Голубой горизонт

Вопрос прозвучал неоднозначно, и эконом при этом окинул тело Джима оценивающим взглядом гомосексуалиста. «Неплохой экземпляр», – подумал он, изучая мускулистые грудь и руки, длинные стройные ноги, гладкие, покрытые загаром.

– Пятнадцать серебряных гульденов за весь наш груз.

Джим подчеркнул последние слова. Интерес эконома к нему был очевиден.

– Ты что, сбежал из сумасшедшего дома? – возразил эконом. – Ты сам, вся твоя рыба и твоя грязная лодчонка вместе не стоите и половины таких денег!

– Лодка и я не для продажи, – с удовольствием заверил его Джим.

Торгуясь, он окунался в родную стихию. Отец отлично научил его этому делу. И Джим не испытывал ни малейших угрызений совести, используя сексуальные склонности эконома для того, чтобы выбить из него наилучшую цену. Они сошлись на восьми гульденах за весь груз.

– Я хочу оставить себе маленькую рыбешку, на ужин семье, – сказал Джим, и эконом хихикнул:

– Ты умеешь торговаться, приятель.

Он плюнул себе на правую ладонь и протянул руку Джиму. Джим плюнул на свою ладонь, и они обменялись рукопожатием, скрепляя сделку.

Эконом задержал руку Джима немного дольше, чем это было необходимо:

– А что еще ты продаешь, молодой жеребец?

Он подмигнул Джиму и облизнул жирные, потрескавшиеся от солнца губы.

Джим ответил не сразу, он отошел к поручням, наблюдая за тем, как команда «Счастливой чайки» спускает грузовую сеть в ялик. Мансур и Зама с трудом втянули в нее огромного зубана. Потом его подняли и положили на палубу корабля. Джим снова повернулся к эконому.

– Я могу тебе продать груду свежих овощей: картошку, лук, тыкву, фрукты – все, что угодно, причем за половину той цены, которую с тебя потребуют в садах компании, – сказал он.

– Ты прекрасно знаешь, что у компании здесь монопольное право, – проворчал эконом. – Мне запрещено покупать что-либо у частных торговцев.

– Это можно устроить, сунув несколько гульденов в нужный карман.

Джим легонько потер свой нос. Все прекрасно знали, как легко подкупить чиновников компании на мысе Доброй Надежды. Продажность являлась образом жизни в колониях.

– Что ж, отлично. Привези мне лучшее из того, что у тебя есть, – согласился эконом и по-свойски коснулся руки Джима. – Но только не попадись. Нам же не хочется, чтобы такого симпатичного парня попортили плетью.

Джим ловко уклонился от прикосновения – так, чтобы это не выглядело грубо. Нельзя огорчать покупателя.

На палубе раздался какой-то шум, и Джим, радуясь тому, что может передохнуть от внимания потного толстяка, оглянулся через плечо.

Первую группу осужденных женщин загоняли под палубу, а другую выводили на прогулку. Джим уставился на девушку, что шла впереди этой новой группы. У него перехватило дыхание, а сердце заколотилось прямо в ушах. Она была высокой, но исхудавшей и бледной. Всю ее одежду составляло платье из вытертой холщовой ткани, и подол изорвался так, что сквозь дыры виднелись колени. Ноги девушки были тонкими и костлявыми, тело истаяло от голода. От худобы она стала похожей на мальчишку, утратив женские округлости. Но Джим смотрел не на ее тело: он уставился на ее лицо.

Небольшая голова девушки грациозно сидела на длинной шее, словно бутон тюльпана на стебле. Бледная, бесцветная кожа натянулась на скулах. Но даже в таком жалком состоянии девушка явно не позволяла себе погрузиться в отчаяние. Она заплела волосы в толстую косу, падавшую вперед через плечо, и каким-то образом умудрилась сохранить ее в чистоте и порядке. Коса почти достигала талии и походила на пряжу китайского шелка, а цветом равнялась золотой гинее. И все же в первую очередь Джима ошеломили глаза, из-за которых он не мог дышать целую минуту. Они были синими, как высокое африканское небо в середине лета. Когда девушка посмотрела на Джима, они широко раскрылись. А потом ее губы приоткрылись, и Джим увидел ее зубы, белые и ровные. Девушка внезапно остановилась, и шедшая сзади женщина наткнулась на нее. Обе потеряли равновесие и чуть не упали. Их кандалы звякнули, другая женщина грубо толкнула девушку вперед, обругав ее с акцентом антверпенских доков:

– Шагай, принцесса, двигай своей задницей!

Девушка как будто и не заметила этого.

К ним подошел один из надзирателей:

– Эй, пошевеливайся, глупая корова!

Он ударил девушку по тонкой обнаженной руке веревкой с узлами, оставив на коже яркий красный след. Джим с трудом удержался от того, чтобы броситься на защиту девушки, и ближайший к нему страж ощутил это движение. Он тут же повернул в сторону Джима свой мушкет, и Джим отступил назад. Он понимал, что на таком расстоянии выстрел разнесет его на куски. Но девушка словно тоже почувствовала его порыв, что-то увидела в Джиме. Она качнулась вперед, ее глаза наполнились слезами от боли, и она потерла след веревки другой рукой. И, проходя мимо Джима, будто приросшего к палубе, она продолжала смотреть на него. Джим знал, что опасно и бессмысленно пытаться заговорить с ней, но слова вырвались прежде, чем он успел прикусить язык, и в его голосе прозвучала жалость.

– Они вас морят голодом…

Едва заметный намек на улыбку возник на ее губах, но больше девушка ничем не показала, что слышала его. А старая карга позади снова подтолкнула ее:

– Теперь никаких молодых петушков для тебя, твое высочество! Придется пальчиком поработать. Давай шагай!

Девушка ушла по палубе дальше.

– Позволь дать тебе один совет, юноша, – произнес у плеча Джима эконом. – Не пытайся как-то связаться с этими шлюхами. Это самая прямая дорога в ад.

Джим изобразил усмешку:

– Я храбрый человек, но не дурак.

Он протянул руку, и эконом отсчитал в его ладонь восемь серебряных монет. Джим перекинул ногу через поручень:

– Завтра я привезу тебе лодку овощей. А потом, может быть, мы сможем вместе сойти на берег и выпить грога в какой-нибудь таверне.

Спрыгивая в ялик, Джим пробормотал:

– Или я сверну тебе шею и выдерну жирные ноги.

Он занял свое место у руля.

– Отходим, поднимая парус! – крикнул он Заме, разворачивая ялик к ветру.

Они проскользнули вдоль борта «Чайки». Крышки бойниц были сдвинуты, чтобы впускать свет и воздух на оружейную палубу. Джим заглянул в ближайшую бойницу, когда они поравнялись с ней. Битком набитая людьми, зловонная оружейная палуба являла собой настоящую картину ада, а вонь оттуда шла такая, как из свинарника или выгребной ямы. Сотни человеческих существ, загнанных в это низкое, узкое пространство, находились там долгие месяцы без какой-либо помощи.

Джим с трудом отвел взгляд от бойницы и посмотрел вверх, на поручни корабля над своей головой. Он все еще высматривал ту девушку, но понимал, что будет разочарован. И вдруг его сердце подпрыгнуло: сверху на него смотрели те самые невероятно синие глаза. Девушка в ряду осужденных женщин медленно шла вдоль поручней невдалеке от носа корабля.

– Твое имя? Как тебя зовут? – мгновенно крикнул Джим.

В это мгновение для него стало самым важным в мире только это – услышать ее имя.

Ответ девушки прозвучал на ветру едва слышно, однако Джим прочитал по ее губам:

– Луиза…

– Я вернусь, Луиза! Держись! – отчаянно прокричал Джим.

Она смотрела на него, и на ее лице ничего не отражалось. А потом Джим совершил еще кое-что, еще более отчаянное. Он понимал, что это безумие, но она ведь умирала от голода… Он схватил красного тупорыла, которого придержал и не продал вместе с остальным уловом. Рыба весила не меньше десяти фунтов, однако Джим легко швырнул ее вверх. Луиза протянула руки и поймала рыбину с голодным, отчаянным видом. Старая уродина, шедшая следом за девушкой, дернулась вперед и попыталась вырвать рыбу. И тут же еще три женщины присоединились к схватке, дерясь за рыбу, как стая волчиц. Потом к свалке ринулся надзиратель и начал хлестать веревочным узловатым кнутом визжащих женщин. Джим отвернулся, чувствуя тошноту, его сердце разрывалось от жалости и еще какого-то чувства, которого он не понимал, потому что никогда прежде не испытывал.

Ялик пошел дальше. Трое юношей угрюмо молчали, но каждые несколько минут Джим оборачивался и смотрел на тюремный корабль.

– Ты ничем не можешь ей помочь, – сказал наконец Мансур. – Забудь об этом, кузен. До нее тебе не дотянуться.