Самиздат в СССР. Тексты и судьбы

Он писал стихи, участвовал в литературных чтениях у памятника Владимиру Маяковскому. В 1961 г. Юрий принял участие в создании поэтического сборника «Феникс», получившего известность в самиздате. Галансков был одним из организаторов «митинга гласности» на площади Пушкина в Москве 5 декабря 1965 г. в защиту арестованных литераторов Синявского и Даниэля, за участие в котором подвергся кратковременному аресту. На следующий год, также 5 декабря, Ю. Галансков вновь организовал на площади Пушкина митинг общественного несогласия с антиконституционной политикой власти. Вслед за Л. Чуковской он написал открытое письмо М. Шолохову, осудившему писателей, опубликовавших свои произведения за границей, которое отправил одновременно в редакции «Нового мира» и «Литературной газеты». В своем обращении к Нобелевскому лауреату, называя литературу «специфическим, самым доступным и самым эффективным способом познания мира, способом воспитания чувств и формирования психологии», Галансков говорит о том, что «в России шестидесятых годов машинописная перепечатка лучших образцов современной отечественной литературы достигла, вероятно, беспрецедентных масштабов – только с начала шестидесятых годов мы массово начали читать Пастернака, Ахматову, Цветаеву, Хлебникова, Мандельштама, Булгакова, Платонова и т. д.»[51 - Юрий Галансков. Открытое письмо депутату XXIII съезда КПСС М. Шолохову // Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР 1950-е – 1980-е гг. Т. 2. С. 16.].

Галансков исповедовал идеи пацифизма и пытался создать антивоенную организацию в СССР. С этой целью он составил проекты программы и устава Всемирного союза сторонников всеобщего разоружения. Выражением его взглядов стала одиночная демонстрация перед посольством США в 1965 г. в знак протеста против политики Америки в Доминиканской республике. Пафосом освобождения наполнены его стихи «За революцией – революция». При этом очевидно взросление автора в советской идеологии.

…Над бомбами вырос вопрос,
И мир в ожидание затих.
Поэты себе под нос
Бубнили старинный стих,
Кричали ура,
Бились в истерике,
Делали венчиком алые губки…
И вдруг —
В ослабевших руках Америки
Кровью окрасился сахар Кубы.
В груди пирамид заиграла труба,
Сфинкс пробудился и вышел из мрака
И будто бы факел в руках раба,
Вспыхнула нефть Ирака…[52 - АС № 1 239 // HU-OSA, 300/ 8 5/ 1 3.]

В 1966 г. Галансков, как редактор и издатель, составил сборник общественно-политических и литературных материалов «Феникс-66». В нем, в отличие от предыдущего «Феникса», основное место занимала не поэзия, а литературная, философская и политическая публицистика. Содержание включало статью Андрея Синявского, философское эссе Григория Померанца, две работы самого Галанскова – «Открытое письмо Михаилу Шолохову» и статья «Организационные проблемы движения за полное и всеобщее разоружение и мир во всем мире». Последняя явилась одним из первых пацифистских документов в советском самиздате. Текст, открывающий сборник, заканчивался словами: «Вы можете выиграть этот бой, но все равно вы проиграете эту войну, войну за демократию и Россию»[53 - Там же.].

19 января 1967 г. Ю. Галанскова арестовали и после года пребывания под следствием в Лефортовской тюрьме приговорили к 7 годам лагерей строгого режима за «антисоветскую агитацию и пропаганду». Из последнего слова Юрия Галанскова на суде: «В заключение я хотел бы сказать о социальной проблематике журнала “Феникс”. Первоначально “Феникс” был задуман мной как пацифистский журнал, и в том, что впоследствии мои намерения изменились, решающую роль сыграл процесс Синявского и Даниэля»[54 - Последнее слово Юрия Галанскова [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.razlib.ru/yurisprudencija/moe_poslednee_slovo_rechi_podsudimyh_na_ sudebnyh_processah_1966_1974/p1.php#metkadoc11 (дата обращения: 17.09.2018).].

В Мордовском лагере Ю. Галансков принимал участие в голодовках протеста: боролся против злоупотреблений лагерной администрации, отстаивал права других политзаключенных. Голодовки, условия работы и лагерной жизни оказались губительными для его здоровья. Тем не менее он категорически отказывался подать просьбу о помиловании, т. к. для него это означало признание своей вины и раскаяние. В одном из писем из лагеря он писал родным: «А домой очень хочется. Очень-очень! Хотя из этого не следует, что здесь жить невозможно. Совсем не следует. Даже наоборот. И, если у человека нормальное здоровье, то в некотором роде, он даже может считать, что ему повезло – пройти сквозь эту жизнь. Здесь многое постигается, здесь грани жизни отчетливы. Здесь человек понимает жизнь до ее последних возможных глубин. Отсюда, как с вершины, видишь человеческую трагикомедию и ее социальные формы»[55 - АС № 2 060 // HU-OSA, 300/ 8 5/ 1 4.]. Осенью 1972 г. Юрий Галансков скончался в лагерной больнице после неудачной операции.

В конце 1960-х гг., почувствовав тенденции к возрождению сталинизма, «частичную или косвенную реабилитацию Сталина», советская творческая интеллигенция организовала подписные кампании, которые оставили в массиве самиздата коллективные письма протеста, глубоко анализирующие социально-политическую и культурную ситуацию в стране после ХХ съезда: «Письмо 25 деятелей культуры Брежневу о тенденциях к реабилитации Сталина» (без даты, предположительно 1966 г., накануне XXIII съезда КПСС); «Письмо 43 детей коммунистов, необоснованно репрессированных Сталиным, в ЦК КПСС об опасности неосталинизма» (24 сентября 1967 г.); «Заявление Б. Б. Вахтина и Ю. Б. Вахтина[56 - Борис и Юрий Вахтины – сыновья советской писательницы Веры Пановой. Борис (1930–1981), филолог, переводчик китайской поэзии, писатель. Выступал в поддержку Иосифа Бродского в 1964 г. Подписывал обращения в защиту политзаключенных. В 1979 г. принял участие в бесцензурном альманахе «Метрополь». Юрий (1932–2006), российский ученый-генетик.] в советские органы о практике проведения закрытых политических процессов» (январь 1968 г.); «Обращение И. Габая[57 - Илья Габай (1935–1973), принимал участие в митинге гласности 5 декабря 1965 г., в демонстрации в защиту арестованных по «процессу четырех» 22 января 1967 г. Автор очерка «У закрытых дверей открытого суда», вошедшего в книгу Н. Горбаневской «Полдень» о демонстрации на Красной площади против подавления Пражской весны. Участвовал в подготовке выпусков «Хроники текущих событий». Поддерживал движение крымских татар, редактировал их документы, выходившие в самиздате. В 1970 г. приговорен по статье 190-1 УК РСФСР («Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный строй»). В 1972 г. был переведен в Москву для дачи показаний по «делу № 24», связанному с публикацией «Хроники текущих событий». Покончил с собой вскоре после освобождения.], Ю. Кима[58 - Юлий Ким – поэт, бард, драматург. Начал выступать с собственными концертами в начале 1960-х гг. Из-за причастности к правозащитной деятельности, педагог по образованию, вынужден был оставить преподавательскую деятельность. Профессионально занимается поэтическим творчеством. Псевдоним – Ю. Михайлов.], П. Якира[59 - Петр Якир (1923–1982), сын расстрелянного в 1937 г. командарма Ионы Якира. В 14 лет был репрессирован как сын врага народа и 17 лет провел в тюрьмах и лагерях. В 1960-е гг. становится одним из активистов правозащитного движения, участвует в петиционных кампаниях. В 1969 г. принял участие основании Инициативной группы по защите прав человека в СССР. В 1972 г. арестован вместе с Виктором Красиным. Оба пошли на сотрудничество со следствием, покаялись в своей деятельности. Этот факт относится к периоду наступления власти на правозащитное движение и его кризиса, который был преодолен в 1974 г. В самиздате ходили мемуары П. Якира «Детство в тюрьме».] к деятелям науки, культуры и искусства СССР» (январь 1968 г.); «Письмо Л. Чуковской в редакцию “Известий” о неосталинизме» (февраль 1968 г.); «Открытое письмо П. Г. Григоренко и А. Е. Костерина[60 - Алексей Евграфович Костерин (1896–1968), литератор, журналист, член Союза писателей СССР с 1935 г., член большевистской партии с 1918 г., участник гражданской войны, военный комиссар Чечни в 1920 г. Арестован в 1938 г. как «социально-опасный элемент» и приговорен к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Срок отбывал на Колыме. В 1957 г. начал общественную и правозащитную деятельность, написав письмо Н. С. Хрущеву с критикой политики партии по отношению к чеченскому и ингушскому народам, репрессированным при Сталине. Письмо получило широчайшее распространение среди народов Кавказа, возвращавшихся из ссылки. В середине 1960-х гг. в Москве вокруг Костерина и его друга, старого большевика С. Писарева, сформировался кружок инакомыслящей молодежи, противопоставляющей современную им советскую действительность «ленинским нормам советской жизни». В 1966 г. к кружку присоединился П. Григоренко, называвший Костерина своим учителем. В 1966–1967 гг. Костерин неоднократно выступал на партийных собраниях московских писателей с резкой критикой ресталинизации. Подписал письмо девяти старых большевиков ХХIII съезду КПСС с просьбой вернуться к революционным идеалам и целям (март 1966 г.). В мае 1967 г. написал и распространил в самиздате статью «О малых и забытых» – народах, репрессированных при Сталине. В 1967–1968 гг. подписал и написал более 10 правозащитных документов, например: открытое письмо «Раздумье на больничной койке» – о судьбе партии, письмо «К членам коммунистической партии Чехословакии» в поддержку Пражской весны и др.] о ресталинизации» (приблизительно март 1968 г.); «Открытое письмо Р. Медведева[61 - Рой Александрович Медведев, историк, журналист, писатель, автор «Книги о социалистической демократии» (1972), которую изымали при обысках, составитель одного из журналов в самиздате – «Политический дневник» (1964–1971).] в журнал “Коммунист” по поводу позиции этого журнала в освещении личности Сталина и попытках его реабилитации» (3 апреля 1969 г.); «Обращение 10 к Международному совещанию коммунистических и рабочих партий в связи с возрождением сталинских методов в СССР» (1 июня 1969 г.)[62 - Собрание документов самиздата // HU-OSA, 300/ 8 5/ 1 1.]. Подписи, стоящие под перечисленными и другими письмами – это не только факт биографии известных людей, но также проявление гражданского мужества и акт нравственного выбора.

Письмо Габая, Кима и Якира адресовано «наследникам великих гуманистических традиций русской интеллигенции». В нем говорится о «зловещих симптомах реставрации сталинизма», проявленных, в первую очередь, «в организации жестоких процессов над людьми, которые посмели отстаивать свое достоинство и внутреннюю свободу, дерзнули думать и протестовать». «Наивным надеждам на полное оздоровление общественной жизни, вселенной в нас решениями XX и XXIII съездов, не удалось сбыться. <…> Главный расчет при этом делается на нашу общественную инертность, короткую память, горькую нашу привычку к несвободе», – делятся своими разочарованиями авторы письма. Вехами возрождения сталинизма они называют: «аплодисменты, раздающиеся при упоминании с высоких трибун имени И. В. Сталина в положительном контексте»; замалчивание исторической правды об организаторах советского государства (например, Л. Д. Троцком), в то время как заслуги Сталина в годы гражданской войны не оспариваются официальной историей; ограничение использования в советской печати термина «культ личности» – его «рекомендуют употреблять только применительно к латиноамериканским диктаторам или к Мао Цзедуну»; сворачивание демократических начинаний в области литературы, живописи, кинематографа; диктат конъюнктуры в общественных науках и т. д.[63 - АС № 14. И. Габай, Ю. Ким и П. Якир. Обращение к деятелям науки, культуры и искусства СССР, январь 1968 г. // HU-OSA, 300 / 85 / 11.]

25 деятелей культуры, среди которых академики Л. А. Арцимович, П. Л. Капица, С. Д. Сказкин, И. Е. Тамм, А. Д. Сахаров, М. А. Леонтович, И. М. Майский, народные артисты СССР М. М. Плисецкая, М. И. Ромм, А. А. Попов, Г. А. Товстоногов, И. М. Смоктуновский, главный режиссер театра «Современник» О. Н. Ефремов, лауреаты государственных премий, члены союзов писателей и художников СССР В. П. Катаев, П. Д. Корин, В. П. Некрасов, К. Г. Паустовский, К. И. Чуковский, М. М. Хуциев и др. обращали внимание «глубокоуважаемого Леонида Ильича» на «опасность двух расколов». Во-первых, внутри советского общества, т. к. «реабилитация Сталина вызвала бы большое волнение среди интеллигенции и серьезно осложнила бы настроения в среде нашей молодежи». Во-вторых, «в рядах мирового коммунистического движения»[64 - АС № 273. Письмо 25 деятелей культуры Брежневу о тенденциях к реабилитации Сталина // HU-OSA, 300/ 85/ 11.].

Коллективные письма и обращения создавались по различным вопросам нарушения прав человека и были инструментом протестной борьбы в рамках различных диссидентских движений.

Национальные движения: «Письмо 12 о политических процессах в СССР и дискриминации малых наций» (24 февраля 1968 г.); «Открытое письмо в защиту крымских татар», подписанное – «Русские друзья крымских татар» (январь 1969 г.); «Письмо-обращение крымско-татарского народа в ЦК КПСС в связи с 50-летием образования СССР» (лето 1972 г.)[65 - Собрание документов самиздата // HU-OSA, 300/ 8 5/ 1 1.].

Религиозные движения: «Обращение христиан Русской Православной Церкви к Архипастырям Зарубежной Русской Церкви с просьбой о помощи в деле распространения православной веры в России» (1966 (?)); «Письмо Генеральному секретарю Всемирного Совета церквей Юджину Блейку о притеснениях православных в г. Горьком», подписанное 36 верующими (сентябрь 1968 г.); «Заявление-протест матерей верующих Евангельских христиан-баптистов (ЕХБ)[66 - Евангельские христиане-баптисты – религиозная конфессия, наиболее активно боровшаяся за права верующих в Советском Союзе.] в государственные и партийные органы СССР и различные международные организации», 1453 подписи (март 1969 г.);

«Обращение I-го Всесоюзного съезда родственников узников, членов Церкви Евангельских христиан-баптистов ко “Всем христианским церквам, всем христианам мира”», 62 подписи (ноябрь 1969 г.); «Заявление Совета родственников узников-баптистов Правительству СССР, копии в различные организации, издательства и редакции, а также всем верующим ЕХБ и Совету Церквей ЕХБ» (1 октября 1970 г.); «Обращение верующих г. Наро-Фоминска в Президиум Верховного Совета РСФСР с жалобой на противозаконный отказ в регистрации религиозного общества», 1432 подписи (1970 г.)[67 - Собрание документов самиздата // HU-OSA, 300/ 8 5/ 1 1.].

Движение за выезд на историческую родину: «Письмо 9 ленинградских евреев в Комиссию по правам Человека ООН» (февраль 1970 г.); «Обращение 15 минских евреев к Голде Меир с просьбой помочь им выехать в Израиль» (без даты); «Письмо и заявление 40 московских евреев в Министерство иностранных дел СССР, заведующему отделом печати Л. М. Замятину» (8 марта 1970 г.); «Обращение 75 московских евреев Генеральному секретарю ООН У. Тану» (10 июня 1970 г.); «Обращение 44 евреев в Президиум Верховного Совета СССР, в котором выражается уверенность авторов в исторической неизбежности воссоединения еврейского народа на земле Израиля» (июль 1970 г.); «Коллективное обращение граждан 6 городов Союза к людям доброй воли в защиту евреев, осужденных за свое стремление выехать в государство Израиль», 190 подписей (март-апрель 1971 г.)[68 - Там же.] и др.

С 1969 г. письма и обращения протеста, ходившие в самиздате, аннотировались в бюллетене правозащитников «Хроника текущих событий» (ХТС) в рубриках: «Новости самиздата» и «Письма и заявления» (с 1971 г.).

Помимо коллективных писем, в самиздате распространялись и индивидуальные заявления протеста, касающиеся самых различных сторон нарушения прав человека в Советском Союзе. К таковым относится, например, письмо Петра Григорьевича Григоренко об обыске «Не могу молчать!» (Приложение 1), помещенное в первый том «Собрания документов самиздата», где из 106 самиздатских материалов 85 – это открытые письма и заявления протеста[69 - АС № 87. П. Григоренко «Не могу молчать!» // Собрание документов самиздата. Т. 1 // HU-OSA, 300/ 85/ 11.].

Сотрудники исследовательского отдела радиостанции снабдили документ ссылками на другие материалы АС, в том числе упомянутые в письме автором. Так, АС № 81 – это письмо П. Г. Григоренко Генеральному прокурору СССР А. Р. Руденко по поводу обыска, проведенного у него на квартире, следователем прокуратуры Узбекской ССР, 4 декабря 1968 г. АС № 1343 и 273 – письма в ЦК КПСС и Л. И. Брежневу об опасности ресталинизации. АС № 106, 166, 200 – рукописи произведений, запрещенных к изданию советской цензурой и вышедшие в самиздате. Два из них сегодня являются ценнейшими источниками по истории инакомыслия в СССР. В работе А. Д. Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» представлены основные идеи западнического направления общественно-политической мысли 1970-х – 1980-х гг. Книга А. Марченко «Мои показания» повествует о лагерях первой половины 1960-х гг. и положении политзаключенных.

Обыски, против которых заявлен протест в письме П. Г. Григоренко, были обычным явлением в среде диссидентов, поэтому в самиздате довольно часто появлялись протоколы обысков, письма с перечнем изъятых материалов и описанием хода обыска. Эти документы свидетельствуют о запрещенной литературе, которую не должны были читать и хранить у себя советские люди, о произведениях, рожденных в диссидентской среде, как проявление инакомыслия.

Обыски на квартирах, как правило, длились по 8–12 часов и были изматывающим испытанием для хозяев. Поэтому у правозащитников, по воспоминаниям Натальи Горбаневской, сложился обычай ехать туда, где происходил обыск и присутствовать при нем, чтобы поддержать своих товарищей. Иногда, особенно если за обыском следовал арест, удавалось передать информацию друзьям и соратникам о ненайденных сотрудниками госбезопасности документах и материалах[70 - Горбаневская Н. Ира Якир и «Хроника текущих событий» // Звезда. 1999. № 9. С. 182–183.].

В завершающей части письма П. Г. Григоренко звучит требование соблюдать законность, что отражает общий принцип и настрой участников правозащитного движения рубежа 1960-х – 1970-х гг. – бороться именно за строгое соблюдение существующих законов, гарантию конституционных прав народа, за демократизацию общественной жизни, причем легальными способами и гласно. «В подполье можно встретить только крыс» – был уверен генерал, побывавший в психиатрических застенках. Много лет спустя, в 1978 г., лишенный советского гражданства, глубоко переживающий свое изгнание, он говорил в одном из интервью корреспондентам RFI / RL: «Я … в начале моей правозащитной деятельности считал себя настоящим коммунистом, а советских руководителей – отступниками. <…> Но для меня эта стадия прошла, я думаю, что процесс избавления от лжи не может остановиться на полпути. Он должен дойти до конца, до принципиальной критики самых основ марксистско-ленинской идеологии»[71 - Сообщения корреспондентов, Radio Liberty Research, RL, 28.04.78, Biographical File // HU-OSA, 300/ 85/ 11.].

Автор письма протеста из АС, генерал-майор Петр Григорьевич Григоренко, был харизматической личностью правозащитного движения. Участник Великой Отечественной войны, поборник прав крымско-татарского народа, более 6 лет подвергавшийся принудительному лечению в психиатрических больницах, лишенный советского гражданства в 1978 г. и скончавшийся в США в 1987 г. в возрасте восьмидесяти лет, он был похоронен на украинском кладбище близ Нью-Йорка, а восстановлен в правах и реабилитирован лишь в 1993 г., посмертно.

Родился П. Г. Григоренко в 1907 г. на Украине. Отец его был организатором колхозов. Сам Петр Григорьевич с 15 лет работал слесарем в Донецке, там же окончил рабфак. По партийному набору перешел из Харьковского политехнического института в Военно-инженерную академию им. В. В. Куйбышева, выпускником которой стал в 1934 г. Затем учился в Академии генерального штаба им. К. Е. Ворошилова. Как участник Великой Отечественной войны, награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Красной Звезды и Отечественной войны, а также шестью медалями. Войну окончил в чине полковника, а затем 17 лет работал в Военной академии им. М. В. Фрунзе. В 1948 г. защитил диссертацию. В 1959 г. получил воинское звание генерал-майора.

В 1961 г. П. Г. Григоренко в качестве делегата участвовал в партийной конференции Ленинского района г. Москвы, где выступил с критикой организационной структуры партии, потребовав широкой сменяемости для всех выборных должностных лиц и отмены их высоких окладов. За это выступление он получил партийное взыскание, был уволен из Академии и направлен на Дальний Восток с понижением в должности. После этого генерал решил вступить в идейную борьбу с руководством КПСС.

В 1963 г. П. Г. Григоренко вместе с сыновьями начал распространять листовки, в которых объявил о создании «Союза борьбы за возрождение ленинизма». В листовках также говорилось о событиях в Новочеркасске 1962 г., о перерождении советского строя и измене ленинскому учению, о всесилии советской бюрократии и бесправии народа, о необходимости свободных выборов и сменяемости всех должностных лиц, вплоть до высших.

В 1964 г. Петра Григорьевича арестовали и обвинили по ст. 70 УК РСФСР. Однако комиссия Института судебной психиатрии им. В. П. Сербского в составе А. В. Снежневского, Г. В. Морозова и Д. Р. Лунца признала его психически невменяемым, генерал был направлен на принудительное лечение в Ленинградскую психиатрическую больницу специального типа.

После «лечения» П. Г. Григоренко вышел на свободу в апреле 1965 г. исключенным из партии, лишенным генеральского звания с предоставлением солдатской пенсии в размере 20 рублей (вместо генеральской, составлявшей 200–300 руб.), от которой опальный генерал отказался. Работу ему удалось найти только сторожем на туристической базе и грузчиком в двух магазинах. В это же время Петр Григорьевич включается в правозащитную деятельность – борьбу за демократизацию общественной жизни в рамках дозволенного законом. Побывав в заключении, он пришел к выводу, что подпольные организации, такие как созданный им «Союз борьбы за возрождение ленинизма», и подпольные методы малоэффективны.

Опальный генерал высказывался в поддержку Пражской весны и подписал коллективное письмо (вместе с Алексеем Костериным, Валерием Павлинчуком, Сергеем Писаревым и Иваном Яхимовичем), направленное в посольство Чехословакии, одобряющее независимый курс Коммунистической партии Чехословакии. Он выступил против ареста Анатолия Марченко. В самиздате распространялась сделанная им запись суда над Ириной Белогородской, у которой были найдены письма в защиту А. Марченко. Активное участие принимал П. Г. Григоренко в движении крымских татар за возвращение на историческую родину, в Крым. Осенью 1968 г. в связи с расследованием одного из крымско-татарских дел в квартире генерала и был произведен тот обыск, против которого он протестовал в письме «Не могу молчать!».

В мае 1969 г. в Ташкенте готовился большой процесс по делу группы крымских татар. Все они обвинялись по ст. 190-1 УК РСФСР – распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй. Петр Григорьевич получил вызов, где ему предлагалось выступить на суде в качестве общественного защитника. Позже выяснилось, что это была провокация. Но П. Г. Григоренко все же отправился в Ташкент, где был арестован 7 мая 1969 г. с предъявлением обвинения по ст. 190-1 УК РСФСР. Следствие по делу вел следователь Березовский, руководивший также следствием по делу 10 крымских татар и проводивший обыск в квартире разжалованного генерала в ноябре 1969 г.

После ареста 62-летнего опального генерала подвергли двум судебно-психиатрическим экспертизам – в августе и ноябре 1969 г. Первая, скрепленная подписями доктора медицинских наук, профессора Ф. Ф. Детенгофа, главного психиатра Туркестанского военного округа, полковника медицинской службы Е. Б. Кагана, а также врачей – судебных экспертов А. М. Славгородской и И. Л. Смирновой, проводилась в Ташкенте и заключила, что у П. Г. Григоренко не отмечено признаков психического заболевания и нет оснований сомневаться в его здоровье. Акт второй экспертизы был составлен в Центральном НИИ судебной психиатрии им. В. П. Сербского и подписан членом-корреспондентом Академии Медицинских наук (АМН) СССР Г. В. Морозовым, членом-корреспондентом АМН СССР, профессором В. М. Морозовым, профессором Д. Р. Лунцем, старшим научным сотрудником З. Г. Туровой и младшим научным сотрудником М. М. Мальцевой. В этом документе был продублирован вывод комиссии 1964 г. о психическом заболевании разжалованного генерала в форме патологического развития личности с наличием идей реформаторства. В ходе следствия, видимо, под известным давлением, профессор Ф. Ф. Детенгоф от заключения возглавляемой им ташкентской комиссии отказался[72 - Члены амбулаторной экспертизы в Ташкенте впоследствии показали, что Ф. Ф. Детенгоф, согласившись в суде с мнением профессора Д. Р. Лунца, на самом деле остался на той же точке зрения, что была отражена в заключении комиссии (Геворкян Н. Дурдом // Московские новости. 1991 г. 8 декабря).].

В феврале 1970 г. суд по делу П. Г. Григоренко, проходивший без обвиняемого, признал его совершившим преступления по ст. 190-1 и 70 УК РСФСР и вынес определение о помещении в психиатрическую больницу. Более четырех лет продержали генерала в психиатрических лечебницах – 40 месяцев в Черняховской спецпсихбольнице, известной своим жестоким режимом и 9 месяцев в московской психбольнице общего типа «Белые столбы».

С трагическими днями генерала Григоренко переплетена судьба молодого врача Семена Глузмана. В 1971 г. в самиздате появились результаты заочной экспертизы, доказывающие факт психического здоровья П. Григоренко, автором которой и был 25-летний врач-психиатр С. Глузман, отдавший за этот документ 10 лет своей жизни – 7 лет в заключение и 3 года в ссылке.

Жена опального генерала Зинаида Михайловна Григоренко многократно обращалась с открытыми письмами к руководителям страны с просьбой освободить ее мужа, а также к руководителям коммунистических партий Великобритании и Италии с просьбой выступить в его защиту (письма распространялись в самиздате). Вызволить генерала из психиатрических застенок пытались А. Д. Сахаров, В. Ф. Турчин, В. Н. Чалидзе и другие правозащитники. П. Г. Григоренко вышел на свободу только в июне 1974 г.

В 1976 г. Петр Григорьевич вместе с Людмилой Алексеевой, Еленой Боннэр, Анатолием Марченко, Александром Гинзбургом, Юрием Орловым и другими правозащитниками подписал учредительный документ о создании независимой общественной Группы содействия выполнению Хельсинкских соглашений.

В конце 1977 г. 70-летний правозащитник получил разрешение на 6-месячную поездку в США для хирургической операции и в гости к сыну. Находясь в Соединенных Штатах, он воздерживался от политических заявлений, напротив, называл гуманным решение советского правительства предоставить ему возможность поправить здоровье за границей. Но 13 февраля 1978 г. П. Г. Григоренко был лишен советского гражданства «за действия, наносящие ущерб престижу СССР». Изгнание было для ветерана Великой Отечественной войны тяжелейшим ударом. Он называл себя «эмигрантом поневоле» и неоднократно обращался в Президиум Верховного Совета СССР и к главам стран, подписавших Заключительный акт в Хельсинки, с требованием вернуться на Родину, выражая готовность предстать перед судом и доказать свою невиновность. В последние годы жизни, находясь на чужбине, Петр Григорьевич не отказался от правозащитной деятельности. Он выступал в защиту политзаключенных в СССР и против войны в Афганистане, написал воспоминания, которые сегодня представляют огромный интерес для изучения истории диссидентского движения в Советском Союзе[73 - См. подробнее: Григоренко П. В подполье можно встретить только крыс. М., 1997; Он же. Воспоминания // Миф о застое. Л., 1991; Геворкян Н. «Сумасшедший» генерал: Штрихи к портрету Петра Григоренко // Московские новости. 1989. № 50; Евграфов Г. «Разжаловать в рядовые!» или история о том, как один генерал стал диссидентом // Театр. 1990. № 2; Хроника текущих событий. Вып. 8, 30 июня 1969 г.; Хроника текущих событий. Вып. 12. 28 февраля 1970 г. // История советских диссидентов [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://hts.memo.ru (дата обращения: 17.09.2018) и др.].

Заочная посмертная комплексная экспертиза, проведенная комиссией из 13 ведущих российских специалистов в 1991 г. по постановлению Главной военной прокуратуры, показала, что принудительное лечение П. Г. Григоренко было необоснованным, т. к. психическим заболеванием он не страдал[74 - Комсомольская правда. 1993. 9 июля.].

Людмила Алексеева, возглавляющая сегодня Московскую Хельсинкскую группу, в одном из интервью[75 - Эхо Москвы. Передача «Разбор полета» с Людмилой Алексеевой [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://echo.msk.ru/programs/razbor_poleta/941832- (http://echo.msk.ru/programs/razbor_poleta/941832-)echo (дата обращения: 17.09.2018).] на вопрос о самом тяжелом решении, которое ей приходилось принимать в жизни, назвала решение подписать свое первое письмо протеста в 1967 г. Отмечая смысловые различия понятий «инакомыслие» и «инакодействие», правозащитница объяснила свою точку зрения: «Когда моего друга Юлика Даниэля арестовали, были письма в его поддержку его друзей и его коллег-писателей. Я не участвовала в этой кампании, просто мне не приходило в голову, что я могу сказать что-то особенное. Я с упоением читала эти письма, перепечатывала их, распространяла. <…> Мы не были инакомыслящие. Потому что подавляющее большинство думающих людей думало так, как мы. <…> Другое дело – инакодействующие…» Именно к инакодействию, требующему большого мужества, а иногда и самоотречения, с учетом понимания последствий, ветеран правозащитного движения относит участие в оппозиционных демонстрациях, публичные выступления на собраниях, личные подписи под письмами протеста.

Создание и распространение открытых писем, обращений и заявлений протеста, коллективных и единоличных можно назвать одним из основных методов борьбы с режимом и формой проявления несогласия людей с проводимой советским государством внутренней политикой. Сам факт подписи уже был актом гражданского мужества и демонстрацией оппозиции. В связи с этим тексты писем, направляемые в официальные инстанции различным должностным лицам и ходившие в самиздате, с учетом их огромного количественного и содержательного потенциала являются одним из главных исторических источников по истории инакомыслия и диссидентского движения в СССР.

2.2. Материалы судебных процессов

Самостоятельным видом социально-политического самиздата являются материалы судебных процессов над правозащитниками или теми, кто подвергся преследованию за свои убеждения. Протоколы судебных заседаний составляют сегодня часть уголовно-следственных дел и хранятся в фондах силовых ведомств в государственных архивных учреждениях. При соблюдении определенных правил, ограничивающих доступ к сведениям личного характера, имеется возможность их использования в научных целях. Но в те времена, когда эти процессы были советской реальностью, вряд ли большинство рядовых граждан могло узнать о подробностях заседаний. В современной научной литературе существует мнение, что «показательные политические процессы над оппозиционными писателями и известными правозащитниками» использовались как один из «путей систематического профилактирования довольно многочисленного околодиссидентского культурного слоя»[76 - Козлов В. А. Крамола: инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе. 1953–1982 годы // Отечественная история. 2003. № 4. С. 104.]. Процессы сопровождались тщательно подготовленными кампаниями в прессе с целью дискредитировать оппозицию в глазах простых людей и напугать потенциальных диссидентов.

Для правозащитников было важно присутствовать в зале судебного заседания, где происходили процессы над инакомыслящими, по нескольким причинам. Во-первых, для моральной поддержки своих товарищей. Во-вторых, чтобы придать гласности действительное содержание процесса, его ход, слова судей, прокуроров, подсудимых и их адвокатов. Хотя часто попасть на судебное заседание было очень непросто, т. к. залы намеренно заполнялись «людьми в штатском», пришедшими «по пригласительным билетам», а со стороны обвиняемого разрешалось присутствие только близких родственников. У родных и друзей, которым удавалось проникнуть в зал суда, выработались навыки запоминать по частям, а затем, по завершении очередного заседания, записывать ход судебных разбирательств. Материалы судебных процессов, напечатанные на машинке, становились, таким образом, доступными в самиздате, а с появлением ХТС регулярно публиковались в бюллетене правозащитников.

Адвокат Дина Каминская (защитник Владимира Буковского, Павла Литвинова, Юрия Галанскова) так пишет о политических судебных процессах в своих воспоминаниях: «Секретарь дает распоряжение впустить публику. И сразу же наш небольшой зал наполнился, набился до отказа какими-то необычными для суда людьми. Они все знали друг друга, громко разговаривали, смеялись, какая-то единая по своему облику “оперативно-комсомольская” масса. Потом это станет привычным, будет повторяться во время каждого процесса над инакомыслящими. Я начну отличать тех, кого видела раньше, от тех, кого впервые включили статистами в эту массовку. Они нужны были для того, чтобы заполнить зал “своей”, надежной публикой, чтобы не пустить в зал других – тех, кто с утра до вечера в течение трех дней будет стоять на улице перед судом и ждать каждой вести о своих друзьях-подсудимых. Так власти пытаются обеспечить закрытость этих “открытых” процессов. Так пытаются пресечь всякую возможность утечки информации из зала суда. И все же, чаще всего кому-нибудь из родственников подсудимых удавалось пронести в сумочке или в кармане пиджака магнитофон или кто-то умудрялся тайно стенографировать ход процесса. Так после каждого процесса появлялась почти дословная запись всего того, что происходило в суде»[77 - Каминская Д. Записки адвоката. С. 177.].

Одним из первых документов самиздата, получивших широкое хождение, была запись судебного процесса по делу Иосифа Бродского (февраль 1964 г.), сделанная журналисткой и писательницей Фридой Вигдоровой[78 - АС № 236. Запись судебного разбирательства по делу Иосифа Бродского // HU-OSA, 300/ 85/ 11.]. Сегодня специалисты, изучающие самиздатские тексты как «вторую (другую) культуру», относят этот документ к «высокому» или «классическому» самиздату. Многократно цитировались и широко известны неординарные для советского сознания ответы начинающего поэта-переводчика на вопросы судьи (фамилия которой – Савельева – также стала почти нарицательной) о том, кто награждает человека поэтическим даром и надо ли этому учиться.

Обращают на себя внимание речевые и личностные характеристики свидетелей со стороны защиты и обвинения, участвовавших в суде над И. Бродским. Хотя в советском праве не было таких понятий, как «свидетель обвинения» или «свидетель защиты», но по сути дела, выступая против обвиняемого или в его пользу, они таковыми являлись. Так, руководитель молодежного литературного объединения Ленинграда Наталья Иосифовна Грудинина, профессиональный поэт и переводчик, знакомая со стихами Бродского, называет его «очень талантливым поэтом, на голову выше многих, кто считается профессиональным переводчиком», обладающим «специфическим, не часто встречающимся талантом художественного перевода стихов». Объясняя особенности труда начинающих поэтов, Н. И. Грудинина иллюстрирует его шуткой, очень не понравившейся судье: «разница между тунеядцем и молодым поэтом в том, что тунеядец не работает и ест, а молодой поэт работает, но не всегда ест». Другой свидетель со стороны защиты, Ефим Григорьевич Эткинд, преподаватель Педагогического института им. Герцена, специалист в области поэзии, также знающий работы подсудимого, оценивает его как «человека редкой одаренности, …трудоспособности и усидчивости, …перед которым большое будущее». Анализируя качество переводов Бродского, Е. Г. Эткинд отмечает: «На меня произвели сильное впечатление ясность поэтических оборотов, музыкальность, страстность и энергия стиха. Поразило меня и то, что Бродский самостоятельно, без всякой посторонней помощи изучил польский язык. <…> Я много беседовал с Бродским и удивился его познаниям в области американской, английской и польской литературы». Пытаясь объяснить суду специфику труда переводчика, не имеющего ничего общего с тунеядством, филолог старается убедить судей: «Перевод стихов – труднейшая работа, требующая усердия, знаний, таланта. На этом пути литератора могут ожидать бесчисленные неудачи, а материальный доход – дело далекого будущего. Можно несколько лет переводить стихи и не заработать этим ни рубля. Такой труд требует самоотверженной любви к поэзии и к самому труду»[79 - АС № 236. Запись судебного разбирательства по делу Иосифа Бродского.]. К характеристике переводов подсудимого как «талантливых и ярких» присоединил свой голос профессор Педагогического института им. Герцена, лингвист, литературовед и переводчик Владимир Григорьевич Адмони: «Для меня ясно, что он трудится – трудится напряженно и упорно. А когда я сегодня – только сегодня – узнал, что он вообще кончил только семь классов, то для меня стало ясно, что он должен был вести поистине гигантскую работу, чтобы приобрести такое мастерство и такую культуру, которыми он обладает. К работе поэта-переводчика относится то, что Маяковский говорил о работе поэта: “Изводишь нужного слова ради / тысячи тонн словесной руды”».