Обвинение

Сюзанна: январь 2019

Она повсюду.

Вбейте в поисковик ее имя, и получите двенадцать с лишним миллионов ссылок. Первое, что вы увидите, это страничка о ней в Википедии с подробным описанием ее жизни до, во время и после похищения. Можно подписаться на ее аккаунты в соцсетях и лайкать ее любимые рестораны, последние наряды или любой бренд, который она сейчас продвигает. Можно читать ее твиты, лайкать ее любимые статьи, разрозненные записи и видео с милыми котятками. Можно просматривать многочисленные фото. Вот тот самый первый, теперь уже почти культовый снимок: жалкая маленькая фигурка в чужой, не по размеру, одежде, через каких-нибудь несколько дней после побега. Вот фотографии, сделанные позже: съемки для журналов, интервью, проход по красной дорожке. Случайные снимки без обработки: вот она делает покупки, вот идет в спортзал, вот ужинает с новым парнем. Можно посмотреть и видео, где она рассказывает о перенесенных испытаниях – в утренних и дневных шоу, высокоинтеллектуальных обзорах текущих событий, в третьесортных телепрограммах с шокирующими откровениями: «Почему я боялась за свою жизнь и рассудок». Конечно, там все скрупулезно блюдут букву закона: пережитого ею касаются лишь вскользь и никогда не упоминают моего имени. Полагаю, для нее найдется роль и в «Альпинизме со звездами» или «Фондю знаменитостей», а в итоге, вероятно, она станет ведущей собственного телешоу – «Грандиозные побеги с Элли Каннинг». Нет сомнений, что документальный фильм от «Нетфликс» уже запущен в производство и будет готов к показу, как только дело наконец завершится.

Помимо интернет-лендингов, посвященных произошедшему с ней, Элли фигурировала на бессчетном количестве сайтов и новостных порталов в качестве приглашенной гостьи. О ее любимых дизайнерах можно почитать в «Чик», о ее любимых рецептах – в «Вуменз вик», о ее любимых книгах («Джейн Эйр», Лемони Сникет, «Большие надежды», «Гарри Поттер» – ну разумеется, всех аутсайдеров собрала) – в «Хроникл», о ее любимых фильмах – в «Глобал таймс». Кажется, журналисты уже успели поинтересоваться ее мнением обо всем на свете, от домашнего насилия до знакомства с Чиком во время последнего турне (места в первом ряду, проходы за кулисы, приглашения на афтерпати).

Она уже на пути к тому, чтобы стать самой популярной девушкой своего поколения – этакая Малала, только блондинка и рангом пониже. Ее случай не так интересен в политическом плане, но, пожалуй, более близок и, несомненно, гораздо более завлекателен для любителей смаковать чужие травмы, предпочитающих в качестве гарнира не столько политику, сколько всякую грязь, не столько возвышенные идеалы, сколько сенсационные откровения.

И, разумеется, она стала новейшим фетишем феминисток. Я просматривала в Сети ее выступление несколько недель назад. Она произносит речь на обеде, организованном какой-то крупной юридической фирмой. Эта фирма специализируется на громких женских делах и рассматривает их безвозмездно: защищает женщин от домогательств на работе, от интернет-травли, от незаконных увольнений.

Выступление отличное, и я не могу не отдать должное Хонор – поистине звездному агенту: она знает, на какие кнопки надо жать с каждым конкретным клиентом, чтобы он мог блеснуть как можно ярче. Эта девушка идеальная жертва и идеальная героиня, сумевшая спастись, – как раз то, что нужно в данный культурный момент.

– Я буду говорить, – объявляет она восторженной аудитории, – не только о том, что мне пришлось пережить, но и о том, как моя травма сделала меня сильнее. – Ее волосы собраны в аккуратный хвост – такая прическа позволяет продемонстрировать длинную шею и маленькую родинку под изящным ушком. Если на лице у нее и есть какой-то макияж, то его не видно. Да он ей и не нужен: кожа у нее бледная, идеально чистая, с едва заметной россыпью веснушек на дерзко вздернутом носике. Брови по-модному темные, широкие, ресницы густые, щеточкой – как бахрома вокруг больших голубых глаз, так смело и правдиво (зеркало души!) глядящих на мир. Она уже далеко не тот заморыш – с тенями под глазами, бледными потрескавшимися губами, заострившимися скулами, – какой была в первые дни после освобождения.

Ее манера говорить тоже с тех пор изменилась. Исчезла тревожная резкость, пронзительность: теперь голос у нее низкий, мелодичный, с приятной хрипотцой. Она часто отрывает взгляд от своих заметок – слегка хмурится или как будто незаметно прикусывает губу: дает понять зрителям, что она волнуется, как и подобает в таких обстоятельствах, что не воспринимает их внимание как должное, хотя и держится внешне спокойно.

Ее слова точны и взвешенны. В них нет агрессивности, безапелляционности – скорее обезоруживающая неуверенность. «Я здесь не для того, чтобы меня жалели, – говорит она. – Я не хочу, чтобы меня считали жертвой». Несколько раз она повторяет – собственно, это и есть лейтмотив ее речи, – что ей повезло. Да, с ней случилось ужасное, но в основном ей везло: в том, что она умна и трудолюбива, в том, что у нее были такие замечательные учителя, наставники, защитники… Она говорит о везении, даже когда дело доходит до того ужасного случая, о котором она не может слишком много рассказывать по юридическим причинам, – о том, как ее кто-то похитил, хотя, судя по всему, без намерения причинить ей вред – по крайней мере, сначала. И, конечно же, ей повезло в том, что она – спортивная, решительная, находчивая – сумела бежать.

Идея ее рассказа проста, и все мы, невзирая на наши жизненные обстоятельства, можем с ней согласиться: мы обретаем силу, когда ищем возможности и не упускаем случая ими воспользоваться. «Иногда, – говорит она, опуская глаза и тут же поднимая их, как принцесса Диана, – иногда нужно просто дождаться, когда представится возможность. Вот какой урок я из этого извлекла. Нужно быть готовым, нужно все время помнить, что момент наступит, даже если кажется, что лучше уже никогда не будет, что ничего изменить нельзя. Как только у вас появляется шанс добиться лучшего – уехать от родителей, которые о вас не заботятся, уйти из школы, с работы, сделать что-то даже в таких исключительных обстоятельствах, в каких оказалась я, – нужно просто верить и хвататься за любую возможность…»

Я пересматриваю ролик снова и снова, и вовсе не из сочувствия. И со второго раза, и с третьего, даже когда знаешь то, что знаю я, от этого зрелища трудно оторваться. Она такая юная, такая милая, такая искренняя. И все, что она говорит, звучит охренительно правдоподобно.

Я должна уловить что-то – какой-то знак, какой-то проблеск в этих прекрасных голубых глазах, когда она на мгновение выйдет из роли и можно будет воскликнуть: «Ага, попалась!» Меня ведь учили подмечать такие моменты: нехарактерное облизывание губ, накручивание волос на палец, моргание ни с того ни с сего, бессознательные шаги вперед или назад, не вполне естественные интонации в голосе. Но ничего такого я не вижу. Она безупречно играет свою роль.

Вид у этой девушки такой, будто она и воды не замутит, и я ловлю себя на том, что мне хочется верить каждому ее слову.

И еще я чувствую смутный укол зависти. Если она говорит неправду, значит, она упустила свое призвание. Если это так, то Элли Каннинг – актриса такого уровня, какого мне никогда не достичь.

Натура

Камера смотрит на город Энфилд-Уош, лежащий в долине, вдали виднеется гора Уолтем.

Голос диктора:

Рано утром 1 августа 2018 года Джон О’Брайен, фермер из города Энфилд-Уош в Новом Южном Уэльсе, обнаружил в заброшенной пастушьей хижине на своем участке девочку-подростка в бессознательном состоянии.

О’Брайен немедленно связался с властями, и девушку, впоследствии назвавшую свое имя – Элли Каннинг, доставили в местную больницу, где ее пришлось лечить от шока и переохлаждения. Придя в сознание, Каннинг рассказала полиции, что спряталась в хижине, несколько часов пробродив вокруг после побега с соседней фермы. Каннинг утверждала, что похитила ее женщина средних лет, с которой она познакомилась в кафе в центре Сиднея, и что ее продержали в подвале почти месяц.

Когда подробности этого странного и жуткого происшествия стали достоянием публики, «дело Каннинг», как вы все уже знаете, быстро стало сенсацией в СМИ…

Сюзанна: август 2018

– Легавые.

Мэри раздвинула кухонные занавески и выглянула в окно. Я не ответила: была слишком поглощена поиском колготок без затяжек или брюк, которые не нужно гладить. К тому же вряд ли на это неожиданное заявление моей матери можно было найти какой-то разумный ответ. Собак мы не держим.

Я уже опаздывала, была все еще не причесана, в пижамных штанах и в угги: в такую холодрыгу ужасно не хотелось раньше времени снимать то, что можно снять в последнюю минуту. Сегодня вторник, у Салли выходной, так что перед уходом на работу мне нужно все приготовить для Мэри. Я сделала бутерброды, нарезала фрукты, налила в термос чуть теплого кофе, насыпала в небольшой контейнер радужных колечек «Фрут лупс», выключила на кухне газ и включила конвектор. Драгоценные утренние минуты ушли на попытки впихнуть в себя сухие тосты и черный чай между приступами тошноты, и теперь у меня оставалось ровно две минуты на то, чтобы собрать все необходимое и выйти за дверь, иначе мои восьмиклассники на уроке драмы будут сидеть в классе без учителя целых десять минут – катастрофа невообразимая.

– Легавые, Сьюзи. – Мэри даже тявкнула для убедительности, и довольно натурально. – Интересно, в чем меня обвинят на этот раз?

Она отдернула занавеску полностью и повернулась ко мне. Глаза у нее озорно блестели.

– А может быть, это за тобой. Как думаешь? Я всегда знала, что рано или поздно и до тебя доберутся, мисс Дадли Справедливая. Извиняюсь – миз Дадли.

Ее клекочущий смешок перешел в кашель.

– Нет там никаких… – начала было я, но тут же услышала отчетливый хруст шагов по замерзшей лужайке, скрип на веранде, неразборчивые звуки чьих-то голосов. Три резких удара.

– Что ты хотела сказать, дорогая доченька? – Мэри бросила на меня торжествующий взгляд, шагнула в коридор и, на секунду опередив меня, распахнула дверь.

Это были полицейские. Женщина лет тридцати в полицейской форме и мужчина постарше, в костюме, очевидно главный. Оба держали свои удостоверения раскрытыми.

– Мисс Уэллс? Сюзанна Уэллс? – При этих словах из губ мужчины вырвались клубы белого пара. Мир снаружи был ясный, морозно-хрустящий, обледенелый.

– Только не мисс, а миз Уэллс. Вы из какого века, мистер легавый?

Офицер моргнул.

– Прошу прощения?..

Я протиснулась к двери из-за маминой спины.

– Я Сюзанна Уэллс. Что-то случилось?

При виде полиции в дверях меня вновь затошнило. Сделалось вдруг невыносимо холодно, и дело было не только в погоде.

– Нет-нет. – Полицейский бросил взгляд на свою спутницу. – Ничего, в сущности. Но мы хотели бы с вами поговорить.

Его спутница притопывала ногами. Нос и щеки у нее порозовели.

– Здесь несколько прохладно, мэм. Вы позволите нам войти? Это не займет много времени. Всего лишь несколько стандартных вопросов.

– Знаем мы эти стандартные вопросы, – пробормотала Мэри у меня за спиной. – В прошлый раз легавый мне говорит…

– Конечно. Входите, пожалуйста.

Полицейские задержались у входа, а Мэри, что-то бормоча на ходу, устремилась прочь по темному коридору. Ее серебристые волосы были собраны в свободный узел на затылке, длинный халат элегантно струился по ковру, и со спины она выглядела совсем как гранд-дама в какой-нибудь костюмированной драме из эдвардианских времен.

– Альцгеймер? – шепнула женщина с сочувствием и пониманием в глазах.

– У нее… – начала было я объяснять, но раздумала и пожала плечами. – Да. Что-то вроде.

На кухне полицейские представились как детектив-инспектор Стрэтфорд и старший констебль Мурхауз, а потом неловко стояли, пока я не предложила им присесть и выпить чашку чая. От чая они отказались, но сели. Констебль Мурхауз сняла фуражку и сбросила с плеч кожаную куртку. Рубашка на ней распахнулась в том месте, где не хватало пуговицы, и сквозь прореху выглянуло кружевное белое нейлоновое белье. Мэри взгромоздилась на кухонную стойку, и, хотя истинное состояние ее древнего флисового халата, засаленного и потрепанного, теперь было видно во всей красе, она по-прежнему хранила пренебрежительно-надменный вид. Полицейские поглядывали на нее с опаской.

– Это надолго? – Я застыла в нерешительности. – Мне, наверное, нужно сначала позвонить на работу. Я уже опаздываю.

– Вы преподаете драму, верно? – спросила констебль Мурхауз. – В школе?

– Да. И у меня первый урок в восьмом классе – нужно договориться, чтобы меня кто-нибудь заменил.

– Восьмой класс, говорите? У меня дочь в восьмом. Не завидую вам – то еще удовольствие с ними работать.

Женщина усмехнулась и хотела еще что-то сказать, но начальник ее перебил:

– Вероятно, будет лучше, если вы их предупредите. Мы постараемся закончить как можно быстрее, но вы наверняка задержитесь.

Я быстренько позвонила из соседней комнаты и вернулась как раз вовремя, чтобы услышать, как Мэри со своим американским выговором, приберегаемым для особых случаев, потчует их рассказом о своем аресте в Нью-Йорке после бурных выходных в отеле «Челси» – в обществе Лу Рида, и не только его.

– Вам, молодым, это имя, скорее всего, ни о чем не говорит, так? – Она вздохнула, видя, что ее рассказ не произвел впечатления. – Да еще таким неотесанным. Слушаете, наверное, всякую…

– Мэри, хватит.

Она чопорно поджала губы.

– Ну, знаешь, до сих пор меня еще никто не обвинял в том, что я слишком много говорю. Тем более с легавыми. И ты, конечно, все равно меня не послушаешь, мисс Паинька, но я бы на твоем месте наняла адвоката.

– Я уверен, что адвокат не понадобится, миссис…

– Я мисс Мэри Сквайрс. Вы, возможно, слышали обо мне.

– Я… э-э-э, нет, боюсь, что нет, мэм. Но адвокат вам не понадобится, мисс Уэллс. Это действительно всего лишь стандартная процедура.

– Конечно, мне не нужен адвокат. – Я примирительно улыбнулась полицейскому, бросила грозный взгляд на Мэри, выдвинула стул и села вместе с ними за стол. У старшего констебля Мурхауз был такой вид, словно она изо всех сил сдерживает смех; ее босс нахмурился.

– Так чем я могу помочь?

Стрэтфорд откашлялся.

– Вы, полагаю, слышали о деле Элли Каннинг?

Моя мать издала хриплый тревожный вскрик, и я поспешно, надеясь предотвратить ее дальнейшую реакцию, ответила:

– О той девушке, которую похитили? Конечно.

– И знаете, что ее нашли неподалеку отсюда?

Я кивнула.

– Сейчас мы проверяем некоторые версии и пытаемся выяснить, где именно ее держали. Осматриваем некоторые здешние объекты, которые совпадают по описанию с… с какими-то ее воспоминаниями.

– Я думала, она почти ничего не помнит. Она ведь бродила уже по темноте?

– Тем не менее, – лицо полицейского расплылось в подобии улыбки, – теперь она, кажется, вспомнила кое-какие подробности. Они возвращаются к ней – медленно, но верно.

– И что же она вспомнила?

– К сожалению, я не вправе об этом рассказывать. Но могу сказать, что, судя по первоначальному наружному осмотру вашего участка, он имеет некоторое поверхностное сходство с тем местом, где держали мисс Каннинг, судя по ее воспоминаниям.

– О… – Такого я не ожидала. – И в чем же сходство?

– Повторяю, я не вправе сообщать вам эти сведения. Скажем так… его внешний вид в некоторых деталях совпадает с показаниями Элли.

– То есть, по-вашему, ее держали здесь? В этом доме? Но это абсурд.

Мне удалось удержаться и не повысить голос, однако не удалось подавить внезапное еканье в животе.

– Нет, на данный момент мы не утверждаем ничего подобного, мисс Уэллс. – Голос у него был мягкий. – Мы просто пытаемся проследить ее путь в ту ночь, когда она сбежала, и выяснить, не удастся ли нам пройти по ее следам в обратном направлении, чтобы выяснить, где ее держали. Возможно, в какой-то момент она проходила мимо вашего участка или через него. Мы хотели узнать, не возражаете ли вы, чтобы мы взглянули на ваш дом.

Мэри вновь издала вопль, на этот раз торжествующий.

– Обыск собрались проводить? Тогда вам нужен… этот… как его? Ну этот… ну… – На мгновение она умолкла с растерянным видом, а затем пришла в еще большее возбуждение. – Вы меня поняли, мистер детектив, – этот, как его там…

– Ордер нам не нужен, мэм. Как я уже сказал, это просто…

Мэри перебила его:

– Я вот что думаю, Сюзанна, – может, тебе стоит позвонить старому Чипсу Рафферти? Этот его жирный братец ведь, кажется, адвокат?

– Мэри!

Она театрально закатила глаза, сжала губы.

Детектив вздохнул.

– Конечно, вы можете нанять адвоката. Но, на мой взгляд, это принесет только лишние расходы. И, безусловно, лишь затянет дело. Как я уже сказал, это не официальный обыск.

– Не слушай его, Сьюзи. У них всегда все официально – они даже трахаются официально. То есть трахаются они еще официальнее, чем…

– Ради бога, Мэри. Уймись.

Констебль Мурхауз закашлялась, пытаясь скрыть смех. Ее начальник вновь многозначительно посмотрел на нее и повернулся к Мэри.

– Я понимаю ваши опасения, мисс Сквайрс, но сегодня утром мы собираемся осмотреть не только ваш дом. У нас есть список… еще с полдюжины участков для осмотра, так, старший констебль?

Женщина заглянула в свой блокнот.

– По-моему, всего девять, сэр.

Голос у нее был угрюмый.

Я решилась.

– У нас нет причин обращаться к адвокату. Осматривайте все что хотите, не стесняйтесь. Нам скрывать нечего.

Стрэтфорд облегченно улыбнулся.

– Спасибо. Мы не отнимем у вас много времени. – Оба полицейских поднялись на ноги. – С вашего позволения, мы сначала бегло осмотрим дом, а потом проверим загоны, сараи и так далее. Возможно, сделаем по ходу дела несколько фотографий, если вы не возражаете – мы попросим вас по этому поводу подписать некоторые документы, прежде чем уйдем. Если у вас есть другие дела, мы с удовольствием побродим тут сами.

– Я вам поброжу, мистер детектив! – В голосе Мэри звучала ярость. – Мы будем таскаться за вами, как дерьмо на подошве. Так, Сюзанна?

Я обреченно пожала плечами. Утренние занятия я уже пропустила, спешить некуда. Мэри с самодовольным видом соскользнула со своего насеста.

– Давайте, господа детективы, давайте, я уж сразу проведу вас прямо в подвал, где мы держали эту сучку!

Элли Каннинг: запись № 1

Бо́льшую часть своей жизни я переходила от одних опекунов к другим. До восьми лет жила с мамой, а потом обо мне заботились чужие люди. В основном было неплохо, я попадала в хорошие семьи, хотя не все там было… в общем, не буду вдаваться в подробности, но иногда бывало не так уж и здорово. Моя мама… да, у нее проблемы с наркотиками и с алкоголем, и сейчас, насколько я знаю, она опять лечится в реабилитационном центре. Я ее уже давно не видела. В последний раз еще до того, как это все произошло. Когда мы встречаемся, то неплохо ладим друг с другом. Я хочу сказать – она меня любит и все такое, но сейчас она не в состоянии нести ответственность за кого-то еще.

Мы переехали в Мэннинг, когда мне было шесть лет, и с тех пор я живу там. Я ходила в Мэннинг Хай, пока в десятом классе не перешла в закрытую школу.

Наверное, моя жизнь в приемных семьях несколько отличалась от жизни большинства других детей, но я бы не сказала, что страдала от каких-то ужасных лишений или что-нибудь в этом роде. В основном я жила как все – несколько лет играла в нетбол и какое-то время брала уроки игры на гитаре.

С тех пор, как поступила в закрытую школу, я стала более или менее независимой. Официально я оставалась под опекой, пока мне не исполнилось восемнадцать, и на каникулы всегда уезжала в приемную семью, но за последние три года я дважды меняла опекунов, так что, можно сказать, не так уж хорошо их и знала. Я помню, что об этом много писали в СМИ – что я выпала из поля зрения системы и что на самом деле никто не имел ни малейшего понятия о том, где я. Ну, не знаю – я как-то привыкла сама решать свои проблемы, так что, наверное, сама виновата во всем не меньше, чем кто-то другой.

Сюзанна: август 2018

Конечно же, я смотрела выпуски новостей, и меня, как и всех остальных, поразила история Элли Каннинг и то немногое, что было известно об этой девушке. Это и само по себе было сенсацией, а ее к тому же нашли чуть ли не у нас на пороге – в каких-нибудь двадцати километрах к югу от города и в пяти от нас, на Уош-роуд. Я проезжала мимо этой пастушьей хижины Джона О’Брайена каждый раз по пути в город.

История была невероятная: дерзкое похищение, месяц в плену, смелый и удачный побег. Из некоторых подробностей жизни Элли Каннинг можно было заключить, что личность она весьма незаурядная: умненькая девочка из неблагополучной семьи, жившая с опекунами и получившая стипендию престижной закрытой школы. В свои восемнадцать она выглядела поразительно юной – я бы дала ей максимум лет пятнадцать – и обладала несомненным шармом миловидной блондинки, что было заметно даже на не слишком удачном школьном фото, растиражированном в прессе. Больно было думать, что такой ребенок мог пропасть почти на месяц и никто о ней не вспомнил, потому что никому до нее не было дела.

В школе эта история стала постоянной темой для разговоров, в том числе для юмористических догадок и предположений. В прессе не было никакой информации о мотивах похитителей – и никаких упоминаний о физическом или сексуальном насилии, тем более что, судя по всему, в этом деле были замешаны исключительно женщины. Версии строились самые разные, от чудовищных (рабство, оккультизм) до несколько более безобидных (вопросы опеки). Поскольку ее нашли неподалеку, мы рассуждали и о том, кто мог ее похитить и где эти похитители ее держали. Даже старожилы Уоша сходились на том, что в этих местах, где столько новых людей – бегущих от суеты больших городов, отдыхающих в выходные, снимающих жилье через интернет-агентства, – ничего выяснить невозможно. Даже Таня Джонс, школьный администратор, чья семья жила в Уоше уже несколько поколений и чье мнение по любому местному вопросу обычно звучало весомо, не решалась высказывать никаких предположений.

Рэйчел Мотт, заведующая отделением математики, рассказала нам, что несколько месяцев назад ее сын доставлял продукты пожилой паре, жившей неподалеку от моста Вулпак и явно бывшей под кайфом. На женщине почти не было одежды – только стринги и прозрачная блузка, и парочка пыталась заманить парня в дом то выпивкой, то косяком марихуаны, то порнофильмами. Оба были, по словам сына Рэйчел, совсем старые – по меньшей мере за сорок, и женщина, как ему показалось, подходила под описание одной из похитительниц Элли Каннинг – темноволосая, невысокая, средних лет. Хотя, по мнению парня, они не выглядели угрожающе. Наоборот, держались даже слишком дружелюбно. Однако Рэйчел все же заставила его пойти с этой историей в полицию, и он назвал адрес. Но эта линия оказалась тупиковой: дом сдавали в аренду на выходные, и за то время, что Каннинг провела в плену, жилье снимали четыре разные пары.

– А знаете, – сказал однажды утром Фил Берк, заведующий отделением физкультуры, – вы, Сюзанна, тоже подходите под это описание – девушка же говорила, что женщина невысокая и темноволосая? А к ней в придачу чокнутая бабуля. Ваша мать ведь живет вместе с вами?

– Ой, да ладно. Скорее всего, не меньше дюжины женщин из пригорода в точности подойдут под это описание, разве нет? И столько людей живет вместе с пожилыми родителями, – возразила Анна Брейди, наш вечный миротворец, прежде чем я сама успела ответить. Она, очевидно, встревожилась, как бы слова Фила меня не обидели.

– Моя мать определенно чокнутая, но она родила меня в шестнадцать лет, так что она еще не такая уж бабуля.

Я ободряюще улыбнулась Анне.

– Хм. Но вы же знаете подростков. Для них и двадцать – это уже преклонный возраст. – Фил, как обычно, остался глух к Анниной дипломатии. – Вы что-то от нас утаили, а, Сьюз? Не вы ли, часом, держали девочку у себя в кладовке?