Святы и прокляты

– Отчего же не сейчас, когда мы практически уже подошли к первой женитьбе нашего обожаемого короля? – притворно удивился оруженосец и, низко поклонившись, предложил трубадуру выполнить пожелание прекрасной юной донны и спеть во славу Констанции и всего Арагонского дома.

– Донна Констанция – дочь арагонского,
доброго, щедрого короля Альфонсо
и королевы Санчи Кастильской,
женщины набожной и незлобивой,

– начал нараспев Фогельвейде, —

сестры Педро II.
В девятнадцать лет ее выдали замуж
за венгерского Имре – короля славного.
И через год, родила королева
принца наследного, нежного Ласло.
Славили люди Бога и Имре,
пили вино, трое суток плясали.

– трубадур прижмурил единственный глаз, перебирая струны невидимой арфы, и явно наслаждаясь повестью. —

Пять лет прошло и добрейший Имре,
отдал трон сыну, опасаясь,
как бы коварный брат его Андраш
не отобрал у младенца корону,
когда короля Имре не станет.
Впрочем, судьба у наследника злая:
Имре не стало, и Андраш стал править,
запер Констанцию в башне тюремной.
Коварный властитель, не к ночи помянут!
Трень, брень. Что делать бедняжке?
Заручившись подмогой рыцарей верных,
бежала голубка с маленьким сыном
в чужую им землю, в Вену австрийскую.
Горе летело за нею по свету,
крошка-король заразился и помер.
Помер, достигнув Вены печальной,
на руках у Констанции и Леопольда.
Злой же Андраш сел на престоле,
ел и рыгал, пил и пьяным валялся,
громко орал и смердел, как скотина.
Трень-брень, струны серебряные,
трень-брень на лютне золотой.
Констанция стала на время свободной.
Неутешную мать вернули обратно
и в монастырь заточили в Сихене.

Трубадур перевел дыхание и продолжил:

– Вот молится бедная год, два, четыре…
Меж тем неспокойно в родном Арагоне.
Брат ее – царственный Педро —
брак с докучной супругой мечтает расторгнуть,
о чем пишет Папе, моля о подмоге.
Трень-брень – золото струны, души трубадура…
И Папа ответ ему шлет аж из Рима,
что, коли желает король королеву постылую выгнать,
то чтоб по закону все, шито да крыто!
Нужно сеструху, что года четыре без дела томится
в обители чистых, отдать спешно замуж,
за юного Фридриха. Да в путь собираться.

– Не понимаю, как это ты до сих пор жив и утратил только руку и глаз? – изумился песне Вольфганг Франц. – Впрочем, я ничего не знаю о жизни донны Констанции до ее замужества, так что не могу с тобой спорить. Добавлю только, что Фридрих отказался от Дульсе, которая была старше его всего на два года, в пользу Констанции, старше его аж на пятнадцать лет, исключительно из-за того, что в качества приданого к юному королю переходило пятьсот испанских рыцарей в полном вооружении, на конях и с оруженосцами! Кстати, бывшего супруга Констанции у нас называли не Имре, а Эммерих, но это, пожалуй, не столь важно.

Не задумываясь, Фридрих принял щедрое предложение в надежде наконец навести порядок в собственной стране. Папа ответил ему сразу же, пообещав, что при благоприятных обстоятельствах невеста прибудет в Палермо в марте, сопровождаемая рыцарями. Но в реальности ждать пришлось до 19 августа, когда их обвенчали в кафедральном соборе Палермо.

А через две недели наш король Фридрих, игнорируя подписанный его матерью конкордат, попытался посадить на освободившееся архиепископское место в Палермо своего человека, утверждая таким образом пресловутое «королевское право». Его ставленник продержался недолго: Иннокентий объяснил настоящее правовое положение, и Фридрих был вынужден уступить.

Я мало что понимал в политике, полагая, что когда наш король возьмет верх, мы приобретем самых лучших соколов и каждый день будем охотиться или плавать, и уж точно у каждого появится хотя бы по одной женщине.

В то время я был зол на мальчика по имени Таддеуш: ему на дам везло как черту, в пору святую инквизицию призывать на помощь! Стоило только кому-то из наших признаться, что вздыхает по фрейлине, а этот уже бахвалится, что-де была у него одна такая… Это теперь-то я понимаю, что врал мерзавец. А тогда если чего и хотелось, так прирезать подлеца.

В то время лично я обхаживал дочку нашего капитана, а Фридрих, несмотря на супружеские обеты, серьезно увлекся дочерью одного графа. В год, когда пастушок Стефан во Франции и за ним пастушок Николаус в Германии возвестили о своем небывалом крестовом походе, графская дочка подарила нашему королю сына, которого тот нарек Фридрих Петторано. Не знаю, как в дальнейшем сложилась судьба этого бастарда, но при жизни они с отцом отчего-то друг друга жутко невзлюбили.

Королева Констанция же подарила нашему государю первенца, которого тот назвал в честь своего отца Генрихом[54 - Генрих VII Гогенштауфен (1211–1242) – старший сын императора Фридриха II, номинально король Сицилийского королевства в 1212–1217 годах, король Германии в 1220–1235 годах, герцог Швабии в 1217–1235 годах.], а приблизительно между этими двумя сыновьями, одна из фрейлин или служанок, не суть, родила ему дочку Катарину ди Марано. Впрочем, говорят, у трубадуров память получше? Правильно излагаю?

– Пока все правильно, друг мой. Единственно, с твоего разрешения, дополню, что бастард Фридрих Петторано погиб в 1239 году… Что же до Катерины ди Марано, то Фридрих время от времени навещал ее с матушкой. А когда дочке исполнилось то ли четырнадцать, то ли пятнадцать, выдал ее замуж за Джакомо ди Монферрато, маркиза ди Финале. Больше я о ней ничего не слышал.

Впрочем, позже мы, безусловно, составим список законных детей короля и его бастардов, но, прошу тебя, не забегай вперед. Мы только что начали рассказывать, как Фридрих нарушил конкордат и Папа поставил его на место, а потом вдруг скакнули в 1212 год.

– Точно, эка меня занесло, – оруженосец почесал в затылке. – Кстати, будут нас сегодня кормить или нет? – Он покосился на Рудольфио.

Тот ответил лишь издевательской улыбкой, мол, тоже мне, нашел слугу – так я тебе и побежал торопить поваров!

– Ну ладно, – пожал плечами Вольфганг Франц. – Мне-то что? Я и потерпеть могу, дело привычное, – он сделал паузу, уткнувшись взором в гобелен, где красивая донна дарила цветок своему рыцарю. – В общем, так. Фридрих был зол на Папу, – оруженосец поднял вверх палец. – Дело в том, что Иннокентий самолично ставил угодных ему епископов. Королю было бы плевать на это, ограничивайся власть оных пределами церкви. Но так повелось, что все эти служители Господа одновременно занимали и высокие посты в королевстве, а, следовательно, Папа решал, кто именно должен окружать короля.

Скажем для простоты, что, если бы по своей доброте Его Королевское Величество пожелал бы сделать своего воспитателя, моего дядю, казначеем, а своего бастарда канцлером, – ему бы это не удалось. Так как все высокие посты занимали, занимают и будут занимать ставленники Его Святейшества, которых с теплых мест не выкорчуешь даже королевским указом. Потому что из-за трижды профуканного конкордата, как раз король-то и не указ! А что такое король, не имеющий ни на что права?! Может быть, дураку Оттону и такая власть была мила, лишь бы в короне да на троне, хоть с голым задом, но Фридрих от унижения мог только зубами скрежетать.

Да и было отчего! С одной стороны, внутри острова ураганят горные сарацины. Дороги контролируют шайки немцев из бывшей Оттоновой солдатни. Сунься на материк – и огребешь по полной от верных слуг старины Дипольда. Бароны, достаток которых позволял им содержать войско, пока Фридрих был маленьким, урвали себе приходы и поместья, являющиеся его наследными владениями, и теперь были готовы с оружием в руках отстаивать свое. Добавьте к этому придворную капеллу, канцелярию и семейный совет, где все только и делали, что подсиживали друг дружку, борясь за выживание самыми подлыми способами. Попробуй справиться со всем этим, когда тебе всего-навсего четырнадцать лет!

Но Фридрих не сдался, и уже в феврале 1209 года отдал приказ перепроверить раздачу привилегий на Сицилии и в Калабрии. Цель – по возможности вернуть королевскую собственность.

Первым пострадал лучший друг короля и самый близкий к нему человек добрейший канцлер Вальтер Пальяра и его семья. – Оратор картинно поклонился фамильным гобеленам. – Молодой король частично лишил его власти, а именно Вальтер к тому времени, ко всему прочему, занимал пост архиепископа Катании. Папа тут же отреагировал письмом с предупреждением, но на этот раз король оставил послание без ответа.

Затем наш Фридрих пригласил на освободившиеся должности людей, доказавших на деле свою преданность. Я не припомню всех имен, но он вызвал к себе владельца Патерно из Западной Катании, сеньора Пагануса Паризийского, графа Бутеры и принял его в так называемый семейный совет. Вслед за ним к Фридриху приехали епископ Ансельм из Патти и епископ Иоганн ди Чикала – верные слуги его отца. Он утвердил спасшего его из плена Дипольда фон Швайнспойнта, графа Ачерры, в должности капитана и верховного судьи Апулии и Терра-ле-Лаворо. А Берард стал архиепископом сначала Бари, затем Палермо.

Жесткая проверка привилегий все набирала и набирала обороты, так что в мае 1209 года на северо-востоке Сицилии вспыхнуло восстание. Многие, кто получил письменное требование явиться на королевский суд и добровольно отдать захваченное, не желали расставаться с тем, что имели, и тогда пятнадцатилетний король и все верные ему мальчишки свиты вскочили на коней, бросились в гущу сражения и одержали верх. Сказать невозможно, как был красив король с длинными золотыми волосами! Прекрасный, точно карающий ангел, он показал себя смельчаком, и мятежники были вынуждены отступить, пав перед ним на колени.

Мы ехали мимо строя коленопреклонённых баронов и их людей, когда Фридрих вдруг узнал кого-то среди них. Секунда – и он уже спешился и подал руку… Я присмотрелся. В пыльной одежде, с лицом запачканном кровью, перед королем, не зная куда деть глаза, на коленях стоял граф Поль Чикала – родной брат верного королю епископа Иоганна ди Чикала… Конечно же мятежники были прощены, после чего все как один сделались самыми яркими приверженцами короля.

По возвращении в Палермо Фридрих написал об этой битве: «Когда мы с большой силой проскакали через Сицилию, страх перед Нашей мощью сделал сынов мятежа, ненавидящих мир, такими мирными, что они со всей покорностью приняли бремя Нашего владычества и смиренно покорились Нашей власти. Вся страна радуется, и ликует народ в полноте мира…».