Армадэль, или Проклятие имени

– До сих пор, – сказал мистер Нил, – вы только показали мне ваше собственное волнение. Это дело слишком серьезно для того, чтоб обращаться с ним так, как вы обращаетесь теперь. Вы впутали меня в это дело, и я непременно хочу знать, как я должен действовать. Не поднимайте руки, они не имеют никакого отношения к вопросу. Если я должен быть замешан в этом таинственном письме, то благоразумие требует с моей стороны узнать, что заключается в этом письме? Миссис Армадэль, кажется, решилась сообщить вам бесчисленное множество семейных подробностей – в благодарность, я полагаю, за вежливое внимание, с каким вы взяли ее за руку. Могу я спросить, что она рассказала вам о письме ее мужа, о тех строках, которые были им написаны?

– Госпожа Армадэль не могла сказать мне ничего, – отвечал доктор с внезапной сухостью. Это показывало, что терпение изменяет ему. – Прежде чем она успокоилась настолько, чтобы подумать о письме, ее муж спросил о нем и велел запереть его в письменную шкатулку. Она знает, что он после старался закончить это письмо и что перо выпадало из его пальцев. Она знает, что, когда всякая надежда на его выздоровление исчезла, доктора посоветовали ему здешние знаменитые воды, наконец, она знает, что эта надежда напрасна, она знает, что я сказал ее мужу сегодня.

Нахмурив лоб, мистер Нил сделался еще мрачнее. Он поглядел на доктора так, как будто доктор лично оскорбил его.

– Чем более я думаю о том положении, которое вы просите меня занять, – сказал он, – тем менее оно мне нравится. Можете ли вы утверждать положительно, что мистер Армадэль находится в здравом рассудке?

– Да, самым положительным образом.

– С согласия ли его жены вы пришли просить меня?

– Жена его послала меня к вам – к единственному англичанину в Вильдбаде – написать для вашего умирающего соотечественника то, что не может он написать сам и что никто здесь, кроме вас, не может написать.

Этот ответ не оставил мистеру Нилу никакого повода к отказу, и все-таки шотландец сопротивлялся.

– Позвольте, – сказал он. – Вы утверждаете это горячо, но посмотрим, утверждаете ли вы это правильно. Посмотрим, действительно ли здесь нет никого, кроме меня, чтобы взять на себя эту ответственность. В Вильдбаде, во-первых, есть бургомистр: его официальное положение оправдывает его вмешательство.

– Конечно, никто так, как он, не годился бы для этого, – сказал доктор, – но он не знает никакого языка, кроме своего собственного.

– В Штутгарте есть английское посольство, – настаивал мистер Нил.

– А сколько миль отсюда до Штутгарта? – возразил доктор. – Если мы пошлем туда сию минуту, мы не можем получить ответа из посольства раньше завтрашнего дня, а весьма вероятно, что умирающий завтра будет без языка. Я не знаю, безвредны или вредны его последние желания для его сына и для других, но я знаю, что их надо выполнить сейчас или никогда и что вы единственный человек, который может помочь ему.

Это заявление доктора прекратило спор и поставило мистера Нила в необходимость сказать «да» и сделать неосторожный поступок или сказать «нет» и сделать поступок негуманный. Наступило молчание. Шотландец размышлял, немец наблюдал за ним.

Мистер Нил заговорил первый, встав со стула.

– Меня принуждают насильно, – сказал он. – Мне ничего не остается, как только согласиться.

Впечатлительного доктора возмутила нелюбезность этого ответа.

– Ей-богу, желал бы я, – сказал он горячо, – знать по-английски настолько, чтобы занять ваше место у смертного одра мистера Армадэля!

– Исключая то, что вы призвали имя Господа Бога всуе, – отвечал шотландец, – я совершенно согласен с вами. Я сам бы этого желал.

Не говоря более ни слова, они вместе вышли из комнаты. Доктор показывал дорогу.

Глава III

Кораблекрушение

Никто не ответил на стук доктора, когда он и его спутник остановились у дверей комнат мистера Армадэля. Они вошли без доклада и, заглянув в гостиную, увидели, что она пуста.

– Я должен видеть госпожу Армадэль, – сказал Нил. – Я отказываюсь участвовать в этом деле, пока миссис Армадэль сама лично не даст мне разрешения.

– Госпожа Армадэль, вероятно, у своего мужа, – отвечал доктор.

Он подошел к двери в конце гостиной, поколебался и, обернувшись, с беспокойством взглянул на своего сердитого спутника.

– Я боюсь, что я говорил несколько жестоко, когда мы выходили из вашей комнаты, – сказал он. – Убедительно прошу вас простить меня. Прежде чем войдет эта бедная женщина, вы извините меня, я буду просить вас быть с нею кротким и внимательным.

– Нет, – сурово возразил шотландец. – Я вас не извиняю. Какое право дал я вам думать, что не умею быть кротким и внимательным к кому бы то ни было?

Доктор увидел, что все его слова бесполезны.

– Еще раз прошу вас простить меня, – сказал он и оставил в покое неприступного иностранца.

Нил отошел к окну и машинально стал смотреть на открывавшийся из окна вид.

Был полдень, солнце сияло ярко, было тепло. Весь маленький Вильдбад оживился и посветлел с наступлением весенней погоды. Тяжелые телеги, управляемые чернолицыми угольщиками, катились из леса мимо окна с драгоценным грузом угля. Время от времени длинные плоты со строевым лесом проносились мимо домов по реке, протекающей через город, направляясь к отдаленному Рейну. Высоко и круто возвышались над остроконечными деревянными зданиями на берегу реки горы, увенчанные соснами во всем великолепии свежей зелени. На лесных дорожках, извивавшихся в траве между деревьев, виднелись светлые весенние платья женщин и детей, собиравших лесные цветы. Внизу, в аллее, близ ручья, лавки маленького базара, открывавшегося вместе с началом сезона, предлагали свои блестящие безделушки. Дети заглядывались на игрушки, девушки складывали свое вязанье, когда проходили мимо, горожане вежливо раскланивались друг с другом. Теплое полуденное солнце привлекло на прогулку и больных, которые медленно двигались на колесных стульях в сопровождении медицинских сестер.

Шотландец глядел на эту сцену глазами, не примечавшими ее красоты. Он размышлял о том, что скажет женщине, когда она войдет. Он думал об условиях, какие он может поставить, прежде чем возьмет перо в руки у смертного одра ее мужа.

– Госпожа Армадэль здесь, – вдруг сказал доктор, прервав его размышления.

Он тотчас обернулся и увидел перед собой освещенную полуденным солнцем смуглую женщину с выразительным лицом, большими томными глазами и прямым тонким носом, румяными губами, с черными как смоль волосами. От ее смуглых щек так и веяло зноем и здоровьем, роскошью молодости и женской силы… Женщина обратилась к Нилу со словами признательности. Ее маленькая смуглая ручка была протянута ему с безмолвным выражением благодарности, с приветствием, которым встречают друга. Первый раз в жизни шотландец был застигнут врасплох. Каждое осторожное слово, которое он обдумывал минуту тому назад, выскользнуло из его памяти. Его непроницаемая броня обычного подозрения, обычного самообладания, обычной сдержанности, никогда не спадавшая с него в присутствии женщины, исчезла теперь при виде этой женщины и преклонила его перед нею как побежденного. Он взял руку, протянутую ему, и в поклоне его молча выразилась первая благородная дань ее полу.

Она, со своей стороны, смутилась. Обычная женская проницательность, которая при более благоприятных обстоятельствах позволила бы сразу понять причину его замешательства, не помогла ей теперь. Госпожа Армадэль приписала, видимо, его холодность и недовольство нежеланию помочь, не заметила неожиданного впечатления, произведенного затем на шотландца ее красотой.

– Я не нахожу слов благодарности, – сказала она слабым голосом, стараясь не расплакаться. – Я только рассержу вас, если заговорю.

Губы ее начали дрожать, она молча отступила назад и отвернулась.

Доктор, спокойно наблюдавший за происходящим из своего угла, подошел и отвел миссис Армадэль к креслу.

– Не бойтесь его, – прошептал он ей на ухо, по-отцовски погладив женщину по плечу, – шотландец крепок как железо, но, судя по его лицу, в ваших руках он будет мягок как воск. Скажите ему то, о чем я вас просил, и отведем его в комнату вашего мужа, прежде чем шотландец успеет опомниться.

Госпожа Армадэль собралась с силами и подошла к окну, где стоял Нил.

– Мой добрый друг, доктор сообщил мне, сэр, что вы колебались только относительно меня, – сказала она, низко опустив голову. Густой румянец пропал с ее лица, когда она это говорила. – Я очень вам признательна, но умоляю вас не думать обо мне. То, что желает мой муж… – Голос ее сорвался, она минуту подождала и продолжала:

– То, что желает мой муж в свои последние минуты, желаю и я.

На этот раз Нил настолько успокоился, что мог отвечать ей. Тихим, спокойным голосом попросил он ее не говорить ничего более.

– Я только желал оказать вам помощь и внимание, – сказал он. – Теперь я еще желаю избавить вас от огорчения.

Когда он говорил это, что-то похожее на краску медленно выступило на его бледном лице. Глаза госпожи Армадэль смотрели на него с надеждой и мольбой, и шотландец с раскаянием вспомнил о своих размышлениях у окна до ее прихода.

Доктор отворил дверь, которая вела в комнату мистера Армадэля, и замер в безмолвном ожидании. Миссис Армадэль вошла первая, через минуту за ней последовал мистер Нил. Теперь он уже не мог уйти от ответственности, которая была навязана ему почти насильно, мосты к отступлению были сожжены.

Комната была убрана с типичным немецким вкусом; теплый солнечный свет весело струился по стенам, освещал ее. Купидоны и цветы были нарисованы на потолке, яркие ленты украшали белые занавеси у окон, вызолоченные часы красовались на камине, обитом бархатом, зеркала сияли на стенах, пестрые цветы испещряли ковер. Среди этого обилия предметов, блеска, света лежал больной, разбитый параличом, с блуждающими глазами, с неподвижной нижней частью лица, голову его подпирало высокое изголовье, безжизненные, высохшие руки лежали на одеяле. У изголовья стояла старая, молчаливая, с морщинистым лицом черная няня, а на одеяле между распростертыми руками отца сидел ребенок в беленьком платьице, занимаясь какой-то игрушкой. Когда дверь отворилась и вошла миссис Армадэль, мальчик катал игрушку – солдата верхом на лошади – взад и вперед между безжизненными руками отца, блуждающие глаза которого следили за игрушкой. Украдкой мистер Армадэль с нежностью смотрел на сына. Без слез на эту сцену нельзя было смотреть.

В ту минуту, когда Нил показался в дверях, эти блуждающие глаза остановились, а затем обратились на незнакомца. В них можно было прочитать какой-то вопрос. Но вот неподвижные губы с усилием зашевелились, невнятно произнесли:

– Это вы?

Нил приблизился к кровати, миссис Армадэль отошла и ждала с доктором в дальнем углу комнаты. Ребенок, когда подошел незнакомец, поднял голову, раскрыл свои карие глазки, с удивлением посмотрел на Нила, а потом продолжал играть.