Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента

Марроу отличный парень, с ним здорово будет работать. Разочаровывает только одно: мы с Марроу, видимо, не будем сами вести радиопередачи. В Нью-Йорке хотят, чтобы мы наняли для этого газетных корреспондентов. Мы только организовываем радиовещание. Так как я знаю о Европе не меньше, чем большинство газетных журналистов, и гораздо больше, чем многие молодые, то не понимаю, в чем тут дело.

Париж, 12 октября

Ужинал с Бланш Кнопф. Она убеждала меня заняться доработкой индийского романа.

Женева, 15 октября

Дует биза (резкий ветер с Альп), и появляется что-то унылое и печальное в этом городе.

Рим, 18 октября

Сегодня видел папу, и он показался мне весьма бодрым для человека, про которого говорят, что он одной ногой в могиле. Фрэнк Джервази взял меня на аудиенцию в Кастель-Гондольфо, летнюю резиденцию папы. Папа принимал делегацию австрийских мэров, что было приятно для меня, потому что он говорил по-немецки и я мог его понимать. Энергия из него бьет ключом. Провел тщательную подготовку для радиорепортажа на случай смерти папы (впервые за всю историю радио будет иметь возможность освещать это событие). Но я не стал нанимать монсеньора Пуччи, пронырливую колоритную личность, который работает на всех журналистов и на все посольства в городе.

Мюнхен, октябрь (без даты)

Примчался сюда, чтобы познакомиться с герцогом Виндзорским. Получил инструкции не отходить от него ни на шаг, сопровождать в Америку и там организовать для него выступление по радио. Он совершал поездку по Германии с целью изучить «условия труда» в сопровождении настоящего фашистского головореза доктора Лея. Сегодня первый раз увидел миссис Симпсон, и она показалась мне довольно милой и привлекательной. Рэндолф Черчилль, похожий на своего отца, но иначе мыслящий, по крайней мере пока, оказался наиболее полезным. Надо же было такому случиться, что герцог приехал со своей миссией в Германию и как раз перед его отъездом в Америку здесь разогнали профсоюзы. Он оказался плохим советчиком.

Брюссель, 11 ноября

Сегодня День перемирия, положившего конец последней мировой войне, холодный, мрачный, с моросящим дождем, но не более мрачный, чем перспективы проходящей здесь конференции девяти держав. Цель ее – попробовать разобраться с войной Японии в Китае. Это фактически мое первое задание на радиовещании, и не очень простое. Положился, или полагаюсь, на Нормана Дэвиса, Веллингтона Ку, который мне очень нравится, и на других делегатов. Литвинов отказывается выступать по радио и, кажется, встревожен новостями из Москвы об аресте ОГПУ его личного секретаря. Иден тоже уклоняется. Глупая эта установка Си-би-эс, что я не должен сам делать никаких сообщений, а нанимать кого-то. Поговорить о печальной ситуации в мире здесь можно с Эдгаром Маурером, Бобом Пеллом, Чипом Боленом, Джоном Эллиотом и Верноном Бартлеттом. Провел приятный вечер с Энн и Марком Зомерхаузен, она прелестная и сверкающая как всегда, он спокойнее и очень занят в парламенте, где представляет социал-демократов. Пока конференция девяти держав – чудовищный фарс.

Вена, 25 декабря

Днем отметили Рождество с четой Виллей, Джон – наш временный поверенный в делах здесь. Там были, как всегда, Уолтер Дьюрэнти, чета Фоудор и т. д. Чип Болен, приехав из русского посольства, забежал ко мне на студию Австрийской радиовещательной компании, чтобы помочь провести рождественскую радиопередачу с молодежью американской колонии. Детсадовская работа, из тех, что я не люблю, так как меня гораздо больше интересует современная политическая ситуация.

Мы прекрасно устроились в апартаментах на Плессль-глассе, рядом с дворцом Ротшильда. Хозяева, евреи, для большей безопасности переехали в Чехословакию, хотя здесь Шушниг, кажется, полностью контролирует ситуацию. Но Вена ужасно бедна и подавлена, по сравнению с нашим последним в ней пребыванием с 1929-го по 1932 год. Рабочие угрюмы, даже те, у кого есть работа, и на каждом углу можно видеть нищих. Немногие имеют деньги и тратят их в ночных клубах и немногочисленных фешенебельных ресторанах, таких, как «Три гусара» и «Ам Францискаренплац». Контраст болезненный, и существующий режим не устраивает народные массы, которые намереваются либо вернуться в свою старую социалистическую партию, которая действует в подполье, либо перейти на сторону нацизма. Большая ошибка этой клерикальной диктатуры – отсутствие социальной программы. Гитлер и Муссолини не сделали такой ошибки. И все-таки продуктов питания здесь больше, чем в Германии, и диктатура мягче – вот она, разница между пруссаками и австрийцами! После Парижа это второй город, в который даже теперь я влюблен больше, чем в любой другой город Европы: уютность, обаяние и интеллигентность его жителей, барочная архитектура, хороший вкус, любовь к искусству и к жизни, мягкий акцент и очень спокойная атмосфера в целом. Здесь довольно сильно проявляется антисемитизм, что очень даже на руку нацистам, но он был здесь всегда – еще со времен мэра Карла Люгера, первого наставника Гитлера в этом вопросе, когда его свергли и он разочаровался в этом городе. Подолгу и интересно беседовал с Дьюрэнти, он несколько месяцев живет здесь; с четой Фоудор, она – мила, как и прежде, он – ходячая энциклопедия по Центральной Европе и щедро делится всем, что знает; Эмилом Ваднаи из нью-йоркской «Times», это венгр, обладающий невероятным шармом, знаниями и интеллектом. На днях Дьюрэнти вел передачу, хотя в Нью-Йорке боялись, что у него чересчур высокий голос. В тот же вечер из Чикаго пришла телеграмма: «…ваш чистый, похожий на колокольчик голос…», подписана Мэри Гарден, которую он якобы должен знать.

Мы ждем беби, теперь уже через семь недель, а пока спорим по поводу имени.

Вена, 5 февраля 1938 года

События в Берлине. Сегодняшние газеты сообщают, что Бломберг и Фрич, два человека, которые создали германскую армию, уволены. Гитлер сам стал чем-то вроде верховного главнокомандующего, взяв на себя полномочия министра обороны. Появляются два новых генерала: Вильгельм Кейтель в качестве начальника штаба верховного командования и Вальтер Браухич в качестве главнокомандующего сухопутных войск вместо Фрича. Риббентроп заменил Нейрата на посту министра иностранных дел. Шахт уволен, вместо него Вальтер Функ. Геринга – странно! – сделали фельдмаршалом. Что за всем этим стоит? Заседание рейхстага, которое было назначено на 30 января, а затем отложено, должно состояться 20 февраля. Тогда мы, возможно, все узнаем.

Вена, 7 февраля

Фоудор рассказал мне странную историю. Он говорит, что на днях австрийская полиция устроила налет на штаб-квартиру нацистов на Тайнфальтштрассе и нашла там план нового путча, составленный Рудольфом Гессом, помощником Гитлера. Идея состояла в том, рассказывает Фоудор, чтобы организовать бесчинства перед германским посольством на Меттернихштрассе, заставить кого-нибудь стрелять в Папена и германского военного атташе и таким образом дать Гитлеру повод для того, чтобы вступить в Австрию.

Вена, 13 февраля

В эти выходные здесь большая напряженность. Шушниг провел секретное совещание с Гитлером в Берхтесгадене, но мы не знаем, что произошло.

Вена, 16 февраля

Произошло ужасное. Позавчера мы выяснили про ситуацию в Берхтесгадене. Гитлер обвел Шушнига вокруг пальца, потребовав, чтобы он назначил нескольких наци во главе с Зейсс-Инквартом в кабинет министров, амнистировал всех нацистских заключенных и восстановил политические права для нацистской партии. Иначе – вторжение рейхсвера. Президент Миклас, кажется, заартачился. Тогда Гитлер прислал ультиматум: либо выполняйте условия «договора» в Берхтесгадене, либо рейхсвер выступает. Сегодня вскоре после полуночи Шушниг и Миклас сдались. Объявлен состав нового кабинета (Зейсс-Инкварт занимает ключевой пост министра внутренних дел) и амнистия для всех нацистов. Когда я встретил Дугласа Рида, он был так возмущен, что едва мог говорить. Он передал лондонской «Times» полный отчет о том, что произошло в Берхтесгадене. Возможно, это принесет какие-нибудь плоды. Вечером я забежал в наше представительство. Джон Виллей мерил шагами пол.

«Это конец Австрии», – подумал я.

Вена, 20 февраля

В воскресенье днем мы с Тэсс и Эдом Тейлором сидели мрачные у радиоприемника и слушали угрозы Гитлера, которые он произносил в Берлине перед рейхстагом. Сегодня он обнародовал свою теорию относительно того, что Германия сама защитит десять миллионов немцев, живущих за пределами Третьего рейха, – подразумевая, хотя он так не сказал, семь миллионов в Австрии и три миллиона судетских немцев в Чехословакии. Он даже провозгласил их право на «расовое самоопределение». Вот его слова: «Не должно быть сомнений в одном. Политическое отделение от рейха не может привести к лишению прав, то есть всеобщих прав на самоопределение. В конце концов, невыносимо для мировой державы знать, что рядом с ней живут собратья по национальности, которые постоянно обречены на тяжелейшие страдания за свои симпатии или свое согласие со всей нацией, ее судьбой и ее мировоззрением. В интересах Германии рейху подобает защищать этих немцев, которые не в состоянии из-за наличия границ между нами обеспечить свою политическую и духовную свободу собственными силами».

Позднее. Из Нью-Йорка передали по радио, что Иден ушел в отставку. Такое впечатление, что чуть ли не по распоряжению Гитлера, который отметил его нападки в своей сегодняшней речи. На Бальхаузплац серьезно обеспокоены.

Вена, 22 февраля

Время родов пришло, но ребенок еще не появился. Мне придется уехать сегодня вечером на радиопередачу из Софии. Не повезет, если пропущу это событие, но может быть, вернусь вовремя.

Вена, 26 февраля

Когда я в четыре часа дня сошел с поезда, на платформе стоял Эд Тэйлор, и по его лицу я понял, что это произошло.

«Поздравляю!» – сказал он, но я видел, что он заставляет себя улыбаться. «А Тэсс?»

Он был в нерешительности. «Боюсь, ей пришлось нелегко. Кесарево сечение. Но сейчас ей лучше». Я попросил таксиста быстрее ехать в больницу. «Ты не хочешь узнать, кто родился?» – спросил Эд. «Кто?»

«Девочка», – ответил он.

Несколько минут спустя я увидел прелестную девочку, не бесцветную и сморщенную, как в книгах, а светлокожую, хорошо сформировавшуюся, с кучей погремушек, но ее рождение чуть не стоило жизни ее матери. Операцию сделали вовремя, сегодня рано утром.

«Опасность миновала. Ваша жена поправится. А ребенок замечательный», – сказал доктор. Он, казалось, был слегка возмущен тем, что я появился так поздно.

Я так сильно взволнован, боюсь, не усну.

Вена, 2 марта

Тэсс и ребенок чувствуют себя отлично во всех отношениях. Я провожу большую часть времени в больнице. Напряженность в Вене растет с каждым днем. Знаю, что Шушниг ведет сейчас переговоры с рабочими, которых его коллега Дольфус так хладнокровно расстреливал четыре года назад. Они просят немногого, но переговоры с такими тупыми реакционерами продвигаются медленно. Пока рабочие просят то, что, несомненно, могут сейчас получить, у Шушнига, а не у нацистов. Чувствую себя слегка не у дел – нахожусь в гуще событий, но не веду актуальных репортажей. Странное радио, которому не нужны сообщения из первых рук. Но Нью-Йорк ни о чем не просит, его заботит главным образом образовательная передача, которую я через несколько дней должен сделать из Любляны – школьный хор или что-то в этом роде! Вчера Геринг произнес приятную доброжелательную речь, если верить местной прессе. Он сказал: «Мы (военно-воздушные силы Германии) станем ужасом для наших врагов… В этой армии мне нужны железные люди, жаждущие действия… С того момента, когда Гитлер в своей речи перед рейхстагом заявил, что мы больше не станем терпеть подавления десяти миллионов немецких товарищей, живущих за нашими границами, вы, как солдаты военно-воздушных сил, знаете, что, если понадобится, вам придется подкреплять делом эти слова фюрера. Мы горим желанием доказать нашу непобедимость».

Любляна, Югославия, 10 марта

Вот он, город, который может пристыдить весь мир. Он полон памятников, и среди них нет ни одного памятника воину. Только поэты и мыслители удостоены такой чести. Подготовил выступление хора шахтерских детей для трансляции в программе Колумбийской школы. Пели они великолепно, как уэльские шахтеры. После всего, в ожидании венского поезда, выпил много хорошего словенского вина с местными священниками, в Словении очень силен католицизм. За два дня, что провел здесь, не имел никаких новостей о том, что происходит в мире.

Вена, 11–12 марта (4 часа утра)

Произошло самое худшее! Шушнига нет. Есть нацисты. Рейхсвер вторгается в Австрию. Гитлер нарушил дюжину торжественных обещаний, обетов, договоров. И Австрии конец. Прекрасной, трагической, цивилизованной Австрии! Кончилась. Скоропостижно скончалась сегодня днем. Сегодня днем. Уснуть невозможно, поэтому буду писать. Должен что-то писать. Нацисты не разрешат мне выйти в эфир. И я сижу сейчас над самым большим репортажем в моей жизни. Радиопередатчик здесь только у меня. Макс Джордан из Эн-би-си, мой единственный конкурент, еще не приехал. Однако вещать я не могу. Нацисты глушили меня всю ночь. Я спорил, жаловался, боролся. Час назад они выгнали меня штыками.

Начну с самого начала этого кошмарного дня, если смогу.

Выглянуло солнце и в воздухе ощущалась весна, когда мой поезд в восемь утра подошел к Южному вокзалу. У меня было отличное настроение. Проезжая по Плесльгассе, я заметил, что улицы замусорены бумагой. Сверху два самолета разбрасывали листовки.

«Что это?» – спросил я таксиста.

«Плебисцит».

«Какой плебисцит?»

«Который назначил Шушниг».

Он не доверял мне и больше ничего не сказал.