ТАСС уполномочен заявить

Из выступления американского посла по особым поручениям:

– Социальная справедливость, демократия, правопорядок – лишь этого добиваются те патриоты Нагонии во главе с генералом Огано, которые ныне подвергаются бесчеловечному обращению со стороны правительства Грисо. Моя страна никогда не вмешивалась и не намерена вмешиваться во внутренние дела иных государств, однако я не могу не сказать с этой высокой трибуны, что общественность Соединенных Штатов внимательно следит за развитием событий в этой африканской стране. В то же время слухи, распространяемые в прессе стран советского блока о том, что якобы Соединенные Штаты имеют какие-то контакты с Пекином по проведению подрывной работы против нынешнего правительства Нагонии, лишены каких бы то ни было оснований и являются клеветническим вымыслом…

Темп

45225 66167 85441 96551 81713…

Константинов улыбнулся Панову, тот положил перед ним таблицу.

– Сколько всего за этот месяц они ему передали?

– Совершенно невероятное количество – это четвертое. Но отчего так категорично – «ему»? Может, «ей».

– Жаль будет, коли «ей». Все равно расплата одинакова. Но уж больно мужские созвучия в цифрах – не находите?

– «Мужские созвучия в цифрах». Занятное определение. Между прочим, точное, товарищ генерал.

– Значит, полагаете, без ключа эти радиограммы расшифровке не поддадутся?

– Вот, поглядите, – Панов положил на стол лист бумаги с таинственными точками, цифрами, тире.

– Похоже на ранних итальянских футуристов, – заметил Константинов, поднялся и отправился к себе – сегодня он дежурил по контрразведке. Суббота, можно поработать с бумагами, доделать все, что накопилось за неделю.

В кабинете на столе, в красной папке лежала последняя шифротелеграмма из Нагонии: сообщали, что сегодняшней ночью два советских специалиста были обстреляны сепаратистами из группы Огано; оба отправлены в госпиталь в тяжелом состоянии.

Лежала и синяя папка для особо важных документов, в ней – письмо из советского посольства в Нагонии.

Славин

– Драка может начаться в самое ближайшее время, – убежденно повторил Степанов. – И она будет страшной.

– Считаешь, что Огано пойдет напролом? – спросил Славин.

– У него нет другого выхода, Виталий.

– У его хозяев есть.

– Ты убежден, что они смогут его контролировать до конца?

– Абсолютно.

– А я – нет.

– Отчего?

– В тридцать третьем году магнаты верили, что смогут контролировать фюрера. А чем кончилось? Огано – африканский Гитлер.

– У Гитлера была сталь, медь, уголь. А что есть у Огано?

– Нагония – ключевая точка на юге Африки. Если он свалит Грисо, хозяевам придется расстилаться перед этим мерзавцем.

– А почему ты сорвался оттуда так скоропалительно?

– Сдавать фильм. Если будут какие-то поправки, надо срочно сделать, чтобы не держать копировальную фабрику…

– Получилась картина?

– По-моему – да. Послезавтра улетаю обратно.

– Завидую.

– Сказал «мастер кризисных ситуаций», – усмехнулся Степанов и откинулся на спинку стула.

Здесь, в Доме литераторов, было шумно; давали первую в этом году окрошку: кто-то пустил слух, что дирекция ресторана заключила договор с «домжуром» и теперь станут завозить раков и хорошее бочковое пиво, поэтому оживление среди завсегдатаев было каким-то особым, алчным, что ли.

– Не заключили они договора, – поморщился Степанов и подвинул Славину салат. – Пльзенского пива не будет. И ростовских раков – тоже. В жизни надо довольствоваться тем, что имеешь.

– Снова брюзжишь?

– Нет. Правдоискательствую.

– Прими схиму, – посоветовал Славин. – Очень полезно для творческого человека.

– Ну да, – усмехнулся Степанов и разлил водку по рюмкам. – Схима – это самоограничение, а всякое ограничение, даже во имя свободы, есть форма кабалы.

– Энгельса не переспоришь, Митя: свобода – это осознанная необходимость; отлито в бронзу, дорогой, не трогай…

– Ты меня все еще принимаешь всерьез?

– Перестань писать книги – буду держать тебя за обыкновенного застольного бездельника…

– Не обещаю. Перестать писать – значит умереть, а я очень люблю жизнь.

– Слушай, а если я попрошу стакан вина?

– Но ведь водка – лучше.

– Умозрительно я это понимаю, Митя, только организм не приемлет. Водку я пью лишь в силу служебной необходимости.

– Ты – дисциплинированная ханжа?

Славин усмехнулся:

– Вовсе нет. Теннисист, я, Митя, теннисист.

– Слушай, Виталий, а тебя разозлить можно?

– Нельзя.