Армадэль, или Проклятие имени

«Любезный сэр, я принимаю предложение майора Мильроя, пусть приезжает когда угодно. Искренно вам преданный Аллан Армадэль».

Другой ответ к нотариусу:

«Любезный сэр, я сожалею, что обстоятельства не позволили мне принять вашего предложения. Искренно вам преданный и проч. и проч.»

– Люди всегда делают историю, когда надо писать письма, – заметил Аллан, когда кончил. – А я нахожу, что писать письма довольно легко.

Он написал адрес на обоих письмах и налепил почтовые марки, весело свистя. Пока писал, он не примечал, чем был занят его друг. Когда он кончил, его поразила внезапная тишина в каюте, и, подняв глаза, он приметил, что все внимание Мидуинтера было странно сосредоточено на монете, лежавшей на столе, Аллан с удивлением перестал свистеть.

– Что вы делаете? – спросил он.

– Я только спрашиваю себя… – отвечал Мидуинтер.

– О чем? – приставал Аллан.

– Я спрашиваю себя, – отвечал Мидуинтер, возвращая ему монету, – есть ли на свете то, что называется случаем?

Через полчаса оба письма были отправлены на почту, Аллан, которому надзор за ремонтом на яхте оставлял до сих пор мало свободного времени, предложил прогуляться в Кэстльтоуне. Даже Мидуинтер, несмотря на тревожное желание заслужить доверие мистера Брока, не мог сказать ничего против такого невинного намерения, и молодые люди отправились вместе посмотреть столицу острова Мэн.

Сомнительно, есть ли на земном шаре другой такой неинтересный город для приезжих, как Кэстльтоун. Там можно осмотреть внутреннюю пристань с раздвижным мостом для пропуска кораблей, наружную пристань, кончавшуюся крошечным маяком, откуда открывается вид на плоский берег и с правой, и с левой стороны. В центре города стоит покосившееся серое здание, называемое замком, и столб, посвященный какому-то губернатору Смельту, с плоской верхушкой для статуи, но статуи нет. Стоят также казармы, в которых размещается рота солдат. Господствующий цвет в городе бледно-серый. Немногие открытые лавки чередуются с другими лавками, запертыми и брошенными владельцами. Местные юноши молча курили, собравшись под тенью стены. Оборванные дети просили машинально: «Подайте нам пенни!» И, прежде чем благотворительная рука успевала поискать в кармане, убегали со страхом и сомнением относительно человеколюбия господина, к которому они обращались. Кладбищенское безмолвие царило на улицах этого жалкого города. Только одно здание, вполне приличное на вид, утешало взор на этих унылых улицах. Посещаемое студентами из окрестной «Коллегии короля Вильгельма», это здание было занято кондитерской. Тут, по крайней мере, сквозь большое окно было на что посмотреть постороннему. В зале на высоких стульях сидели воспитанники коллегии, болтая ногами и медленно двигая челюстями и подчиняясь закону странного кэстльтоунского безмолвия, с важным видом насыщались пирожками в атмосфере полного молчания.

– Черт меня побери, если я в состоянии буду смотреть на этих мальчиков и на эти пирожки! – сказал Аллан, оттащив своего друга от кондитерской. – Попробуем, не найдем ли мы чего-нибудь другого для развлечения на ближайшей улице.

Первый предмет для развлечения на ближайшей улице представился в виде лавки ваятеля и золотильщика, находящейся, видимо, в последней степени торгового упадка. На прилавке внутри ничего не выставлено, кроме склоненной головы мальчика, крепко спавшего в спокойном уединении этого места. В окне красовались три маленькие загаженные мухами рамы, небольшой лист бумаги, запыленный от продолжительного небрежения, объявлявший, что это помещение отдается внаймы, одна раскрашенная гравюра, представлявшая ужасы пьянства и призывающая к самому свирепому воздержанию. Сюжет, представлявший пустую бутылку джина, необыкновенно обширный чердак, чтеца в перпендикулярном положении и умирающее семейство в горизонтальном положении, обращался к благоволению публики под привлекательным названием «Рука смерти». Намерение Аллана насильно выжать развлечение из Кзстльтоуна он долго пытался реализовать, но тут изменило ему. Он предложил попробовать прогуляться в каком-нибудь другом месте. Мидуинтер охотно согласился, и они отправились назад, в гостиницу собрать сведения о местных достопримечательностях. По милости своего характера Аллан часто фамильярно обращался с незнакомыми людьми и задавал им самые непродуманные вопросы. Вот и в этот раз после его вопросов на приезжих посыпался град сведений, относившихся ко всевозможным предметам. Кроме того, который привел их в гостиницу. Они сделали для себя разнообразные и интересные открытия, относившиеся к законам и постановлениям острова Мэн и к нравам и к обычаям местных жителей. Аллан с восхищением узнал, что обитатели острова Мэн говорили об Англии как о хорошо известном близлежащем острове, находящемся на некотором расстоянии от Дугласа – столицы острова Мэн. Оба англичанина узнали также, что этот островной народ пользовался своими собственными законами, публично провозглашаемыми раз в год губернатором и двумя главными судьями, стоящими на вершине старинного вала в фантастических костюмах, приличных этому случаю. Обладая этими завидными привилегиями, остров вдобавок пользовался еще правом иметь местный парламент, называемый Палатою Ключей. Это собрание далеко опередило парламент соседнего острова в том отношении, что его члены обходились без выборов народом и торжественно выбирали друг друга. С этими и многими другими местными обычаями познакомились самые разные посетители и служащие гостиницы, и вот так Аллан убил время самым бестолковым образом, пока все разошлись и болтовня прекратилась сама собой. Мидуинтер, говоривший в это время с трактирщиком, спокойно напомнил Аллану, зачем они пришли сюда. Самое лучшее место для прогулок на острове было на западном и южном берегу. В той стороне был рыбачий городок, называвшийся Порт Сент-Мэри, с гостиницей, в которой путешественники могли ночевать. Если Аллан все еще был недоволен Кэстльтоуном и желал посмотреть что-нибудь другое, ему стоило только сказать, и тотчас будет готов экипаж. Аллан ухватился за это предложение, и минут через десять он и Мидуинтер были на дороге к западным пустыням острова.

Таким образом, день отъезда мистера Брока прошел без всяких важных происшествий, и в эти часы даже тревожная заботливость Мидуинтера не могла найти никакого повода к опасению. Все было так до наступления вечера, который, по крайней мере, один из друзей должен был помнить до конца своей жизни.

Прежде чем путешественники успели отъехать на две мили, случилось несчастье: лошадь упала, и кучер сказал, что она больно ушиблась. Не оставалось ничего более, как послать за другим экипажем в Кэстльтоун или дойти до Порта Сент-Мэри пешком. Решившись на последнее, Мидуинтер и Аллан отошли еще совсем недалеко, когда их догнал джентльмен, ехавший один в коляске. Он вежливо отрекомендовался врачом, живущим недалеко от Порта Сент-Мэри, и предложил молодым людям место в своей коляске. Всегда с радостью знакомившийся с новыми лицами, Аллан тотчас принял это предложение. Он и доктор, которого звали Гаубери, сошлись и подружились в пять минут. Мидуинтер сидел позади них, храня осторожное молчание. Они расстались перед самым въездом в город, у дома мистера Гаубери. Аллан шумно восхищался красивыми французскими окнами докторского домика, хорошеньким цветником и лугом и пожал доктору руку на прощание, как будто они знали друг друга с самого детства. В Порту Сент-Мэри оба друга очутились в другом Кэстльтоуне, только меньшего размера. Но местность, открытая, дикая, гористая, заслуживала внимания. Прогулка завершала этот день – бестолковый и праздный с начала до конца, до самого вечера. Постояв немного, чтобы полюбоваться солнцем, величественно закатывавшимся за вершины гор, и потолковав о мистере Броке и его обратном путешествии, молодые люди вернулись в гостиницу, заказав ужин пораньше. Ночь тем временем все приближалась, а вместе с ней и приключение, которое должно было случиться с друзьями, хотя все, что происходило с ними до сих пор, вызывало только их смех. Ужин был дурно приготовлен, служанка – непозволительно глупа, старомодная сонетка[3 - Шнурок или шлейф для вызова прислуги, от которого шла проволка в комнату прислуги, где висел колокольчик.] в зале осталась в руках Аллана и разбила вдребезги пастушку из китайского фарфора на камине. Только такие ничтожные происшествия и случились, когда стемнело и в комнату были принесены зажженные свечи.

Находя, что Мидуинтер, вдвойне уставший от бессонной ночи и беспокойного дня, не расположен к разговору, Аллан оставил его отдыхать на диване и вышел в коридор с надеждой, не найдет ли там кого, с кем можно поговорить. Тут еще одно ничтожное происшествие опять свело Аллана и Гаубери и укрепило – к счастью или нет, это объяснится впоследствии, – знакомство с обеих сторон.

Буфет в гостинице находился на конце коридора, и трактирщица приготовляла там рюмку ликера для доктора, который зашел в гостиницу поболтать. Когда Аллан попросил позволения принять участие и в питье и в разговоре, мистер Гаубери вежливо подал ему рюмку, наполненную трактирщицей. Это был холодный грог. Заметная перемена в лице Аллана, когда он вдруг отодвинулся назад и спросил виски, не укрылась от глаз врача.

– Нервная антипатия, – сказал Гаубери, спокойно взяв рюмку.

Это замечание заставило Аллана признаться, что он чувствовал непреодолимое отвращение, которого он имел глупость стыдиться, к запаху и вкусу водки. Все равно чем бы ни была разбавлена водка, присутствие ее тотчас ощущали органы его обоняния и вкуса и производили тошноту и головокружение, как только питье касалось его губ. После этого разговор перешел на антипатии вообще. Доктор признался со своей стороны, что он особенно этим интересовался и имел дома целую коллекцию любопытных случаев такого рода, и приглашал своего нового знакомого взглянуть на них, если ему нечего было более делать в этот вечер, через час, когда он, доктор, кончит свои визиты по больным.

Дружелюбно приняв это приглашение, которое простиралось и на Мидуинтера, если он желал им воспользоваться, Аллан воротился в залу отыскать своего друга. Сонный Мидуинтер еще лежал на диване, газета выпала из его усталых рук.

– Я слышал ваш голос в коридоре, – сказал он сонным голосом. – С кем вы говорили?

– С доктором, – отвечал Аллан. – Я пойду к нему через час выкурить с ним сигару. А вы пойдете?

Мидуинтер согласился с тяжелым вздохом. Он всегда избегал новых знакомств, а теперь еще как-то более обыкновенного ему не хотелось сделаться гостем мистера Гаубери. Однако ему ничего более не оставалось, как идти, потому что при неблагоразумии Аллана его нельзя было никуда пускать одного, а особенно в дом человека незнакомого. Мистер Брок наверно не отпустил бы своего воспитанника одного в гости к доктору, а Мидуинтер все время тревожно сознавал, что он занимает место мистера Брока.

– Что мы будем делать до тех пор? – спросил Аллан, осматриваясь вокруг. – Есть тут что-нибудь интересное? – прибавил он, приметив упавшую газету и поднимая ее с пола.

– Я так устал, что не мог читать. Если вы найдете что-нибудь интересное, прочтите вслух, – отвечал Мидуинтер, думая, что чтение поможет ему воздержаться от сна.

Большая часть газеты была посвящена выпискам из новых книг, изданных в Лондоне. Одно из сочинений, из которого были сделаны наиболее подробные выписки, заинтересовало Аллана – это был рассказ о приключениях в австралийских пустынях. Попав на то место в выписке, где описывались страдания путешественников, заблудившихся в непроходимой пустыне и подвергавшихся опасности умереть от жажды, Аллан объявил, что он нашел кое-что, от чего его друга мороз будет продирать по коже. Он начал читать вслух. Решившись не давать себе заснуть, Мидуинтер следил за каждой фразой приключений, не пропуская ни одного слова. Совещание заблудившихся путешественников, когда им угрожала смерть от жажды; решимость продвигаться вперед, пока у них достанет сил; напрасные усилия собрать дождевую воду, когда полил проливной дождь; мимолетное облегчение, которое путешественники почувствовали, высасывая свою мокрую одежду; страдания, возобновившиеся через несколько часов; и как потом сильные бросили слабых ночью и далеко опередили их; полет птиц на рассвете; наконец, как заблудившиеся нашли широкую лужу, которая спасла им жизнь, – все это Мидуинтер выслушал с трудом. Голос Аллана с каждой фразой все слабее раздавался в его ушах. Скоро слова постепенно исчезли, ничего не слышалось более, кроме медленно понижавшегося голоса. Потом и в комнате стемнело, звуки заменились восхитительной тишиной, и усталый Мидуинтер спокойно заснул.

Его разбудил громкий звук колокольчика у запертой двери гостиницы. Он вскочил на ноги с проворством человека, которого жизнь приучила пробуждаться каждое мгновение. Взгляд, брошенный вокруг, показал ему, что комната пуста, а взгляд на часы показал, что время близится к полночи. Шум двери, растворенной сонным слугой, и шум быстрых шагов в коридоре наполнил его внезапным предчувствием чего-то недоброго. Он торопливо пошел было осведомиться, когда дверь в залу отворилась и перед ним очутился доктор.

– Мне жаль потревожить вас, – сказал Гаубери. – Не пугайтесь: ничего дурного не случилось.

– Где мой друг? – спросил Мидуинтер.

– На пристани, – отвечал доктор. – В некотором отношении на мне лежит ответственность за его поступок. Мне кажется, с ним следовало бы быть какому-нибудь осторожному человеку, такому, как, например, вы.

Этого намека было достаточно для Мидуинтера. Он и доктор немедленно отправились к пристани. Дорогой мистер Гаубери упомянул об обстоятельствах, заставивших его прийти в гостиницу.

Аккуратно в назначенный час Аллан явился к доктору и объяснил ему, что он оставил своего друга так крепко спящим на диване, что у него недостало духу разбудить его. Вечер прошел приятно, разговор переходил на разные предметы, пока в несчастную минуту мистер Гаубери намекнул, что он любит кататься по воде и что у него есть собственная шлюпка у пристани. Этот любимый предмет так одушевил Аллана, что гостеприимному хозяину не оставалось ничего более, как отправиться с Алланом на пристань и показать ему шлюпку. Красота ночи, тихий ветерок сделали остальное, внушили Аллану непреодолимое желание покататься по воде при лунном сиянии. Больные, удержавшие доктора, не дали ему возможность проводить его гостя, и доктор, сам не зная, что ему делать, решился побеспокоить Мидуинтера, скорее чем допустить мистера Армадэля (как ни привык он к морю) отправиться в море одному в полночь.

Во время этого объяснения Мидуинтер и доктор пришли к пристани. Армадэль был в шлюпке, поднимал парус и пел во все горло матросскую песню.

– Иди сюда, старый дружище! – закричал Аллан. – Ты как раз поспел вовремя к прогулке при лунном сиянии!

Мидуинтер посоветовал прогуляться в шлюпке днем, а пока лечь в постель.

– В постель! – закричал Аллан, легкомысленную веселость которого гостеприимство мистера Гаубери не могло остепенить. – Послушайте его, доктор! Подумаешь, что это девяностолетний старец! Лечь в постель! Экий старый соня! Посмотри-ка сюда и думай о постели, если можешь.

Он указал на море. Луна сияла на безоблачном небе, ночной ветерок тихо веял с берега, спокойные волны весело струились в тишине этой великолепной ночи. Мидуинтер повернулся к доктору с покорностью, благоразумной обстоятельствам. Он видел, что все его увещания пропали бы даром.

– В котором часу начнется прилив? – спросил он.

Гаубери сказал ему.

– Весла в шлюпке?

– Да.

– Я привык к морю, – сказал Мидуинтер, спускаясь со ступеней. – Вы можете быть уверены, что я буду беречь моего друга и шлюпку.

– Прощайте, доктор, – закричал Аллан. – Ваш виски с содовой – восхитителен, ваша шлюпка – красавица, а такого отличного человека, как вы, мне не случалось встречать.

Доктор засмеялся и махнул рукой. Шлюпка вышла из гавани. Мидуинтер правил рулем.

Сообразуясь с ветром, они скоро поравнялись с западным мысом Пульвашской бухты и решили вопрос: выйти ли в открытое море или держаться берега. Благоразумие требовало, в случае если ветер спадет, не удаляться от земли. Мидуинтер повернул шлюпку, и они плыли медленно по направлению к юго-западу вдоль берега.

Мало-помалу утесы становились выше, а в скалах, диких и зубчатых, появились расщелины, сияющие черными пропастями со стороны моря. У мыса, называемого Испанской Головой, Мидуинтер многозначительно посмотрел на свои часы, но Аллан попросил еще полчаса, чтобы взглянуть на знаменитый канал Соунд, к которому они быстро приближались и о котором он слышал разные удивительные истории от работников, чинивших его яхту. Новый курс, который согласие Мидуинтера на эту просьбу сделало необходимым в направлении движения шлюпки, позволил с одной стороны увидеть самые южные берега острова Мэн, а с другой – черные пропасти островка, называемого Каф и отделенного от твердой земли мрачным и опасным каналом Соунд.

Мидуинтер опять взглянул на часы.

– Мы отъехали довольно далеко, – сказал он. – Станем под паруса.

– Постой!.. – закричал Аллан с носа шлюпки. – Боже мой! Прямо перед нами разбитый корабль!

Мидуинтер повернул шлюпку посмотреть, куда указывал Аллан. Там, на самой середине Соунда, между скалами, обрамлявшими канал с каждой стороны, лежал корабль. Он никогда уже не сможет встать на морские волны из своей могилы. На подводной скале одиноко, высоко и мрачно, как призрак, при желтоватом сиянии луны будет ждать своей окончательной гибели.