– А ко мне бесплатно пойдешь?
– Пойду.
– Давай усыновим карлика? А?
– Пусть уж он нас с тобой усыновит, – женщина осторожно поправила свою пышную прическу. – Я правду говорю... Если хочешь – едем ко мне, ты мне симпатичен.
– Тебя как зовут?
– Мари Флэр, – ответила женщина. – У меня красивое имя. Правда?
– Очень. Слушай, Мари Флэр, сделай милость, позволь все же этому маленькому придурку подойти к тебе, а? Ну что с тебя станет, если он угостит тебя шампанским?
– А ты?
– У меня нет денег на шампанское... Нет, вообще-то есть, но я очень скупой, берегу на черный день...
– Да я тебя сама угощу. У меня сегодня был клиент, я в порядке. А ты совсем отвалишь или потом вернешься?
– Вернусь, честное слово, приду...
– Ладно, – женщина кивнула, – пусть поит шампанским. Я ему сейчас назову марку начала века, – за такие деньги можно стадо купить, поглядим, на что он способен...
Карлик, увидав улыбку Роумэна, поднялся; его высокие сапожки тридцать седьмого размера были на каблучках, как у оперной певицы; важно ступая, он отправился к Мари Флэр, галантно поклонился женщине, сел рядом и сразу же пригласил мэтра.
– Этот в порядке, – вернувшись к Спарку, сказал Роумэн; вздохнув, выпил еще один «хайбол», положил ладонь на холодные пальцы друга: – Не сердись, Грегори. Мне плохо. Мне так плохо, как никогда не было.
– Порой мне кажется, что ты играешь какую-то роль, Пол.
– Хорошо обо мне думаешь...
– Скажи правду: ты ничего не затеял?
Роумэн полез за своими вечно мятыми сигаретами, усмехнулся, сокрушенно покачал головой:
– Спи спокойно, Грегори. Больше я вас не подставлю... Больше никто и никогда не похитит мальчиков...
– Ты говоришь не то, Пол.
– Я говорю именно то, что ты хочешь услышать.
– Ты говоришь плохо, Пол. Мне даже как-то совестно за тебя.
– Зачем же ты приехал? Валяй к себе в Голливуд, тебя заждалась Элизабет.
– Ты похож на мальчишку, который нашкодил и не знает, как ему выйти из того ужасного положения, в которое он сам себя загнал...
– Зачем ты так? Хочешь поссориться?
– Не я хочу этого, – ответил Спарк.
– Почему же? Тебе выгодно поссориться со мной... Тогда от тебя окончательно отстанут...
– Ты плохо выглядишь, Пол... Знаешь, Эд Рабинович купил себе клинику, он лучший кардиолог, какие только есть, потому что добрый человек... Я сказал ему, что у тебя аритмия и сердце молотит, когда меняется погода, он ждет тебя, вот его карточка, возьми...
– Ты очень заботлив. Только я не знаю никакого Рабиновича.
– Знаешь. Вот его визитная карточка, возьми, пригодится... Он воевал, потом поселился в Голливуде, играет на виолончели...
– Ну и пусть себе играет вдвоем с Эйнштейном. Отчего это все евреи тянутся к виолончели? Что им, скрипки мало?
– Не хватает тебе стать антисемитом.
– А что? За это платят. И сразу же объявится множество тайных покровителей...
Спарк усмехнулся:
– Особенно на Уолл-стрите, сплошные протестанты...
– Гейдрих тоже был замаран еврейской кровью, а не было антисемита более кровавого, чем он... Дело не в крови, а в идеологии стада, которое ищет оправдание злу в чужой силе...
– Пол...
– Ну?
– Мы тебя все очень любим.
– Спасибо.
– Ты что сник?
– Я? – Пол удивился. – Я не сник. Наоборот. Будь здоров, Грегори, давай жахнем.
Спарк выпил, улыбнулся:
– А кто будет выручать мою шоферскую лицензию? Ты?
– Оставайся у меня, а? Это будет так прекрасно, Грегори, если ты останешься у меня! Я сделаю яичницу! У меня есть хлеб и масло, кажется, и сыр. Устроим пир! А? И виски я еще не допил, и джин, оставайся, Грегори!
– Пол... там же мальчики... Я и сейчас, как на иголках...
Роумэн сник:
– Вот видишь... А ты говорил...
– Хорошо. Я останусь.
– Не говори ерунды. Я часто теряю ощущение реальности, Грегори. Я не имел права предлагать тебе это, не думай, я не испытывал тебя. Просто я... Не сердись... Езжай, поцелуй Элизабет, она прелесть... И постой над кроватками мальчишек. Посмотри на них внимательно, подивись чуду, они ведь у тебя чудо, правда... Давай выпьем за них, а?