ТАСС уполномочен заявить…

– И украинцы говорят «готель», – возразил Дулов.

– Верно. Но русские, которые жили в Германии, все, как один, говорят так же. Я работал с перемещенными в конце войны, знаю. Ну, где садовник?

Архипкин вошел в кабинет боком, остановился у двери и, как показалось Славину, хотел щелкнуть каблуками.

«Из сержантов, наверное, – подумал Славин. – Помкомвзвода был, не иначе».

– Садитесь, Олег Карпович, – сказал Славин. – Чайку попьем?

– Спасибо, от чая не откажусь.

– Он у нас ивановский, – пояснил Дулов. – Ивановские водохлебы…

– Я слыхал, что главные водохлебы в Шуе жили, – сказал Славин, – или неверно, Олег Карпович?

– Шуйские всегда поболее ивановских хлебали, стаканов по десять – пятнадцать…

– Неужели? Пятнадцать стаканов! Возможно ли?!

– Ставьте самовар – покажу, – улыбнулся наконец Архипкин; напряженность, которая просматривалась в нем с самого начала разговора, перестала быть столь явной.

– А шуйские чем-то от ивановских отличаются? – медленно гнул свое Славин. – Или вы все на одно лицо? Я, например, рязанцев от курян легко отличаю.

– Так то понятно, – согласился Архипкин. – Курянин – южный, у него глаз с черным отливом, а рязанец косопузый, ближе к нам, блондинистый…

– А тот мужчина, что сверток перебрасывал, он, по-вашему, из какой области?

– Да я его и не разглядел толком.

– Черноглазый?

– Ей-богу, не понял, а особливо, когда палить начали, у меня и вовсе память отшибло: войны нет, а с автоматов шмаляют, как в ту пору, от живота.

– Вы видели, что полицейские стреляли от живота?

– Может, и не видел, может, показалось мне так…

– Пошли в парк, постоим на том месте, где все произошло, повспоминаем, а?

– Пошли, – согласился Архипкин, страдающе посмотрев на Дулова. – Только я не помню ничего, говорю ж, от страха занемел даже.

…В парке Архипкин остановился в том месте, где неизвестный бросил сверток, кивнул на пику:

– Вот тут он повис.

Славин подошел к забору: виден узенький переулок, идет под гору.

– Когда стрелять начали, он бежал, петляя? – спросил Славин.

– Не, он петлять начал, когда на велосипед прыгнул.

– Ax, у него там велосипед стоял?

– Ну да. К стене прислонен был. Дамский.

– Переулок в улицу упирается… Он куда повернул – направо или налево?

– Ясное дело, налево – там под гору идет, убегать сподручней.

– А куда ведет та улица?

– Не знаю, я выхожу с посольства редко, по ихнему-то не понимаю, заплутаешь еще…

– Та улица ведет к вокзалу, – сказал Дулов. – Она вливается в проспект, там трамвай, много машин, там его не возьмешь.

– Вы убеждены, они его не убили? – спросил Славин.

– Я выскочил из квартиры на балкон, мне все видно было… Он ушел, потому что они бежали вниз по переулку и никого перед ними не было. А когда они добежали до конца переулка, стрелять не стали, видимо, он махнул проходными дворами, там их много, – сказал Дулов.

– Проверили?

– Да. Если б они его убили, по радио сообщили непременно: нас лягнуть не преминули бы, – убежденно сказал Дулов. – Наверняка ушел.

– Он седой был? – спросил Славин.

– Да и не поймешь… Пегий, – ответил Архипкин. – А может, блондин, выгорел, может…

– Одет был во что?

– Как во что? – удивился Архипкин. – В костюм.

– Это я понимаю… Какого цвета костюм? Старый или новый? В галстуке? Или нет?

– Вот напасть-то, – вздохнул Архипкин, – ну, ей-бо, как отшибло…

– Шрама на лице не было?

– Шрама не было. Рука у него, правда, беспалая. То ли одного нет пальца, то ли двух – это я заприметил.

– Вот это уже важно. Он вам что-нибудь говорил?

– Ничего не говорил. Только сначала шепнул, мол, мужчина, подмоги…

– Как?! «Мужчина»?

– Или «мужчина», или «человек», точно сказать не могу.

– Если сказал «человек» – значит, украинец, – заметил Дулов.