Ассегай

Лойкот рассмеялся:

– Он знает, что я масаи, и убежит, как только я его окликну. – Парнишка помахал посохом. – Эй, старый, скоро день моего испытания. Вот тогда мы и встретимся. Посмотрим, кто из нас лучше.

Лойкот имел в виду обязательное испытание на храбрость. Чтобы считаться мужчиной и иметь право воткнуть копье перед дверью любой понравившейся ему женщины, юный моран должен выйти один на один против льва и убить его ассегаем.

– Убойся меня, скотокрад. Убойся, потому что я – твоя смерть!

Он выставил посох, наподобие копья, и легкой, танцующей походкой двинулся к зверю. К величайшему изумлению Леона, хищник вскочил, угрожающе рыкнул и исчез в траве.

– Ты видел, М’бого? – возликовал Лойкот. – Видел, как симба испугался меня? Видел, как он убежал от меня? Он знает, что я моран. Знает, что я – масаи!

– Ты просто чокнутый! – Леон разжал кулаки. – По твоей милости нас обоих слопают.

Напряжение и страх схлынули, и он с облегчением рассмеялся. Вспомнились и сказанные перед расставанием слова Лусимы. Масаи веками охотились на львов, безжалостно, поколение за поколением, преследуя этих хищников, и, может быть, страх перед охотниками как-то укоренился в памяти зверей? Может быть, высокий человек в красной шуке воспринимался ими как смертельная угроза?

Лойкот высоко подпрыгнул, изобразил триумфальный пируэт и повел лейтенанта дальше на север, продолжая сыпать наставлениями и поучениями. Замечая крупный след, он указывал на него и мимоходом описывал оставившего его зверя. И каждый раз Леона поражала глубина знания пареньком дикого мира и обитающих в нем тварей. Объяснение было простое: едва научившись ходить, мальчишка присматривал и ухаживал за стадами племени. Маниоро рассказывал, что даже самые младшие из пастухов могут днями идти по следу отбившегося животного и не терять его ни в вельде, ни в горах. Тем не менее Лойкот восхитил Леона еще раз, когда, остановившись на минутку, обвел концом посоха едва заметный отпечаток огромной круглой лапы. Солнце пропекло это место, и землю покрывала крошка глинистого сланца и кремневая галька. Без помощи мальчишки лейтенант никогда бы не распознал след слона.

– Этого я знаю, – продолжал Лойкот. – Много раз его видел. Бивни у него вот такие… – Он прочертил линию, сделал три больших шага и прочертил вторую. – Большой серый вождь.

«Большой серый вождь…» А что говорила Лусима? «Ты должен пойти дорогой великих серых, которые не люди». Тогда эта фраза озадачила Леона, но теперь он вдруг понял: она имела в виду слонов!

Продолжая путь на север, Леон снова и снова возвращался к ее совету. Охота всегда увлекала его и манила. В отцовской библиотеке было немало книг, написанных знаменитыми охотниками. Читая их, он переживал те же приключения, что и Бейкер, Селус, Гордон-Камминг, Корнуоллис Харрис. Желание испытать нечто подобное и стало одной из причин того, что он записался в КАС, а не пошел по стопам отца, для которого любой вид деятельности, не направленный на обогащение, был «бездельем». С другой стороны, некоторые армейские чины только поощряли младших офицеров к участию в охоте на крупного зверя. Тому же капитану Корнуоллису Харрису, служившему в Индии, дали, например, годичный отпуск, чтобы он смог поохотиться в неизведанных дебрях Южной Африки. Леон горел желанием посостязаться со своими героями, однако до сих пор такой возможности не предоставлялось.

Поступив на службу в КАС, он не раз и не два обращался к начальству с просьбой о краткосрочном отпуске, но командир батальона и его непосредственный начальник, майор Снелл, даже не рассматривал эти обращения.

– Если вы полагали, Кортни, что вступаете в армию для участия в большом сафари, то сильно ошиблись. Возвращайтесь к своим обязанностям. И запомните, я и слышать не желаю о подобной чепухе.

Так что до сих пор на охотничьем счету Леона было лишь несколько маленьких антилоп, газелей Гранта и Томсона, которых он подстрелил во время патрулей, чтобы накормить своих аскари. С замиранием сердца смотрел молодой лейтенант на разгуливающих вокруг великолепных животных – вот бы поохотиться когда-нибудь на них.

Может быть, советуя «пойти дорогой великих серых», Лусима имела в виду, что он должен стать охотником за слоновой костью? Заманчивая перспектива. Думая об этом, Леон уже веселее шагал за неунывающим Лойкотом. Жить приятнее, когда у тебя есть цель. В своем первом бою он проявил себя вполне достойно. Маниоро жив. Впереди замаячила новая карьера. А что самое приятное, в Найроби его дожидалась Верити О’Хирн. Да, жизнь хороша.

На пятый день Лойкот повернул на восток. Равнина сменилась лесистыми холмами, поднимаясь на которые они заглядывали в лежащие впереди мелкие долины. И вот в меркнущем свете вечернего солнца блеснуло что-то металлическое. Заслонившись козырьком ладони, Леон всмотрелся в даль.

– Да, М’бого, – кивнул Лойкот. – Это она, твоя железная змея.

Над далекими вершинами деревьев появлялись и растворялись черные клубочки дыма. Потом тишину прорезал печальный крик парового свистка.

– Дальше я с тобой не пойду – здесь даже ты не заблудишься, – с важным видом изрек Лойкот. – Мне надо возвращаться – кто-то ведь должен присматривать за стадом.

Лейтенант проводил пастушка грустным взглядом. Благодаря ему путешествие получилось и приятным, и познавательным. Впрочем, печалиться было некогда. Он повернулся и торопливо спустился с холма.

Высунувшись из окна кабины локомотива, машинист увидел далеко впереди стоящего на рельсах человека. Судя по охряно-красной шуке, это был масаи. Когда состав подошел ближе, незнакомец распахнул одежду, и машинист понял, что перед ним белый, и даже заметил уцелевшие лохмотья хаки. Он ухватился за рычаг тормоза, и тяжелые колеса завизжали и заскрипели, высекая искры из стальных рельсов. Выбросив облако пара, состав медленно остановился.

Майор Фредерик Снелл, командир 3-го батальона1-го полка КАС, не соизволил оторваться от лежавшего перед ним документа, когда в его кабинет ввели под конвоем лейтенанта Леона Кортни.

Снелл был староват для занимаемой должности, хотя и успел повоевать в Судане против Махди и в Южной Африке против буров. Впрочем, ни в одной ни в другой кампании отличиться ему не довелось, и теперь майор со страхом ожидал отставки, к которой приближал его каждый прожитый день. На армейскую пенсию он мог позволить себе разве что скромный домишко в каком-нибудь Брайтоне или Борнмуте, чтобы провести там остаток дней с женой, которой уже перевалило за сорок. Свои лучшие годы Мэгги Снелл прожила в армейских казармах, в не самом полезном для здоровья тропическом климате, иссушившем ее кожу, испортившем характер и заточившем язычок.

Снелл был невелик ростом и невзрачен. Волосы, некогда ярко-рыжие, поблекли, выгорели и повыпали, оставив как напоминание о себе жиденькую белую бахрому вокруг веснушчатой плеши. Рот был широкий, но губы узкие. Круглые, бледно-голубые, навыкате глаза оправдывали приклеившееся к нему прозвище – Фредди Лягушонок.

Майор шумно, с причмоком, пососал забытую во рту трубку. На столе перед ним лежал исписанный от руки лист. Дойдя до конца, Снелл нахмурился, вынул трубку и постучал ею о стену, оставив на белой побелке желтую никотиновую кляксу. Трубка вернулась в рот, а внимание майора – к первой странице документа. Еще раз, с показным вниманием, пройдясь взглядом по начальным строчкам, он аккуратно сложил бумаги и наконец-то поднял голову.

– Арестованный! Смирно! – гаркнул во всю глотку сержант Мфефе, командовавший конвойной командой.

Леон врезал стертые каблуки в цементный пол и вытянулся в полный рост.

Снелл смерил его презрительным взглядом. Лейтенанта Кортни арестовали тремя днями ранее, когда он самолично явился к главным воротам штаба, и с тех пор содержали в тюремном бараке – во исполнение приказа командира батальона. Ни переодеться, ни побриться ему не разрешили. Щеки и подбородок арестанта покрывала густая темная щетина, рубашка окончательно обтрепалась и почернела от грязи. Рукава отсутствовали, штанины жестоко пострадали от колючек. И все равно, даже в таком непрезентабельном виде и незавидном положении арестанта, лейтенант раздражал майора одним своим присутствием. И в лохмотьях Леон Кортни оставался высоким, могучим, и при этом от него исходило ощущение наивной самоуверенности. Супруга майора, крайне редко хвалившая кого-то или что-то, обронила как-то с грустью, что молодой Кортни изумительно хорош собой.

– С его появлением здесь не одно сердечко затрепетало, – поведала она мужу. – Это я тебе точно скажу.

«Что ж, – думал майор Снелл, с ненавистью и злобой глядя на арестанта, – больше они трепетать не будут – уж я об этом позабочусь!»

– Итак, Кортни, – молвил он наконец и постучал пальцем по бумагам, – на сей раз ты превзошел себя самого. Я прочитал твой рапорт, и ничего, кроме удивления, он у меня не вызвал.

– Так точно, сэр! – подал голос Леон.

– В такое невозможно поверить. – Снелл покачал головой. – Это слишком даже для такого, как ты. – Он вздохнул, скрывая за неодобрительной гримасой восторг победителя. Дождавшись мгновения триумфа – а ждать пришлось почти год, – майор желал насладиться им в полной мере. – Интересно, что скажет твой дядя, когда познакомится с этим весьма и весьма любопытным документом?

Дядя Леона, полковник Пенрод Баллантайн, был командиром полка. Намного моложе Снелла, он обошел его в служебной карьере по всем статьям. Майор понимал: еще до того, как его отправят в отставку, Баллантайна, скорее всего, произведут в генералы и поставят во главе дивизии в какой-нибудь приятной для жизни части империи. А потом, как само собой разумеющееся, счастливчика ждет и рыцарское звание.

Сэр Пенрод Баллантайн, чтоб ему провалиться! Снелл ненавидел полковника так же, как ненавидел его чертова племянника. Всю жизнь его обходили такие вот баллантайны. Обходили легко, даже не напрягаясь. Что ж, со старым псом тягаться поздно, зато на щенке отыграться можно.

Майор почесал лысину черенком трубки.

– Скажите, Кортни, вы понимаете, почему я приказал задержать вас сразу по возвращении в батальон?

– Сэр! – Леон вперил взгляд в стену над головой Снелла.

– Вы, наверно, хотели сказать «никак нет, сэр». Если так, то я хотел бы перечислить упомянутые в вашем рапорте события и указать, что именно вызвало у меня озабоченность. Не возражаете?

– Никак нет, сэр!

– Спасибо, лейтенант. Итак, шестнадцатого июля вы получили приказ принять под свою команду подразделение численностью в семь бойцов и отправиться в Ниомби для противодействия возможным набегам со стороны мятежных нанди. Все правильно?

– Так точно, сэр!

– Выступив тогда же, шестнадцатого июля, вы прибыли к месту назначения лишь по прошествии двенадцати дней, хотя и проделали большую часть пути на поезде. От Маши до Ниомби менее ста двадцати миль, и несложные расчеты показывают, что вы проходили в сутки менее десяти миль. – Снелл поднял голову от бумажек. – Форсированным маршем это не назовешь. Согласны, лейтенант?

– Сэр, причину задержки я объяснил в рапорте, – ответил Леон, не отводя глаз от никотинового пятна над головой майора.

– Ах да! Конечно! Вы обнаружили следы крупного отряда мятежников и, нарушив полученный приказ, приняли решение задержать противника, навязав ему бой. Я верно понял ваше объяснение?

– Так точно, сэр.

– А если верно, то не соизволите ли, лейтенант, объяснить, как вы догадались, что следы принадлежат именно мятежникам, а не охотникам какого-то другого племени или беженцам из района беспорядков.

– Сэр, я полагался на мнение моего сержанта, что следы оставлены нанди.

– И вы согласились с такой оценкой?