практически по всему отмеченному спектру силового воздействия со стороны постиндустриализма в его западной форме. Это антиглобализм как защита национально-государственного суверенитета в политическом пространстве, как отпор посягательству на экономическую самостоятельность, как отстаивание права на культурную, в том числе конфессиональную, самоидентификацию. Насильственное упрощение социального и духовного пространственного и исторического сложноорганизованного континуума человеческого бытия порождает соответственно системное противодействие. Проблема заключается еще и в том, что вектор данного противодействия складывается с вектором противодействия западному варианту глобализации действия законов эквипотенциальной системы будущего, так как глобализация в узком смысле, консервируя и усиливая адаптивную систему капитализации, препятствует их развертыванию в наличном бытии человеческих отношений.

Достаточно мощную основу для антиглобализма представляют противоречия внутри субъектов-систем и объектов-систем, вовлеченных в современную форму глобализации.

Вместе с тем рождение нового всегда сопряжено с отмиранием, полностью или частично, старого. Так было всегда. Современность, как, впрочем, и все последовательно сменяющие друг друга структурные уровни организации человеческих сообществ, проявляющиеся в их созидательной или разрушительной деятельности, характеризуется границами ойкумены, т. е. своего потенциального жизненного пространства. Но сегодня это отличие принципиально, ибо граница – сама социосфера или, возможно, вся биосоциальная и природная среда обитания человека.

Инновационные изменения, происходящие в границах такого субъекта глобализации, как западная цивилизация, имеют два уровня проявления. Первый, который резко бросается в глаза, – это развитие транспортных коммуникаций и информационных технологий. Однако следствием их развертывания является лишь создание условий для реализации главного качества социальных отношений современной постиндустриальной цивилизации, т. е. складывание ее инфраструктуры. Главным и определяющим выступает громадный рост производительности труда, основанный на предельно возможной капитализации всей сети производственных отношений западного мира. Он перерос границы не только любой мыслимой производственной корпорации, но и национально-государственные рамки современных цивилизованных государств. Это первое приближение к раскрытию сущности основного противоречия постиндустриализма, рождающего процесс глобализации. Во втором приближении можно зафиксировать перерастание производительными силами самой капиталистической формы присвоения прибавочного продукта, как в приватной, так и в государственно-монополистической формах.[42 - Именно непонимание этого процесса в значительной мере привело организационно-технически развитую форму советского государственного монополизма не к ее преодолению и снятию в качестве существенного общественного противоречия, а к развертыванию вектора капитализации по нисходящей эволюционной ветви – в сторону приватной формы капиталистических социальных отношений.] И, наконец, в третьем приближении можно говорить о дисфункции современного механизма капитализации как самодостаточного процесса воспроизводства совокупной стоимости вложенного капитала.

Речь идет о том, что процесс общественного воспроизводства един по форме реализации: производство – обмен – распределение – потребление – производство. Вместе с тем по ряду существенных оснований он дискретен. Эти основания – природные условия, в которых развивается производство, и, прежде всего, ресурсная база, система разделения общественного труда, ведущим основанием для общественного воспроизводства которой выступает способность человека к трудовой деятельности – рабочая сила, и характер потребления произведенного продукта в его количественном и качественном выражениях, где ведущим фактором является такая сторона общественного разделения труда, как отношение к его результату, т. е. конкретно-историческая форма собственности на средства производства и предметы трудовой деятельности.

Исчерпанность ресурсной базы современной мир-системы (капитализма) доказали Ф. Бродель и И. Валлерстайн.[43 - Бродель Ф. Динамика капитализма. – Смоленск, 1993; Валлерстайн И. Анализ мировых систем и тенденций в современном мире. – СПб, 2001.] Завершенность капитала как главного системообразующего фактора объективации общественных отношений – феномена отчуждения – глубоко и всесторонне проанализировал С. Платонов.[44 - Платонов С. После коммунизма. Книга, не предназначенная для печати. – М.: ГПЗ, 1990.] Невозможность для подавляющего большинства населения мира легально воспользоваться священным правом на частную собственность, вопреки цели своего исследования, как границу социальной реализации возможности современного постиндустриализма продемонстрировал на примере стран «третьего мира» и бывших социалистических государств Эрнандо де Сото.[45 - Де Сото Э. Загадка капитала. Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире. – М., 2001.]

Методологически важным именно для современного прочтения целого ряда внешне разнопорядковых негативных явлений и процессов как внутри западной системы хозяйствования, так и в ответ на ее силовое распространение представляются выводы исследования австрийского ученого К. Поланьи о фиктивной основе функционирования капитализма как экономической системы.[46 - Поланьи К. Саморегулирующийся рынок и фиктивные товары: труд, земля и деньги // THESIS, весна 1993, т. 1, вып. 2.]

Изложенное подтверждается практически всеми современными исследователями, а совокупность приведенных положений свидетельствует не только об отмирании ряда важнейших системообразующих механизмов капитализации, но и о том, что их адаптивное распространение на сферы, расположенные вне действия имманентных оснований, порождает всю гамму реакций опоры – практически все негативные явления и процессы современности, умноженные на коэффициент глобализации. В их числе – экспоненциальный рост, разнообразие, усложнение и техническое совершенствование всех видов преступности, прежде всего, в условиях глобализации – транснациональных форм организованной преступности.

Составной частью социальной действительности является правовая реальность. Как и вся «социальная материя», она испытывает в современных условиях по крайней мере необходимость собственной трансформации в формы существования, адекватные процессу социальных изменений, как в широких границах всего правового поля, так и в сфере борьбы с отклонениями от его параметров, в том числе с преступностью.

Вместе с тем реализация задачи исследования процесса изменения правовой реальности и ее влияния на динамику и иные проявления феномена преступности более сложная, чем процесс исследования взаимодействия естественной среды обитания и ее социально организованной формы – социума. Являясь соподчиненными уровнями действительности, в то же время естественная, социальная и правовая реальности сами выступают как универсальные сложноорганизованные и структурированные системы, обладающие, с одной стороны, сходными признаками как данная извне объективная действительность, а с другой стороны, имеющие специфические субстанциальные, структурно-функциональные и процессуальные объективные различия и, что методологически важно, различную степень отражения в сознании познающего, соответствующую реальность познающего субъекта.

Каждый из уровней реальности проявляется в исследовании в ноуменальной и феноменальной формах. Как ноумен они суть сущности в себе и для себя, и их верификация – это собственное существование в реальной действительности, тогда как феноменально они существуют в конкретно-исторической форме определенных отношений естественной среды, социального поля или правовой системы. Им соответствуют параметры реальных отношений, закономерности строения, особенности проявления внешних и внутренних закономерностей, функциональное взаимодействие элементов собственной архитектоники.

С этих позиций именно правовая реальность как познавательный объект имеет характерные специфические черты. Во-первых, параметры правового поля уже заданы объективными границами естественного состояния и состояния социальной среды как данностью бытия и условием возможности собственного существования. Законы и тенденции более универсальных уровней организации материального мира являются для правовой действительности абсолютными константами. Во-вторых, правовая реальность, даже в отличие от социальной, дуальна по определению. Если социальная действительность выступает второй природой существования человека, как результат его деятельности, материальной и духовной, в том числе правовой, но в любом случае в сознании личности остающейся, по крайней мере на современном этапе, объективной данностью, то правовое поле в сознании людей воспринимается как исходно субъективное, генерируемое волей определенным образом организованного социального образования. Именно в этой специфической особенности кроются практически все отклоняющиеся модели права, в том числе ряд существующих криминологических гипотез (именно гипотез, а не теорий, доктрин или парадигм, как это стремятся представить сами авторы соответствующих работ). В-третьих, как и капитал в материальном отношении, так и право – в духовном в современных условиях могут определяться как способ организации соответствующего уровня реальности, являющийся его граничной формой. Так, капитал как самоорганизующийся социально-вещественный феномен, в принципе, является последней из возможных материальных форм отчуждения в разделении общественного труда, тем самым снимая с себя и с деятельности как таковой ее социальную оболочку. В равной степени право выступает практически последней, предельно субъективной и рациональной, формой отчуждения в духовной сфере. Именно в силу этого оно воспринимается как наиболее отдаленная от границ социальной реальности данность, но, в силу крайнего субъективизма собственного состояния, правовая реальность в тенденции все в большей степени пытается реализовать себя не как социальный, а как естественно-природный фактор жизни человечества.

Как диалектическое единство и противоположность материального и духовного начал в познании объективного мира, как объективная дуальность прогресса и отчуждения, развития производительных сил и производственных отношений, диалектически она в исходных принципах своего познания для исследователя проявляется в качестве естественного и позитивного права как реальность правовая. Не абсолютность существования одной из ее сторон, а их доминирование в определенных социально организованных конкретно-исторических контекстах, в окончательном виде – в границах социального поля никогда не разрешимое противоречие, заложенное в отчужденных социальными отношениями формах субъективного восприятия, выступает границей возможного в научном смысле отражения в духовном материального, в правовом – социального.

Для нашего исследования важным является диспозиция объективного и субъективного в праве. В этом объективно заданном параметре и противоречии бытия правовой реальности содержится весь спектр методологического обеспечения реализации сформулированных целей и задач данного исследования. В анализе параметров естественной или социальной действительности объективным основанием всего многообразия материальных и духовных объектов, процессов и их взаимодействий выступают наличные отношения естественного или социального бытия. Даже в социуме, где культура в широком смысле этого понятия или ее конкретная форма – система производства или религиозная конфессия, – будучи созданными самим человеком, как система отношений выступают первичными, объективными для анализа историка, социолога или правоведа.

В теории права первичными являются не отношения, а нормы. Существует доминирующая в теории права точка зрения, что без норм права не существует и правоотношений. Именно последние выступают как субъективное право, тогда как объективным правом является право как закон.[47 - Теория государства и права. Курс лекций и др.] На этом основании некоторые криминологи пытаются представить именно право в качестве источника преступности.[48 - Шестаков Д. А. Преступность и преступление: нетрадиционные подходы // Криминология: вчера, сегодня, завтра. Труды Санкт-Петербургского криминологического клуба, 2002, № 4 (5), с. 18; Бурлаков В. Н., Гилинский Я. И., Шестаков Д. А. Российская криминология в конце XX столетия // Правоведение, 1999, № 3, с. 261–268, и др.]

В данном случае налицо ошибка в посылках. К сожалению, это происходит в криминологии – науке, которая тесно смыкается со всем спектром наук о социальной реальности. Подмена понятий заключается в том, что, выступая как объективная, заданная правовая реальность, конкретная юридическая система конкретного общества сама является вторичным, производным от его социальной субстанции, органического строения и общественно значимых функций. В действительности право как система законодательства есть пространство правовых отношений для граждан данного государства. Но именно общество в лице своих членов как совокупность отдельных индивидов обладает реальным суверенитетом, т. е. своеправием, которое облекается посредством формализованных процедур в форму социальных, а не правовых, отношений, тем самым превращая социальную реальность в правовую, а социальные отношения в этой части – в правовые отношения.

Таким образом, источником права как законодательства всегда выступает право как ограниченная часть реального своеправия, т. е. права как отношения, но отношения общественного. Изменение параметров социальной реальности или механизмов проявления законов ее функционирования тем самым становится реальным основанием изменения феноменального в правовых отношениях и формального в праве как законе. Таким образом, очевидна правомерность постулирования того, что право выступает как юридическая форма социальных отношений в своей специфической сфере. И, следовательно, законодательство не в состоянии генерировать формы преступного поведения, оно выступает как механизм потенциального определения части социальных отношений в качестве преступных по формальным признакам, а не по существу. Как историк познает процесс социального развития по его «следам», так и криминолог определяет формы девиантного поведения по признакам, заключенным в социальной деятельности. Закон только формализует этот процесс в познании и актуализирует в качестве юридической практики.

Этот вывод, несомненно важный как для системы познания правовой реальности, так и для юридической практики, подтверждается гносеологически и эпистемологически, в процессе анализа развертывания логического как сущности права в контексте его исторического становления. Именно выводы из данного анализа позволяют с научной достоверностью установить факт взаимозависимости правовой реальности с феноменом преступности и определить потенциальные границы их взаимного влияния.

Возникая как необходимость социального развития, в конкретно-исторических условиях, право формируется как регулятор широкого спектра общественно-производственных отношений в материальной и духовной сферах. Однако по мере развития социальных оснований, его поле деятельности сужается, уступая, с одной стороны, место в системе социальных отношений иным социальным регулятором и, с другой стороны, формируя собственную правовую среду феноменальности как регулятор специфической части общественных отношений – правоотношений.

Данное обстоятельство приводит к необходимости логического вывода о тесной взаимосвязи правовой реальности как социопространства своей феноменальности с ее отдельными внутренними элементами-феноменами, к числу которых относится и такое социальное явление, как преступность.

Своеправие естественной реальности, изначально заложенное в человеке как родовом существе, ограниченное общественными границами, в правовой реальности проявляется в качестве естественного права, тогда как сама граница качественной определенности социального в юридическом – позитивное право – проявляется в различных формах правосознания как уже объективно заданная реальность, право как закон.

Закономерная дуальность, диалектическое единство и борьба этих противоположностей: биологического и общественного – в индивиде, социального и естественного – в конкретно-исторических формах структурных организаций человеческого общества и их ядре – государстве, с силой исторической закономерности формируют все пространство правовой реальности, как в ее положительных феноменах и процессах, так и в отклоняющихся явлениях, к числу которых относится преступность. «Скованное» естественное своеправие индивидуально эволюционирующего индивида стало, с одной стороны, основанием начала эстафеты эволюции коллективных форм человеческой организации, породив всю их конкретно-историческую гамму: род, племя, фратрия, союз племен, государство, общественно-экономическая формация, культура, цивилизация. С другой стороны, прорывающееся через «социальные оковы» индивидуальное, групповое своеправие выступает одним из потенциальных источников и формообразующих факторов (детерминант) всего спектра негативных следствий взаимодействия общественных и естественных потребностей. Одной из таких форм, социально значимых и общественно опасных, выступает и преступность как социальный феномен в полном логическом объеме данного понятия, проявляющийся как системное конкретно-историческое негативное явление в соответствующем конкретно-историческом контексте социального развития.

Изменение как естественной, так и социальной среды напрямую, например, в условиях природной катастрофы или социального конфликта, и опосредованно, через неправовые механизмы реализации своеправных, противоречащих существующим правовым нормам, потребностей, например, спекуляция в условиях социалистического способа хозяйствования или приватизация в ее аморальных по мотивам и преступным по форме социальных действиях, оказывает влияние на изменение состояния, количественных и качественных показателей преступности. И, напротив, трансформация параметров, а иногда и содержания преступности, становятся отправной точкой в изменении всей системы правовой, а затем и социальной действительности. Так бывает в процессах революционного преобразования общества, или бифуркационных переходах, безотносительно к идеологической оценке, которая в данном контексте нас не интересует. Но так бывает и в ходе перманентных социальных изменений, когда о возможностях изменения в криминальной сфере и, наоборот, о ее влиянии на отдельные аспекты социальной жизни или социум в целом можно судить либо по «следам» такого воздействия, либо по свершившемуся юридическому факту.

Процесс социальной трансформации, принимая глобальный характер, влияет на все сферы социальной действительности. В процессе глобализации мировой системы меняются содержание и характер экономических и социальных отношений; качественные перемены касаются характера и форм проявления преступности, в том числе транснациональной; изменяются соотношения должного и сущего в человеческом отношении к миру и себе. Так, этическая составляющая и духовность в целом имеют устойчивую и качественно определенную градацию к понижению. Мораль как страж человекоразмерного уровня права замещается безликой рациональностью технологии позитивного функционирования конкретных правовых систем.

В течение XX в. произошла не только интеграция общечеловеческих ценностей, но и их видоизменение. Право и его базовая составляющая – естественное право – не стали исключением из этого правила: под воздействием общецивилизационного развития они приобрели новые, неизвестные ранее черты и свойства. Познание этих свойств составляет одну из проблем философии права. Поскольку право есть сама жизнь, постольку познание динамики цивилизации есть необходимое условие определения истинной «правовой природы вещей», т. е. определения объективной основы права и перевода ее на язык закона.

Одно из главных противоречий современности – противоречие между цивилизацией и природой. Оно достигло предела, и окружающая среда деградирует под натиском растущей антропогенной нагрузки. В самом деле, сегодня существованию цивилизации угрожает уже сама природа, не выдерживающая варварской эксплуатации. Так, человечеству предстоит реагировать на глобальное изменение климата, которое неизбежно последует за неумеренным потреблением природных ресурсов. Человечеству грозит также «парниковый эффект», который явится следствием неконтролируемого выброса в атмосферу углекислого газа. В результате начавшейся деградации природы на планете ежегодно исчезает 10–15 тыс. разновидностей биологических организмов. Это означает, что в следующие 50 лет Земля потеряет от четверти до половины своего биологического разнообразия. В XX столетии уничтожено около половины тропических лесов. Все это ведет к стремительному уничтожению генетических ресурсов планеты.

Не менее остры социальные проблемы. В XX в. возникли тенденции к тотальной дегуманизации общества и личности. Поэтому ныне как никогда остро стоят вопросы о правовых путях выхода из глобальных экономического и экологического кризисов, о новой миссии права, о естественно-правовой ответственности государств, их элит и политических лидеров.

Серьезная глобальная опасность, имеющая внутреннюю связь с экологической, – это углубляющееся неравенство между бедными и богатыми, которое вынуждает 75 % населения планеты буквально бороться за выживание. Но нельзя избавить человечество от этих угроз «в социально несправедливом мире», – отмечалось в материалах Конференции ООН в июне 1992 г. Об этом свидетельствуют такие цифры: с 1972 по 1992 г. совокупный общественный продукт возрос на 20 трлн долларов, но только 15 % этого продукта пришлось на долю развивающихся стран. Каждый ребенок, родившийся в развитой стране, потребляет в 20–25 раз больше ресурсов планеты, чем ребенок в стране «третьего мира».[49 - Коптюг В. А. Конференция ООН по окружающей среде и развитию: Информационный обзор СО РАН. – Новосибирск, 1992, с. 5–7.]

Сегодня можно утверждать, что обществу необходимо новое видение права в соответствии с изменившимся миром и необходимостью изменения развития цивилизации. По мнению А. К. Черненко, основу нового правопонимания должно составлять естественное право.[50 - Черненко А. К. Философия права. – Новосибирск, 1997, с. 139.] Вместе с тем никакого принятия глобальных, своевременных и эффективных правовых программ, которые могли бы быть ратифицированы в качестве норм национально-государственных законодательств, сегодня, к сожалению, не предвидится. Реализовать и даже принять такую программу не просто. Действительно, с методологической точки зрения право выступает здесь в форме «должного», а не «сущего». Понять «правовую природу вещей» еще не значит перевести это понимание на язык законодательной регламентации, обязательной для каждой, главным образом развитой, страны.

Практическая реализация всего этого возможна только тогда, когда само право, его содержание и методы его конструирования будут адекватны требованиям современного развития. Соблюдение же этих требований предполагает использование в качестве базисного иное содержательное определение права.

В век, когда темпы и содержание достижений научно-технической революции дают возможность насыщения потребительского интереса, человек в недоумении отмахивается от любых попыток выхода за границы реализации этой возможности.

Вместе с тем тот же процесс стремительного развития системы рационального научного знания рождает большое количество эмпирических фактов, отражающих процессы и явления такого уровня, закономерности и тенденции существования которого в границах рационализма объяснены быть уже не могут.

Следствием первой тенденции является отрицание философского, гуманитарного знания, как не имеющего практического значения при решении прагматических задач материального существования. В результате второй тенденции формируются теократические, сакральные и эзотерические системы вненаучного знания, для которых сила предначертанных свыше установлений также не нуждается в философском обосновании.

Общей качественной характеристикой этого, по сути двуединого, процесса выступает использование разума в качестве активного инструмента потребления. В первом случае речь может идти о материальном, вещественном потреблении, во втором – о потреблении некоторого количества ценностей духовных. При этом потребление как конечная цель деятельности выступает ее первопричиной в поступательном и нарастающем по темпам и агрессивному характеру процессе присвоения действительности, в том числе социальной и антропологической.

Присутствие отмеченного параметра в качестве одного из определяющих аттракторов развития современного человечества делает современность качественно отличной от всего предшествующего периода становления социальной истории. Разделение приоритетов в познании на духовные и материальные присутствует в человеческой деятельности с начала исторического времени. Однако применительно именно к процессу познания оно никогда, во-первых, не отражало потребительского мотива в качестве ведущего и, во-вторых, всегда свидетельствовало о двух гносеологических корнях единого процесса, конечной целью которого являлось освоение всего развивающегося поля материальной и духовной действительности.

Потребление как цель формирует средство своей реализации – техническое оснащение. Техника, усложняясь, создает технологические цепи, нуждающиеся не в своем осмыслении, а в идеологическом обеспечении в качестве рекламы, служащие не для роста потребления и насыщения всевозрастающих по мере развития мира потребностей, а для удовлетворения своих сиюминутных потребностей, навязываемых уже технологиями индустрии услуг.

Последнее утверждение свидетельствует еще об одном качественном изменении в современном мире. Он становится управляемым. Важно отметить, что управляемой становится сама социальная история человечества. Но двигателем этого процесса выступает не сверхзадача, средства достижения которой порождаются высоким уровнем культуры, отражающим познанные закономерности всей совокупности человеческого бытия, а тот же банальный потребительский спрос. Только если потребление мировых олигархов обеспечивается их финансовыми и иными ресурсами, то спрос на товары и услуги для основной массы потребителей формируется самими олигархами на выгодных для реализации собственного интереса условиях.

Здесь снова необходимо обратить внимание на то, что современный период исторического развития человечества характеризуется в числе прочих таким параметром, как глобализация. Глобализация в определенном смысле выступает как конкретно-историческая форма процесса социальной трансформации.

Социальная трансформация имеет, в свою очередь, двойственный характер. С одной стороны, качественные изменения и объекта, и субъекта социальных изменений в границах отдельных таксонометрических единиц сообщества, таких, как культуры, цивилизации или национальные государства, свидетельствуют об исчерпанности их внутренних социальных ресурсов. При этом на одном горизонтальном уровне наблюдается их столкновение по всем функциям, а по вертикали в ходе глобализации одни социальные системы втягиваются посредством модернизации в ареал цивилизационного сдвига, а другие – имеют тенденцию к деградации и распаду в прежнем социальном качестве. Однако этот первый процесс происходит в диалектических границах социального цикла развития.

Дело в том, что социальное движение в ходе реализации целей диалектического цикла пиковой точкой имеет переход спонтанного, биологически обусловленного, движения человеческого сообщества в субъективно управляемые формы социального направленного движения, т. е. прогрессивного развития. С позиции диалектики данная трансформация может рассматриваться положительно.

Вместе с тем попробуем выделить вторую сторону современного процесса социальной трансформации, облеченную в доминирующую социальную форму глобализации. Ее верхней границей является возможность складывания единого человеческого сообщества как рода. Сам данный феномен, с нашей точки зрения, еще находится в субстанциальном состоянии чистого, а не наличного бытия, а его свойства проявляются по большей части спонтанно. Следовательно, можно предположить, что мы имеем дело с возвращением к системному синергетическому циклу, но уже на новом для современного человечества качественном уровне. При этом еще не представляется возможным определить параметры новой системы ни в ее общей структуре, ни в конкретных формах реализации отдельных функций.

С позиций второго процесса ситуация в отношении оценки следствий первой стороны уже не столь отчетлива. Так, переход к управляемому социальному развитию, по сути – к сознательному управлению историей, диктует необходимость преобладания позитивного нормативного права. В свою очередь спонтанное формирование содержания, формы и функций системы более широкого и высокого эквипотенциального уровня предполагает инновацию не опережающего социальную практику сознания субъекта, а адаптивного мышления в условиях качественного изменения характера и границ окружающей среды. В подобных условиях господствующие позиции в философии права и правовой практике должно занять естественное право, однако как рефлексия осмысленное уже с позиций нового качества природы, человека и их отношения.

Складывающаяся в границах процесса глобализации мировая система превращает современную цивилизацию во всеобщую технологию потребления. В данном случае важно уже не то, что это – потребление, а то, что это – технология.

Страны ядра мировой западной цивилизации распространяют идею о том, что именно наличие передовых технологий приведет человечество к невиданным ранее масштабам благосостояния. Это соответствует действительности, но только в той малой ее части, в которой речь может идти о материальном уровне, достигаемом современными способами орудийной деятельности. Функционирование сознания не орудийно, равно как и содержание духовности не поддается количественным оценкам.

Следовательно, если говорить о возможности в современном мире прогрессивной линии развития, то она в действительности касается только технологии как науки о совершенствовании технических средств деятельности и самой техники как результата внедрения передовых технологий в практику производства и потребления. Это не мало, если иметь в виду развитие одной из сторон человеческого бытия, но невероятно мало, если иметь в виду необходимость совершенствования всей его целокупности.

В человеческом познании есть еще один аспект, который не может быть определен технологически по определению. Это отношение самого субъекта к окружающему его миру: ко всей совокупности материального мира, к иным субъектам и самому себе. Материален мир или субъективен, познаваем или нет, антропоцентричен или космичен (холизм), детерминирован или вероятностен – в любом из этих аспектов человеку необходимо сформировать некую систему ценностей, которая позволяла бы ему ориентироваться во всей сложности и многоуровности системы мироздания и развиваться в качестве человека разумного.