Розовый куст

Климов повернул голову влево – неведомая сила заставила его сделать это, – за столом в компании нескольких мужчин и девиц сидела Таня. Ее партнер расставлял по столу бутылки, около вертелся официант с салфетками, вилками и ложками. Во втором буфете трудно было дождаться официанта, действовали в основном сами посетители, и, если официант оказывался у столика, это была большая честь, свидетельствующая либо о высоком положении кого-то из сидевших, либо о немалом его капитале.

Стас подтолкнул Климова к столу. Он сел, продолжая чувствовать Танин напряженный и какой-то вызывающий взгляд.

– Куцый, – говорил сверлящим голосом знакомый Стаса, – знакомься: свои ребята. По одному делу мокрели год назад.

– Водка есть? – спросил Куцый, с трудом раздирая веки. Серые глаза его не глядели, в них плавала дымка. Тоска и тупость были во взгляде Куцего.

– Куцый, – сказал златозубый, – ты готов? Или для смазки?

– Для смазки, – промычал Куцый, и слюна повисла в углах рта.

– Принес, – златозубый разлил по рюмкам.

Куцый выпил и уронил голову на руки.

Златозубый угодливо заулыбался обоим:

– Перебрал братуха!

Куцый поднял голову, разлепил веки и сказал трезвым голосом:

– Брысь!

Златозубый секунду всматривался в него и вдруг исчез.

– Дело ко мне? – спросил Куцый. Взгляд у него был дымчатый, но слюна у рта исчезла.

Климов сосредоточился. Взгляд от столика слева тревожил его, но он уже мог соображать.

– Куцый, – сказал он, – Кот пришил нашего человека. Хотим взять за него.

Куцый отвел взгляд и опять упал головой в локти. Стас и Климов молча ждали. Похоже, он был все же пьян. Куцый опять выпрямился, глаза его были трезвы.

– Вы? – спросил он. – Хипесники, вы хотите взять с Кота! Не заставляйте меня улыбаться.

– Куцый, – настойчиво сказал Климов, – ты нас не знаешь, мы сюда двое суток назад залетели…

– Одесса-мама? – совсем уже дремотным языком пробормотал Куцый.

– Ростов-папа!

– Уважаю! – сказал Куцый и очнулся. Он внимательно оглядел обоих и одобрил. – Этот, – сказал он, глядя на Стаса, – этот вообще. Не похож… Мне бы таких парочку. А то за версту разит феней…

– Куцый, – сказал Климов, – мы хотим взять с Кота, сведи нас с его ребятами.

– Не, – сказал Куцый и помотал головой. Снова на подбородок сползла слюна. – Без пользы дело. С Кота не возьмете.

– Кончай шуршать с шестеркой! – вдруг вмешался Стас. – Трухает, не видишь? Они тут все перед ним задом вертят.

Куцый снова открыл полный ясности взгляд и сказал:

– Пережали, менты! Узнал я вас. Пережали.

Климов хотел было уже встать, но Стас наклонился и что-то шепнул Куцему. Тот коротко поглядел на него, потом уставился в стол.

– Пусть этот ушлепает, – сказал он.

Климов покорно встал и, протолкавшись, вышел в дверь. У двери его поймал пьяный Филин.

– Климов! – раскрыл он ручищи. – Витя! Хоро-шо!

– Куда уж лучше, – Климов с трудом высвободился из его объятий.

– Климов! – кричал Филин, толкая его в грудь. – Хо-ро-шо!

В это время Климов увидел высокую девушку, светловолосую, с траурно выделяющимися на белом лице черными ресницами, и рядом с ней златозубого. «Это же Клембовская, – успел подумать он. – Что она делает тут с этим типом?»

– Климов! – орал, восторженно обнимая его, Филин. – Хо-ро-шо!

Вдруг рука Филина слетела с плеча Климова, и перед ним встала черноволосая подруга Филина. На галочьем лице цвела наркотическая улыбка.

– Витя, вас зовут.

Он оглянулся. У трюмо, глядя на него в зеркало, припудривалась Таня.

Он подошел, заглянул в это милое осунувшееся лицо с резкими морщинками в углах рта, потупился.

– Как живешь? – спросила она, оглядывая его с новым в ней женским вниманием.

– Живу, – сказал он неопределенно.

– Как остальные?

– Кто именно?

– Ну… хотя бы Клейн?

И в ту же минуту он вспомнил. Клыч послал его зачем-то к Клейну, и он вошел в приемную начальника, когда тот додиктовывал что-то Тане.

– … Начальник губрозыска Клейн, – закончил тот. И она, непохожая на себя, с лихорадочным румянцем на нежно-бледных щеках, вынула и протянула ему листы, и рука ее дрогнула, и листы затрепетали в воздухе, и рука Клейна, взявшая листы, дрогнула в ответ, и Климов, незамеченный стоя у двери, поймал взаимную горестную мольбу их глаз: застенчиво сдавшийся взгляд Тани и взгляд Клейна, мужской, страстный.

– Товарищ начальник! – сказал он тогда злобно, и безгласное соединение двух душ оборвалось.

– Пройдем ко мне! – приказал, выпрямляясь, Клейн, и Климов прошел за ним в кабинет, бешено и подчеркнуто громко стуча сапогами, ненавидя ее, ненавидя себя, уничтоженный в самой вере в себя, ссутуленный от собственного ничтожества и ревности.

– Что-нибудь ему передать? – спросил он теперь, пробуя улыбнуться и закладывая руки в карманы.

– Нет, – сказала она, задумчиво и взросло вглядываясь в него. – Что передать! У вас же изобретено много отговорок. Я хотела быть с вами. Вы выбросили меня. Я хотела быть с ним, он бросил меня в самую тяжкую минуту жизни. Его не проймешь, у вас это называется принципиальностью. Он мог спасти меня, мог повернуть всю мою судьбу, он струсил.