Луна и шесть пенсов

Портье пожал плечами. В Париже не было другой гостиницы с таким названием. Мне пришло в голову, что Стрикленд мог схитрить и скрыть свой настоящий адрес, назвав партнеру ложный. Не знаю почему, но у меня было подозрение, что это вполне в духе Стрикленда – заставить обозленного маклера бессмысленно прикатить в Париж, чтобы разыскать чуть ли не в трущобах заштатную гостиницу. И все же я решил туда поехать и разобраться на месте. На следующий день часов в шесть я вызвал такси и попросил водителя остановиться на углу улицы, решив пешком дойти до гостиницы и там осмотреться, прежде чем войти. По обеим сторонам улицы тянулись ряды небольших магазинчиков и лавок для простого люда, а в середине слева стояла гостиница «Белж». Достаточно скромная гостиница, где я поселился, по сравнению с этой была чуть ли не дворцом. Высокое, жалкое строение не обновляли и не красили много лет, и вид у него был такой обшарпанный, что обычные дома по его сторонам выглядели чистыми и опрятными. Грязные окна были плотно закрыты. Как мог здесь жить Чарльз Стрикленд в греховной роскоши с неизвестной чаровницей, ради которой пожертвовал честью и долгом? Я был раздосадован, чувствуя себя обведенным вокруг пальца дураком, и чуть было не повернул назад, не наведя никаких справок относительно сбежавшего мужа. Не поступил я так только по одной причине – хотелось иметь право сообщить миссис Стрикленд, что сделал для нее все возможное.

Вход в гостиницу соседствовал с очередной лавчонкой. Дверь была распахнута, и на ней висело объявление: Bureau au premier[5 - Офис на первом этаже (франц.).]. Я поднялся по узким ступеням и увидел на площадке что-то вроде стеклянной конторки, в которой были стол и пара стульев. Снаружи стояла скамья, на которой, видимо, ночной портье проводил нервные, полные беспокойства ночи. Из людей никого не было видно, но под электрическим звонком висела табличка Gar?on[6 - Слуга, официант (франц.).]. Я позвонил, и вскоре появился коридорный – молодой человек угрюмого вида, с бегающими глазками. На нем была рубашка с короткими рукавами, на ногах – тапочки.

Не знаю почему, я весьма небрежно спросил у него:

– Не остановился ли здесь, часом, мистер Стрикленд?

– Номер тридцать второй. На шестом этаже.

Я так удивился, что на какое-то время утратил дар речи.

– Он сейчас у себя?

Парень окинул взглядом стойку с ключами.

– Ключа нет. Поднимайтесь и взгляните сами.

Я счел необходимым задать еще один вопрос:

– Madame est l??

– Monsieur est seul[7 - – Мадам дома?– Месье живет один (франц.).].

Когда я поднимался по лестнице, коридорный провожал меня подозрительным взглядом. Было темно и душно, я почти задыхался от спертого воздуха и зловония. На третьем этаже неопрятная женщина в халате, с взлохмаченными волосами открыла дверь и молча уставилась на меня. Наконец я добрался до шестого этажа и постучал в дверь тридцать второго номера. Внутри послышался шум, и дверь приоткрылась. Передо мной стоял Чарльз Стрикленд. Он молчал, явно не узнавая меня.

Я назвал свое имя, стараясь держаться как можно непринужденней.

– Вижу, вы меня не помните. Я имел удовольствие в июле обедать у вас.

– Заходите, – приветливо пригласил он. – Рад вас видеть. Присаживайтесь.

Я вошел. Маленькая комната была забита мебелью в стиле, который французы именуют стилем Луи-Филиппа. Широкая деревянная кровать с красным стеганым одеялом, большой гардероб, круглый стол, крохотный умывальник и два стула, обитые красным репсом. Все грязное и потрепанное. Никакого намека на непристойную роскошь, которую так живо описывал полковник МакЭндрю. Стрикленд сбросил на пол одежду с одного стула, и я сел.

– Чему обязан? – спросил он.

В этой конуре мужчина показался мне еще крупнее, чем в день первой встречи. На нем была старая куртка, и, похоже, он несколько дней не брился. В день нашего знакомства Стрикленд был модно одет, но, похоже, это его тяготило, а вот сейчас, неопрятный и неряшливый, он чувствовал себя как рыба в воде. Я не представлял, как он отнесется к тому, что я собирался сказать.

– Я приехал по поручению вашей жены.

– А я как раз собирался чего-нибудь выпить перед обедом. Не составите компанию? Как вы относитесь к абсенту?

– Нормально.

– Тогда пойдем.

Стрикленд надел котелок, явно нуждавшийся в чистке.

– Можно и пообедать вместе. Помните, вы должны мне обед?

– Конечно. Вы один?

Мысленно я похвалил себя, что так непринужденно задал столь важный вопрос.

– Да, один. По правде говоря, я уже три дня ни с кем не разговаривал. Мой французский оставляет желать лучшего.

Спускаясь с ним по лестнице, я задавался вопросом, куда делась малышка из закусочной. Они что, уже поссорились или он к ней охладел? Зная, что Стрикленд чуть ли не год готовился к бегству, последнее казалось маловероятным. Дойдя до кафе на улице Клиши, мы уселились за столиком на улице.

Глава двенадцатая

В это время дня улица Клиши была запружена народом, и человек с живым воображением мог разглядеть в прохожих персонажей из бульварной литературы. Кого здесь только не было! Здесь прогуливались клерки и продавщицы, старики, словно сошедшие со страниц романов Оноре де Бальзака, а также мужчины и женщины, профессионально извлекающие доход из человеческих слабостей. На улицах этого бедного квартала Парижа жизнь била ключом, заставляя сердце колотиться сильнее в ожидании внезапных приключений.

– Вы хорошо знаете Париж? – спросил я.

– Нет. Не был здесь с медового месяца.

– Как вам удалось набрести на эту гостиницу?

– Мне ее порекомендовали. Я хотел что-нибудь подешевле.

Принесли абсент, и мы с подобающей серьезностью стали смешивать его с тающим сахаром.

– Полагаю, лучше сразу открыть вам цель моего визита, – сказал я не без смущения.

Его глаза лукаво блеснули.

– Я не сомневался, что рано или поздно кто-то объявится. От Эми пришла груда писем.

– Тогда вы прекрасно знаете, что я собираюсь сказать.

– Письма я не читал.

Я закурил сигарету, чтобы потянуть время, не представляя, как перейти к делу. Заготовленные мною красноречивые фразы – проникновенные или негодующие – были здесь, на улице Клиши, неуместны. Стрикленд усмехнулся.

– Неприятная вам досталась работенка, так ведь?

– Не знаю, что и сказать, – ответил я.

– Вот что. Выкладывайте все поскорее, а потом проведем вместе приятный вечер.

Я колебался и медлил с ответом.

– Вам приходило в голову, что ваша жена страдает, что она в отчаянии?

– Эми справится.

Не решусь описать поразительную черствость, с какой это было сказано. Я смутился, но постарался скрыть свое смущение, приняв тон моего дядюшки Генри, священника, когда он уговаривал кого-нибудь из родственников принять участие в благотворительной акции.

– Не возражаете, если я буду говорить с вами откровенно?