Падение с небес

Теперь он чувствовал, что готов принять решение уехать и твердо его исполнить.

Он немедленно покинет Фордсбург, оставит Фергюса Макдональда с его темными, разрушительными интригами и заговорами. При этой мысли на душе у Марка сразу стало легче. Он не станет скучать по своему другу, он не станет скучать и по этому серому, как монастырская келья, отделу зарплаты с его ежедневной епитимьей скуки и тягомотной работы. В груди у него снова запылал огонь, и ему показалось, что он стоит на пороге новой жизни.

Да, он уедет из Фордсбурга следующим же поездом… но как же Хелена?

Пламя в груди замигало и сникло, и настроение сразу упало. Представив себе такую перспективу, он ощутил почти физическую боль. Под мощным напором страсти стена дала трещину.

Уже стемнело, когда он поставил велосипед под навесом; в доме слышались веселые голоса и громкий смех. За кухонными занавесками горел свет. Войдя на кухню, Марк обнаружил, что за столом сидели четверо. Хелена быстро подбежала к нему и, смеясь, порывисто обняла; щеки ее горели. Взяв его за руку, она подвела юношу к столу.

– Проходи, товарищ, садись с нами, – сказал Гарри Фишер, глядя на Марка тяжелым взглядом, и качнул копной спадающих на лоб жестких как проволока темных волос. – Как раз вовремя; у нас праздник, присоединяйся.

– Хелена, тащи парню стакан! – рассмеялся Фергюс.

Выпустив его руку, она поспешила к шкафу, чтобы принести стакан и наполнить крепким портером.

Гарри Фишер, глядя на Фергюса, поднял стакан:

– Итак, товарищи, позвольте представить вам нового члена Центрального комитета Фергюса Макдональда.

– Замечательно, правда, Марк? – Хелена пожала его руку.

– Человек он правильный, – рокотал Гарри Фишер. – Так что назначение пришло как раз вовремя. Нам нужны такие стойкие и принципиальные люди, как товарищ Макдональд.

Остальные двое, члены местного комитета партии, согласно закивали со стаканами в руках; Марк хорошо их знал, часто встречая на собраниях.

– Давай к нам, дружок, – пригласил Фергюс и подвинулся, давая ему место за столом, и Марк втиснулся рядом с ним, чем сразу привлек всеобщее внимание.

– И такие, как ты, наш юный друг, нам тоже нужны, – сказал Гарри Фишер, кладя ему волосатую руку на плечо. – Скоро и тебе выдадим партийный билет…

– Ну, что скажешь, дружок, а? – подмигнул ему Фергюс и ткнул локтем в ребра. – Обычно на это требуется года два, а то и больше; кого попало мы в партию не принимаем, но в Центральном комитете у тебя теперь есть друзья…

Марк хотел что-то ответить, отказаться от предложенной ему чести. Его мнением никто не интересовался, все считали, что он выдвиженец Фергюса, что он свой. Марк хотел было опровергнуть это, сообщить о своем решении, но вовремя спохватился; то самое чувство опасности подсказало не делать этого. Он ведь видел в подвале оружие, и если он им не друг – значит враг, которому стали известны их секреты, а это для него смертельно опасно. Им нельзя так рисковать. Насчет этих людей у него теперь не осталось никаких сомнений. Если они сочтут его врагом, то обязательно позаботятся, чтобы он не передал их секреты кому-нибудь еще. Раньше надо было думать, а теперь уже поздно.

– Товарищ Макдональд, у меня для тебя есть важное задание. Это срочно и жизненно необходимо. Ты не мог бы взять на работе отпуск недельки на две?

– Скажу, мать заболела, – усмехнулся Фергюс. – Когда ехать и что надо делать?

– Отправишься, скажем, в среду; мне нужно время, чтобы подготовить инструкции, да и тебе следует подготовиться.

Гарри Фишер сделал глоток пива, и на верхней губе у него осталась пена.

– Ты должен побывать во всех местных комитетах… Кейптаун, Блумфонтейн, Порт-Элизабет… надо поточнее скоординировать наши действия.

У Марка словно камень с души свалился, хотя оставалось и чувство вины: с Фергюсом теперь разбираться не придется. Друг отправится выполнять задание, а он просто потихоньку ускользнет. Он поднял голову и вздрогнул: Хелена сверлила его пристальным взглядом. Она буквально пожирала его жадными глазами – так леопард смотрит на жертву из своего укрытия в последние мгновения перед прыжком.

Но, встретившись с ним взглядом, она снова улыбнулась своей потаенной, всепонимающей улыбкой, и кончик ее розового языка коснулся приоткрытых губ.

Сердце Марка болезненно застучало, и он торопливо перевел взгляд на стакан с пивом. Они останутся с Хеленой одни – от этой перспективы ему стало страшно, а в груди поднялась горячая волна страсти.

Провожая Фергюса на вокзал, Марк нес его дешевенький, видавший виды чемодан; и когда они решили срезать дорогу через открытый вельд, под ногами у них захрустел густой и белый как сахар иней, сверкающий мириадами бриллиантовых искр в первых лучах восходящего солнца.

На вокзал явились еще четверо провожающих, все члены партии; почтовый поезд, идущий на юг, тяжело дыша и пуская в морозный воздух густые клубы пара, наконец-то прибыл, опоздав на тридцать пять минут.

– Для наших железных дорог тридцать пять минут – сущий пустяк, – смеялся Фергюс.

Он по очереди пожал товарищам руки, похлопал каждого по плечу и поднялся по железным ступенькам в вагон. Через открытое окно Марк передал ему чемодан.

– Ты там присматривай за Хеленой… да и сам тоже – смотри у меня, – сказал на прощание Фергюс.

Марк стоял на платформе, провожая взглядом убегающий на юг поезд; состав стремительно уменьшался, пока совсем не исчез из виду, и стук его колес вначале превратился в шепот, а вскоре и вовсе затих. Марк повернулся и пошел вверх по склону холма в сторону шахты. Как раз в это время скорбно завыли гудки; эхо их воплей отражалось от высоких желтых склонов отвалов, призывая нестройные колонны людей поспешить и поскорее приняться за работу. Марк шагал вместе с ними, один из тысяч, ничем не отличаясь от остальных – ни внешностью, ни достижениями. И снова, уже в который раз, в груди его закипело острое чувство досады, сопровождаемое смутным, но все растущим пониманием, что настоящая жизнь – это нечто другое, что он способен на нечто большее со своей молодостью и энергией. Он с любопытством смотрел на спешащих вместе с ним к железным воротам шахты людей, подгоняемых властными завываниями гудка.

Все шли с замкнутыми, отрешенными лицами, за которыми – Марк не сомневался в этом – скрывались те же недобрые опасения, которые сейчас одолевали его самого. Наверняка и они, особенно молодые, чувствовали всю тщету их тупой, ежедневно повторяемой работы. Те, кто постарше, с сединой в волосах, наверняка сожалеют о бездарно прожитой жизни; им горестно вспоминать о тех длинных солнечных днях, когда они гнули спину в бесконечной каторжной рутине ради богатства одного человека. Они непременно должны скорбеть о том, что скоро уйдут, не оставив после себя ни следа, ни памяти, разве что сыновей, которые повторят все тот же бессмысленный круг, ведь каждого из них можно заменить другим и без каждого можно обойтись.

У ворот он задержался; постоял в сторонке, пропуская мимо себя этот поток человеческого материала, и в груди его нарастали радостное волнение и уверенность в собственном особом предназначении, в том, что впереди у него большие дела, что в жизни его ждет некое особое место и он должен искать и найти его.

Он поспешил вперед, неожиданно для себя охваченный чувством благодарности к Фергюсу Макдональду за то, что тот оказал на него давление, заставил его посмотреть на себя со стороны и прервал этот бездумный дрейф по течению, которому Марк отдавался с тех пор, как бежал из Ледибурга.

– Андерс, вы опоздали.

Начальник отдела поднял голову от бухгалтерских талмудов и строго посмотрел на Марка. Каждый из его подчиненных сделал то же самое: перед юношей возник длинный ряд обращенных к нему лиц с одинаковым строгим, осуждающим выражением.

– Что скажете в свое оправдание?

– Да я всего на минутку, очистить стол, – улыбаясь, ответил Марк, все еще ощущая веселое волнение в груди. – И навсегда попрощаться с вами.

Осуждающее выражение на лицах исчезло, сменившись потрясением.

Уже в сумерках Марк открыл заднюю калитку и прошел на кухню. Весь день он гулял без цели, не мог усидеть на месте – новые чувства будоражили его, новые мысли теснились в голове и толкали вперед. И только увидев свет за окошком и почуяв запах горячей пищи, Марк понял, как сильно он проголодался.

Кухня оказалась пуста, но из комнаты его окликнул голос Хелены:

– Марк, это ты?

Не успел он ответить, как она появилась в проеме двери и прислонилась бедром к косяку.

– Я уже думала, ты сегодня совсем не придешь.

На ней было синее платье. Марк уже знал, что это ее лучший наряд, который она берегла для особых случаев; мало того, она еще и накрасилась – прежде Марк не замечал, чтобы она пользовалась косметикой. На щеках румяна, губы напомажены, и это придавало новый глянец ее обычно желтоватой коже. Короткие темные волосы вымыты и, зачесанные назад и схваченные над одним ухом черепаховой заколкой, лоснились в свете лампы.

Марк смотрел на нее и глаз не мог оторвать. Ноги ее, в туфлях-лодочках, обтянутые шелковыми чулками, выглядели стройными и холеными.

– Что ты на меня так смотришь, Марк?

– Ты… – начал он внезапно охрипшим голосом, и у него перехватило дыхание; он откашлялся. – Ты сегодня такая красивая.

– Благодарю вас, сэр, – она засмеялась низким, гортанным смехом и сделала медленный пируэт, двумя руками расправив перед ним юбку. – Я рада, что тебе понравилось.

Она подошла к нему и взяла за руку. И снова ее прикосновение словно током ударило его – однако ощущение оказалось приятным, словно ныряешь в озеро со скалы.