Сердце Ангела. Преисподняя Ангела

Мы добрались по Седьмой до Таймс-сквер, проехали мимо моей конторы и вслед за такси свернули на Сорок вторую. Виртуозно ныряя между машинами, мой водитель держался близко, но не чересчур. Потом чуть прибавил, чтобы проскочить на зеленый на Пятой авеню, иначе мы бы их потеряли.

Между Пятой и Центральным вокзалом была такая пробка, что машины еле ползли.

– Видел бы ты, что тут вчера творилось, – заметил водитель. – Они тут парад устроили в честь Дня святого Патрика, так весь вечер не протолкнуться было.

Такси перед нами снова свернуло в сторону жилых кварталов на углу Лексингтон-авеню и остановилось напротив Крайслер-билдинг. Загорелся огонек на крыше. Маргарет Крузмарк собиралась выходить.

– Давай здесь, – сказал я водителю.

Щекастый притормозил у Ченин-билдинг. Счетчик показывал доллар с половиной. Я дал щекастому семь бумажек.

– Сдачу оставь себе.

Хоть он и вымогатель, но деньги заработал честно.

Я перешел Лексингтон-авеню. Второе такси уже уехало, и Маргарет нигде не было видно. Ну и бог с ней. Ясно было, куда она пошла. Я толкнул вращающуюся дверь и оказался в холле из хрома и мрамора с великим множеством углов. Если верить перечню контор, то «Морские перевозки Крузмарка» располагались на сорок пятом этаже.

Всю дорогу я намеревался поговорить с Мэгги и ее папашей начистоту, но когда поднялся наверх, то вдруг передумал. Рановато еще пожинать плоды: уцепиться как следует пока не за что.

Итак, дочка узнала, что я ищу Джонни Фаворита, и побежала к папочке. Очевидно, разговорчик будет интересный, иначе она бы ему просто позвонила. Я как раз прикидывал, сколько бы я заплатил за возможность поприсутствовать на семейном совете, когда на глаза мне попался мойщик окон, направляющийся к месту службы.

Это был лысый дядя лет сорока с вдавленным носом удалившегося на покой боксера. Он веселенькой походочкой шел по сияющему коридору и, фальшивя на полтона, насвистывал «Воларе». Помнится, прошлым летом все с ума сходили от этой песенки. На нем был грязный зеленый комбинезон, а его страховочная сбруя болталась сзади, как отстегнутые подтяжки.

– Эй, друг, есть минутка?

Он оборвал мелодию на полуноте и повернулся ко мне. Губы его были все еще сложены трубочкой, словно в ожидании поцелуя.

– Знаешь, кто нарисован на полусотенной бумажке? Спорим, что нет?

– Чего это? Передача «Скрытой камерой», что ли?

– Никаких камер. Я тебе говорю: спорим, ты не знаешь, кто нарисован на полусотенной?

– Вот пристал. Ну Джефферсон нарисован.

– А вот и нет.

– Ну и пес с ним. Что тебе надо-то?

Я достал из бумажника сложенную полусотенную бумажку (я всегда ношу с собой пятьдесят долларов на случай дачи взятки или других непредвиденных обстоятельств) и показал ему так, чтобы была видна цифра.

– Да так. Я думал, может, ты захочешь сам узнать, чей там портрет.

Дядя прокашлялся и мигнул.

– Ты что, псих?

– Ты сколько получаешь? Да говори уж, не государственная тайна…

– В час четыре с полтиной: профсоюз расстарался.

– Так. А хочешь без профсоюза десять раз по столько?

– И что ж я должен сделать за такие бабки?

– Ничего. Дашь мне напрокат свой комбинезон, а сам пойдешь прогуляешься, выпьешь пивка.

Мой собеседник потер лысину, хотя в дальнейшей полировке нужды не было.

– Ты псих, да? – В голосе его звучало неподдельное восхищение.

– Тебе-то что за печаль, псих я или кто? Давай мне свои обноски и помалкивай. Я тебе полсотни даю за то, чтобы ты час ничего не делал. Что тебе еще-то надо?

– Ничего. Договорились. Как говорится, дают – бери…

– Ну вот и молодец.

Мойщик мотнул головой, мол, пошли, и отвел меня в конец коридора, где возле пожарного выхода была узкая дверь в чулан.

– Потом оставишь все здесь, понял?

Он отстегнул сбрую и вылез из грязного комбинезона.

– На, держи.

Я повесил пальто и пиджак на ручку швабры. Комбинезон был жесткий и попахивал аммиаком, как пижама после оргии.

– Только галстук сними, а то у нас одни кандидаты перед выборами так наряжаются.

Я сунул галстук в карман пальто и попросил показать, как действовать со сбруей. Выходило довольно просто.

– А ты часом не наружу собрался? – поинтересовался мойщик.

– С ума сошел! Я над знакомой хочу подшутить. Она тут на этаже в приемной работает.

– Бога ради. Только тряпье потом в чулан забрось.

Я сунул сложенные полсотни ему в карман:

– Ну все, иди. Примите там по маленькой с Улиссом Симпсоном Грантом.

По дядиной физиономии я понял, что это имя ничего ему не говорит.

– На портрет посмотри.

– А-а.

Насвистывая, он неспешно удалился.