Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента

Чувствую себя разбитым. Снова телеграмма из Нью-Йорка, что передача сорвалась. Вечером отправлю телеграмму со своими заметками, чтобы их зачитали. Сегодня Генлейн выпустил прокламацию с требованием немедленного аншлюса, после чего вылетел в Германию. Правительство отдало приказ арестовать его как изменника. Эд Битти из UP звонил сегодня утром из Эгера, но, хотя он и американец до мозга костей, Пакард не понял ни слова из того, что он сказал. Пак прибежал ко мне. «Битти рехнулся. Говорит на каком-то непонятном языке. Ты не поговоришь с ним?» Я вышел на связь. Эд объяснил по-немецки, что он говорит из полицейского участка, что чехи понимают по-немецки, но не знают английского и предоставили ему связь с условием, что он передаст свое сообщение по-немецки, чтобы они могли его проверить. Я записал сообщение. Прошлой ночью во время штурма чешской полицией штаб-квартиры Генлейна в отеле «Виктория» убито шесть человек.

Сегодня взгляд чехов, как и всех остальных, прикован к Берхтесгадену. Они задаются вопросом, не последует ли за мирным решением вопроса, которое пытается получить от Гитлера Чемберлен, призыв пойти на все уступки. Правительственные круги настроены весьма мрачно. Марроу позвонил из Лондона и предложил мне немедленно отправиться в Берхтесгаден. Не знаю, сумею ли я. Чешские поезда перестали ходить через границу, и я не могу найти чешского водителя, который согласится вести через нее свою машину.

Позднее. Позвонил Эд и сообщил, что утром Чемберлен возвращается в Лондон. Моя поездка в Берхтесгаден отменяется. Гора с плеч. Предпочитаю освещать эту войну со стороны Чехословакии.

Прага, 16 сентября

Еще одна телеграмма из Нью-Йорка. Они меня не слышат третий день подряд, но зачитывают мои сообщения, полученные по телеграфу. Это несчастье для радио. Из Берлина сообщают, что Гитлер потребовал референдума для жителей Судет, а Чемберлен более или менее согласен. Здесь правительство заявляет, что этот вопрос даже не обсуждается. Но они боятся того, что произошло в Берхтесгадене. Другими словами, что мистер Чемберлен предал их. В сегодняшнем эфире я скажу: «Согласятся ли чехи разрушить свое государство и принести в жертву свою стратегически важную горную преграду, которая защищала Богемию на протяжении тысячелетия?.. У меня такое впечатление, что они не потерпят унижения и вверят свою судьбу даже конференции четырех великих европейских держав. Чехи говорят: предположим, что пройдет референдум и Судеты отойдут Германии. В качестве компенсации, они считают, мистер Чемберлен должен предоставить им торжественно подписанные Великобританией, Францией, Германией и Италией гарантии, что агрессии не будет. А чего будет стоить другой договор, спрашивают они».

Позднее. Ура! Сегодня отлично слышал Нью-Йорк, и они меня так же хорошо слышали. После четырех дней неудач, и каких четырех дней! Рэнсимен уехал в Лондон, совершенно спокойно уйдя в сторону как не пользующийся симпатией, никем не уважаемый и не воспетый.

Прага, 18 сентября

Чехи ужесточают свои позиции, по мере того как становится очевидным, что Чемберлен готов поддержать требования Гитлера отдать ему Судеты, а на деле – всю Чехословакию. Мило Годжа, премьер-министр, сегодня выступил по радио и на весь мир сказал твердое «нет» референдуму. «Это неприемлемо. Это ничего не решит», – заявил он. Когда я встретил Годжу в Доме радиовещания после его выступления, он поразил меня тем, что, в отличие от других словаков, был взвинчен и очень нервничал. В нем явно чувствовалось напряжение последних дней. Интересно: выступает он сильно, но не сдается ли?

Позднее. Я должен ехать в Германию. В полночь из Лондона позвонил Марроу с новостями. Британцы и французы решили, что они не будут бороться за Чехословакию, и попросили Прагу уступить Гитлеру безо всяких условий и передать Судеты Германии. Я запротестовал и сказал Эду, что чехи не пойдут на это, что они будут бороться в одиночку…

«Возможно. Надеюсь, что ты прав. Но тем временем в среду мистер Чемберлен встречается в Годесберге с Гитлером, и мы хотим, чтобы ты освещал эту встречу. Если там война, тогда можешь вернуться в Прагу».

«Хорошо», – сказал я.

Мне все равно сейчас, куда ехать. Взял себя в руки, пошел к Морису Гиндушу, вытащил его из постели и рассказал ему все новости, которым он отказался поверить. Мы позвонили двум-трем знакомым из министерства иностранных дел. По их тону мы поняли, что им эти новости тоже известны, хотя они и не признались. Они заявили, что это слишком «фантастично», чтобы в это поверить. Разумеется, так оно и есть. Мы с Морисом пошли прогуляться. Люди возвращались домой из кафе и не выглядели сильно взволнованными, и было ясно, что они еще не слышали сообщений из Лондона.

В мое отсутствие передачу будет вести Морис. Утром лечу в Берлин. Спать, четыре часа утра, устал и испытываю ко всему отвращение.

Берлин, 19 сентября

Нацисты ликуют, – и это абсолютно понятно, – по поводу того, что они называют величайшим триумфом Гитлера. «И, в отличие от других, без кровопролития», – вдалбливают они весь день. Что касается простых людей на улицах, то они испытали большое облегчение. Они не хотят войны. Нацистские газеты полны истерических заголовков. Сплошная ложь. Вот некоторые примеры: «ЧЕШСКИЕ БРОНЕВИКИ ДАВЯТ ЖЕНЩИН И ДЕТЕЙ» или «КРОВАВЫЙ РЕЖИМ – НОВЫЕ УБИЙСТВА НЕМЦЕВ ЧЕХАМИ». «Borsen Zeitung» бьет все рекорды: «ГАЗОВАЯ АТАКА НА АУССИГ?» Очень хороша «Hamburger Zeitung»: «ГРАБЕЖИ, РАЗБОЙ, СТРЕЛЬБА – ЧЕШСКИЙ ТЕРРОР В ГЕРМАНСКОЙ СУДЕТСКОЙ ОБЛАСТИ УСИЛИВАЕТСЯ С КАЖДЫМ ДНЕМ!»

Из Праги пока ни слова о том, примут ли чехи ультиматум Чемберлена. Я все еще надеюсь на чудо – что они будут бороться. Потому что, если они будут бороться, война в Европе неизбежна и Гитлер не сможет ее выиграть. Свое сегодняшнее радиовыступление закончил так: «Ясно одно: мистеру Чемберлену, безусловно, окажут теплый прием в Годесберге. На самом деле сегодня в Берлине у меня сложилось впечатление, что мистер Чемберлен здесь весьма популярная фигура».

В поезде Берлин – Годесберг, 20 сентября

Провели сейчас немыслимую радиопередачу. В шесть вечера, когда я упаковывал вещи, позвонил из Нью-Йорка Пол Уайт. Я сказал, что ему придется отменить мою постоянную передачу в десять тридцать, так как в десять тридцать отправляется поезд на Годесберг. Он предложил выйти в эфир прямо из поезда, интервьюируя находящихся там корреспондентов по поводу шансов на мирный или военный исход переговоров в Годесберге. Телефонный звонок на государственное радио. Из поезда сделать это невозможно. Спрашиваю, как насчет того, чтобы провести передачу с вокзала Фридрихштрассе. Годится, говорит доктор Харальд Дитрих, энергичный, предприимчивый исполняющий обязанности начальника отдела коротковолновой связи. Телефонный звонок в Нью-Йорк. Уайт доволен. Когда я приехал без пяти десять на вокзал, прямо перед началом передачи, микрофон уже работал.

Но американских корреспондентов там не оказалось. Платформа была пуста. В десять я начал импровизировать. Единственная новость, которая у меня была, это то, что венгры и поляки примчались сегодня, как шакалы, в Берхтесгаден, чтобы потребовать свою долю чешской добычи. Когда эта тема была исчерпана, я начал читать заголовки вечерних газет. Как всегда ложь, но, если я так скажу, нацисты меня отключат. Например, такой заголовок: «ЧЕШСКИЕ СОЛДАТЫ НАПАДАЮТ НА ГЕРМАНСКУЮ ИМПЕРИЮ!» Посмотрел вокруг. Корреспондентов все еще нет. Я ожидал, что все они опоздают на поезд. Кажется, порассуждал на тему национальных меньшинств в Чехословакии. Наконец показался Гасс. Я буквально схватил его за полы пальто, и, не поняв, в чем дело, он уже был в эфире. Подъехали и остальные газетчики, но они, казалось, были заняты устройством своего багажа. Гасс начал подавать отчаянные знаки. Одному богу известно, как прозвучал конец передачи. Я дал слово двум или трем англичанам, потом Зигрид Шульц, Уэббу Миллеру, Ральфу Барнесу. Филиппо Бойано, итальянский журналист, жестом показал, что он тоже хочет выступить. Я знал, как он тайно ненавидит фашистов, но не был уверен в его английском. Оказалось все замечательно. Никакое поставленное произношение не могло быть и вполовину лучше. Жюв из Гавас тоже захотел сказать несколько слов. Не успел я спросить, говорит ли он по-английски, как он уже вещал – по-французски. Я начал переводить то, что он сказал, и вдруг краем глаза вижу, что поезд уже движется. Моя заключительная фраза была неразборчивой, но я успел вскочить в вагон. Боюсь, что передача провалилась, но сейчас приходится думать о более важных вещах.

Годесберг, 22 сентября

Свастика и британский «юнион джек» развеваются друг напротив друга в этом прелестном рейнском городе – думаю, весьма уместно. Как уместно было и устроить вашу встречу в этом вагнеровском городе, потому что, говорят, именно здесь любили порезвиться Вотан, Тор и другие боги древних тевтонов.

Утром я заметил кое-что интересное. Когда я завтракал в саду отеля «Дризен», где остановился Гитлер, неожиданно появился этот великий человек, проскользнул мимо меня и спустился к берегу Рейна проверить свою яхту. Х., один из ведущих немецких издателей, тайно презирающий режим, слегка толкнул меня локтем: «Посмотри на его походку!» Взглянув, я убедился, что походка действительно забавная. Во-первых, она была очень женственной. Изящные маленькие шажки. Во-вторых, каждые несколько шагов он нервно вздергивал правое плечо, а его левая нога при этом издавала хрустящий звук. Я внимательно посмотрел на него, когда он возвращался мимо нас. Тот же нервный тик. Под глазами у него были безобразные черные пятна. Мне показалось, что этот человек на грани нервного срыва. Теперь я понимаю, что имели в виду журналисты, когда мы собрались вчера выпить в «Дризене». Они все время повторяли слово «теппихфрессер», «пожиратель ковров». Я сначала не понял, но потом кто-то шепотом пояснил. Говорят, что Гитлер недавно перенес один из своих нервных кризисов, и в последнее время они начали принимать странную форму. Когда он приходит в ярость по поводу Бенеша и Чехословакии, то бросается на пол и жует краешек ковра, то есть пожирает ковер. После того как я увидел его сегодня утром, готов в это поверить. Чемберлен и Гитлер имели трехчасовую беседу сегодня во второй половине дня, следующая состоится завтра. Как раз, когда я вел передачу из небольшой студии, которую мы организовали в комнате для швейцаров, эти два человека вышли после своей конференции прямо под мои окна. Гитлер, конечно, был сама любезность, а Чемберлен, выглядевший чванливым дураком, улыбался и, полный самомнения, явно радовался аплодисментам, которыми наградила их эсэсовская охрана, стоящая у дверей. Я знаю, что Чемберлен предложил создать международную комиссию по контролю за международными гарантиями того, что остается от Чехословакии. Нью-Йорк телеграфирует, что наша вчерашняя передача с вокзала Фридрихштрассе оказалась сенсацией. Странно. В Праге новый кабинет министров. Новый премьер – одноглазый, видавший виды генерал Ян Сыровый, генерал-инспектор сухопутных войск. Чехословакия еще может повоевать.

Годесберг, 23–24 сентября, 4 часа утра

После странного прошедшего дня кажется, что война совсем близка. Все британские и французские корреспонденты, а также Берчэлл из нью-йоркской «Times», который является английским подданным, отправляются на рассвете (примерно через час) к французской, бельгийской и голландской границам. Такое впечатление, что Гитлер здорово обманул Чемберлена. И старый индюк обижен. Весь день он хандрил в своих апартаментах в «Петерсхофе», что в городке Петерсберг на другом берегу Рейна, отказываясь идти на переговоры с диктатором. В пять часов вечера он отправил сэра Горация Вильсона, своего «конфиденциального» советника, и сэра Невиля Гендерсона, британского посла в Берлине (мы догадываемся, что и тот и другой готовы продать Чехословакию за пять центов), на другой берег Рейна встретиться с Риббентропом. Результат: Чемберлен и Гитлер встретились в двадцать два тридцать. Эта встреча, последняя, прервалась в час тридцать без какого-либо соглашения, и теперь похоже, что дело идет к войне, хотя из моей «студии» в швейцарской, всего в двадцати пяти футах от вышедших Чемберлена и Гитлера, я не мог разглядеть какого-либо напряжения или особого разочарования на птичьей физиономии Чемберлена, когда он прощался с Гитлером. Гитлер тоже улыбался и выглядел любезным. И все-таки немцы впали сегодня ночью в глубокую печаль, как будто в страхе, что оказались перед лицом войны. Они печальны, но все равно пребывают в лихорадочном возбуждении. Когда я собирался выйти в эфир в два часа утра со своим ежедневным сообщением и официальным коммюнике, ворвались Геббельс и Адамовски, нацистский босс германского радио, и запретили нам с Джорданом передавать что-либо, кроме официального коммюнике. Позднее я наспех ужинал в вестибюле «Дризена». Геббельс, Риббентроп, Геринг, Кейтель и другие то входили, то выходили, и все они выглядели так, как будто получили мощный удар кувалдой по голове. Меня это сильно удивило, потому что эта война – то, к чему они стремились. В коммюнике просто сообщалось, что Чемберлен пообещал направить в Прагу германский меморандум, содержащий «окончательную позицию» Германии по судетскому вопросу. Дело в том, что Чемберлен, приехав сюда, был готов отдать Судетскую область Германии, но только «британским» способом – с помощью международной наблюдательной комиссии. Но он обнаружил, что аппетиты Гитлера возросли. Гитлер хочет заполучить ее своим способом, то есть немедленно и безо всяких глупостей с международной комиссией. На самом деле это не столь важный пункт ни для одной, ни для другой стороны, но, кажется, каждый настаивал на своей позиции[13 - Сэр Невиль Гендерсон позднее рассказал в своей книге «Провал миссии», что во время первой встречи, после того как Чемберлен изложил свой план полной капитуляции перед Гитлером, фюрер посмотрел на него и сказал: «Очень сожалею, но меня это больше не устраивает». Чемберлен, по словам Гендерсона, выразил свое «удивление и возмущение». (Примеч. авт.)].

Тем временем пришло сообщение, что чехи наконец объявили мобилизацию.

Сейчас пять утра. Прилягу на столе в вестибюле, потому что в шесть должен отправиться в Кельн, чтобы успеть на берлинский самолет.

Берлин, 24 сентября

Описание сегодняшнего дня содержится в моей передаче, которую я провел в полночь. Вот что я рассказал. «Утром все мы в Годесберге были в некотором замешательстве, но вечером в Берлине ситуация выглядит так: Гитлер потребовал, чтобы Чехословакия не позднее субботы, 1 октября, согласилась передать Германии Судетскую область. Мистер Чемберлен должен был сообщить об этом правительству Чехословакии. Сам по себе факт, что человек, наделенный всеми полномочиями политического лидера Британской империи, взял на себя эту задачу, воспринимается здесь, да, думаю, и везде, как означающий, что Чемберлен поддерживает Гитлера.

Вот почему немцы, с которыми я беседовал утром на улицах Кельна и вечером в Берлине, верят, что будет мир. Как вы думаете, какой новый лозунг появился сегодня вечером в Берлине? Его можно прочитать в вечерних газетах. Вот он: «С ГИТЛЕРОМ И ЧЕМБЕРЛЕНОМ ЗА МИР!» А «Angriff» добавляет: «ГИТЛЕР И ЧЕМБЕРЛЕН ТРУДЯТСЯ ДЕНЬ И НОЧЬ В ИНТЕРЕСАХ МИРА».

Итак, Берлин выражает оптимизм по поводу мира. Не смог сегодня связаться по телефону и телеграфу с Гиндушем в Праге, чтобы сообщить расписание передач. Вся связь с Прагой прервана. Слава богу, что есть новый чешский передатчик[14 - В последующие дни он стал единственным средством связи между Прагой и внешним миром. (Примеч. авт.)].

Берлин, 25 сентября

Завтра вечером Гитлер выступает с речью в Спортпаласе. Кажется, его бесят сообщения из Праги, Парижа и Лондона о том, что в своем годесбергском меморандуме он вышел за пределы первоначального соглашения с Чемберленом, достигнутого в Берхтесгадене. Он утверждает, что это не так. В этот спокойный выходной день здесь не наблюдается никакой военной лихорадки, даже никаких античехословацких настроений. Кажется, в былые времена накануне войн толпы разгневанных демонстрантов собирались перед посольствами враждебных стран. Я прошелся сегодня мимо чехословацкого консульства. Вокруг ни души, даже ни одного полицейского. Тепло и солнечно, возможно, последний летний день в этом году, и, кажется, половина жителей Берлина проводит его на соседних озерах или в лесах Грюневальда. Трудно поверить, что будет война.

Берлин, 26 сентября

Гитлер наконец сжег за собой последние мосты. С криками и воплями, – я никогда прежде не видел его в таком сильном возбуждении, – он заявил сегодня вечером в Спортпаласе, что получит свою Судетскую область 1 октября, в ближайшую субботу (сегодня понедельник). Если Бенеш откажется ее передать, он пойдет на войну, в эту субботу. Любопытная была аудитория, в зал набилось пятнадцать тысяч партийных бонз. Они аплодировали его речам с обычным энтузиазмом. Но военной лихорадки все еще не ощущалось. Толпа была настроена добродушно, как будто не осознавала, что значили его слова. Переполненный ядом более чем когда-либо, босс бросал оскорбления лично Бенешу. Дважды Гитлер выкрикивал, что это самое последнее его территориальное требование в Европе. Говоря о своих заверениях Чемберлену, он заявил: «Я по-прежнему заверяю его, что, когда чехи урегулируют отношения со своими национальными меньшинствами, государство Чехословакия перестанет меня интересовать, и, если хотите, я могу дать ему еще одну гарантию: нам не нужны никакие территории Чехословакии». В конце речи Гитлер имел наглость возложить ответственность за сохранение мира или развязывание войны исключительно на Бенеша!

Я вел передачу сидя на балконе как раз над тем местом, где находился Гитлер. У него по-прежнему был нервный тик. В течение всего выступления у него подергивалось одно плечо, а противоположная нога ниже колена подпрыгивала. Зрители не могли этого видеть, а я мог. За все годы, что я наблюдаю за ним, сегодня вечером он, кажется, впервые полностью потерял контроль над собой. Когда он сел после выступления, Геббельс вскочил и прокричал: «Одно бесспорно: 1918-й никогда не повторится!» Гитлер посмотрел на него снизу вверх с диким нетерпеливым выражением глаз, так, как будто это были те слова, которые он искал весь вечер и не смог найти. Он вскочил на ноги и с фанатичным огнем в глазах, который я не забуду никогда, сильно размахнувшись, ударил правой рукой по столу и прокричал во всю глотку: «Да!» После этого тяжело опустился в кресло в полном изнеможении.

Берлин, 27 сентября

Этим вечером в сумерках по улицам города в направлении чехословацкой границы пронеслась моторизованная дивизия. Я вышел на угол улицы Линден, где колонна поворачивала на Вильгельмштрассе, предполагая увидеть огромную демонстрацию. Я представлял себе сцены 1914 года, о которых читал когда-то, как восторженные массы на этой же самой улице бросали цветы марширующим солдатам, а девушки подбегали и целовали их. Несомненно, этот час был выбран сегодня, чтобы застать сотни тысяч берлинцев, выходящих из своих учреждений в конце рабочего дня. Но они быстро исчезали в метро, отказываясь смотреть на все это, а горстка людей, стоявших на краю тротуара в полнейшей тишине, не способна была найти и слова приветствия своим уходящим на славную войну молодым людям. Это была самая впечатляющая антивоенная демонстрация, которую я когда-либо видел. По слухам, сам Гитлер был в ярости. Я недолго простоял на углу улицы, когда от здания рейхсканцелярии на Вильгельмштрассе пришел полицейский и прокричал немногочисленным прохожим, стоявшим на обочине, что фюрер проводит с балкона смотр войск. Некоторые двинулись посмотреть. Я тоже пошел взглянуть. Гитлер действительно стоял там, а на улице и громадной площади Вильгельма не было и двухсот человек. Гитлер выглядел сначала мрачным, потом злым и вскоре ушел с балкона внутрь здания, оставив свои войска маршировать без присмотра. От того, что я увидел сегодня, вновь вспыхнула слабая вера в немецкий народ. Они совершенно не хотят войны.

Сегодня Тэсс с ребенком отправляются в путешествие из Шербурга в Америку, билеты она заказала месяц назад. Прошлой ночью она звонила из Парижа и сказала, что во Франции объявлена мобилизация и нет уверенности в том, что поезд, согласованный с пароходным расписанием, отправится в Шербург. Сегодня от нее ни слова, надеюсь, поезд ушел.

Берлин, 28 сентября

Войны не будет! Гитлер пригласил Муссолини, Чемберлена и Даладье встретиться с ним завтра в Мюнхене. Эти трое избавят Гитлера от непослушного ребенка Чехословакии, и он получит свою Судетскую область без войны, ну может быть, на пару дней позднее, чем он обещал. Люди на улицах почувствовали большое облегчение, и, если я правильно оцениваю, на Вильгельмштрассе и Бендлерштрассе (военное министерство) тоже. Ночью сразу после моей радиопередачи уезжаю в Мюнхен.

Мюнхен, 30 сентября

Все кончено. В двенадцать тридцать ночи, через полчаса после полуночи, Гитлер, Муссолини, Чемберлен и Даладье подписали договор о передаче Судетской области Германии. Германская оккупация начинается завтра, в субботу 1 октября, и будет завершена 10 октября. Таким образом, две «демократии» идут даже на то, чтобы позволить Гитлеру выполнить его хвастливое обещание заполучить Судеты 1 октября. Он получает все, что хотел, если не считать того, что ему придется еще несколько дней подождать, пока он завладеет Судетами полностью. Его краткое десятидневное ожидание спасло мир в Европе – забавный комментарий для этого больного и разлагающегося континента.

Как я имел возможность наблюдать в течение этих бесконечных, до странности нереальных двадцати четырех часов, Даладье и Чемберлен до сих пор ни разу не потребовали от Гитлера ни одной уступки. Они ни разу не встретились наедине и не сделали никаких попыток выступить как бы единым «демократическим» фронтом перед двумя диктаторами. Гитлер встречал Муссолини вчера ранним утром на вокзале Кюфштейн, и они составили свой план. Даладье и Чемберлен прилетели каждый на своем самолете и вчера даже не сочли нужным вместе позавтракать, чтобы выработать свою стратегию, как это сделали диктаторы.

С Чехословакией, которую попросили пойти на все жертвы во имя мира в Европе, здесь не консультировались ни на одной стадии переговоров. Двум ее представителям, доктору Мастны, честному и интеллигентному чехословацкому посланнику в Берлине, и доктору Мацарику из министерства иностранных дел Чехословакии, в час тридцать ночи было сказано, что Чехословакии придется подчиниться, причем сказано не Гитлером, а Чем-берленом и Даладье! Их протесты, мы слышали это, высокий государственный муж просто обсмеял. Чемберлен был похож на черного грифа, которого я видел в Бомбее. Он выглядел особенно довольным собой, когда возвращался ранним утром после подписания соглашения в отель «Регина», хотя и слегка утомленным, но приятно утомленным.

Даладье же выглядел совершенно разбитым и сломленным. Он зашел в «Регину» попрощаться с Чемберленом. Наша компания ожидала, когда он спустится по лестнице. Кто-то спросил или начал было спрашивать: «Monsieur le President, вы удовлетворены соглашением?..» Он повернулся к нам, как будто хотел что-то сказать, но был слишком уставшим, и, не сказав ни слова, молча проковылял за дверь. Французы говорят, что он боится возвращаться в Париж, думает, что его встретит враждебно настроенная толпа. Остается надеяться, что так оно и будет. Потому что Франция принесла в жертву свое положение на континенте и потеряла свою главную поддержку в Восточной Европе. Для Франции этот день станет катастрофой.

Насколько же по-другому выглядел Гитлер! После того как весь вечер нас не подпускали к резиденции фюрера, нам наконец удалось туда пробиться как раз в тот момент, когда он уезжал. В сопровождении Геринга, Риббентропа, Геббельса и Гесса он прошел мимо меня как победитель, коим он и был в это утро. Я отметил его преисполненную важности и самодовольства походку. Тика как не бывало! Что касается Муссолини, он удалился рано, нахальный, как петух.

Кстати, меня здорово обскакали в эту ночь. Макс Джордан из Эн-би-си вышел в эфир на час раньше меня с текстом подписанного соглашения – одно из самых больших моих поражений в жизни. Благодаря особому положению его компании в Германии, он получил эксклюзивное право на использование гитлеровской радиостанции в резиденции фюрера, где и проходила конференция. Виганд, который тоже находился в этом здании, рассказывает, что Макс припер к стенке сэра Горация Вильсона, когда тот вышел из зала заседаний, заполучил от него английский текст соглашения, бросился в студию фюрера и через несколько мгновений уже был в эфире. Не имея возможности сразу же выйти в эфир из этой студии, я оставался вблизи другой студии – местной мюнхенской радиостанции. Я договорился с несколькими английскими и американскими коллегами, что они передадут мне документ по возможности сразу же после завершения заседания, если не сумеют получить его раньше от членов какой-нибудь делегации. Первой с копией документа приехала Демари Бесс, но, о Аллах, мы опоздали. Примерно в два тридцать утра мне позвонили из Нью-Йорка и любезно сказали, чтобы я не переживал – черт бы побрал их приличия. Фактически я вышел в эфир в двадцать три тридцать с объявлением, что соглашение достигнуто. Я изложил все его существенные детали, заявив, что оккупация начнется в субботу, что она будет завершена через десять дней и т. д. Но я мечтал получить официальный текст документа первым. К счастью для Си-би-эс, Эд Марроу оказался в Лондоне первым, кто отправил официальное сообщение в Америку о подписании соглашения через полчаса после полуночи. Он поймал его с мюнхенской радиостанции в разгар переговоров.

Позднее. Чемберлен, очевидно понимая свое дипломатическое поражение, проделал очень ловкий трюк для спасения своей репутации. Утром перед отъездом он еще раз встретился с Гитлером, и после этого появилось совместное коммюнике. Суть его такова: «Мы рассматриваем подписанное вчера соглашение и англо-германский морской договор как выражающие желание наших двух народов никогда не воевать друг против друга». А последний параграф гласит, что они будут консультироваться в дальнейшем по всем вопросам, которые могут касаться их стран, и «готовы продолжить усилия по устранению возможных источников расхождений и таким образом вносить свой вклад в обеспечение мира в Европе».

Позднее. В поезде Мюнхен – Берлин. В поезде едут большинство ведущих немецких журналистов, и они осушают бутылки шампанского и не пытаются больше маскировать свой восторг по поводу величайшей победы Гитлера над Великобританией и Францией. В вагоне-ресторане Хальфельд из «Hamburger Fremdenblatt», Отто Крик из «Nachtausgabe», д-р Бёмер, начальник по связям с иностранной прессой из министерства пропаганды, злорадствуют, скупают все шампанское в ресторане, торжествуют, похваляются… Когда немец испытывает свое величие, он испытывает его с размахом. Вечером в Берлине у меня будет два часа на то, чтобы получить военные пропуска, принять ванну и отправиться ночным поездом в Пассау, дабы войти в Судетскую область вместе с германской армией – печальное для меня задание.

[Позднее. А Чемберлен вернется в Лондон и с балкона на Даунинг-стрит, 10 будет хвастаться результатами этой ночи: «Мои дорогие друзья, второй раз в нашей истории (а толпа с криками: «Отлично, старина Невиль» и пением «Он отличный парень» вспомнит Дизраэли, Берлинский конгресс 1878 года?) на Даунинг-стрит приходит из Германии мир на почетных условиях. Я верю, что это мир для нашего поколения». Мир на почетных условиях! А Чехословакия? И только Дафф Купер покинет кабинет со словами: «Мы победили в 1914-м не для Сербии или Бельгии… а для того, чтобы одной великой державе не позволено было в нарушение обязательств договора и законов наций, против всех правил морали, с помощью жестокой силы господствовать на всем Европейском континенте… В течение этих дней премьер-министр возлагал надежды на обращения к господину Гитлеру на языке мягких увещеваний. Я считал, что он более открыт для языка военной силы…» Только Уинстон Черчилль, глас вопиющего в пустыне в те годы, скажет, обращаясь к палате общин: «Мы потерпели полное, абсолютное поражение… Не позволяйте ослеплять себя. Мы должны предвидеть, что все страны Центральной и Восточной Европы пойдут на самые выгодные уступки торжествующей нацистской власти… Дорога на Дунай… дорога к Черному морю и Турции открыта. Мне кажется, что все страны срединной Европы и долины Дуная, одна за другой, окажутся втянутыми в огромную систему нацистской политики, не только военной, но и экономической, исходящей из Берлина». Черчилль – единственный оставленный без внимания предсказатель на британской земле.]