Нескучная книжица про… (сборник)

Красиво. Со всех сторон.

Разбежались не сразу. Пытаясь хранить видимость отношений, несколько месяцев жили под одной крышей. Хотя, что могло быть нелепей – изображать семью, чтоб не травмировать сына. И уик-эндовая эта пытка, с совместным походом по магазинам и в кино. Чтобы все, как у людей. Боже, как было больно!

На Генку словно надели стеклянную банку. Невозможно достучаться – он ее не слышал. Не действовали никакие доводы. Твердил словами чужими:

– Отпусти меня. Я тебя не люблю. Это привычка. Между нами давно все кончилось.

Так он не говорил никогда, и было у Натальи чувство, будто за него говорит кто-то другой.

Она вставала ночью, садилась в машину и рулила, давая волю слезам, с тем, чтоб найти себя утром на кольцевой в районе Кронштадта. Струна натягивалась, и, как ни крути, должна была лопнуть.

Лопнула. Муж собрал вещи и ушел.

«Поживем отдельно» – мягкая формулировка взрослых, которые все понимают.

Дети честнее. Андрюха, уйдя к себе, долго переваривал новости, а выйдя, спросил:

– Ма, а зачем ты ему ключ оставила? Это наш дом. Пусть звонит, если хочет зайти.

И нельзя ведь сказать, что ударило, как гром среди ясного неба. Но прежде Наталья замечать не хотела блестящих мужниных глаз.

А ведь были звоночки. Такое чувство, что он нарочно прокалывался. Играл в шпионов: бросал телефон с пикнувшей смс-кой, краснел ушами.

Будто провоцировал: поревнуй меня! Если удавалось, пил ее слезы.

Что может быть слаще: и там хороший, и здесь красивый. И тут по нему плачут, и там его ждут.

Наталья думала, что сможет балансировать. Оказалось, нет.

Перестроилась вправо, подтягиваясь к повороту на кольцевую. Судя по плотности потока, тут предстояло ей провести минут сорок. Мигнули фары, и кто-то пропустил ее видавший виды «Фольксваген». Теперь, пожалуй, двадцать минут. Жизнь налаживалась.

Коллеги к ее беде отнеслись с пониманием. Хотя Наталья заметила, что вокруг нее образовался тихий вакуум. Лишний раз ее старались не тревожить, не спрашивали, чтобы не бередить раны. А ей от тишины становилось лишь хуже. Никак нельзя в такие моменты человеку быть одному.

Подруги разделились во мнениях.

– Все образуется, говорила одна, – столько лет вместе прожили. Перебесится. Вернется.

Оптимизм казался Наташке наигранным. Будто не хотелось подружке вникать в проблемы, и она щебетала первое, что в голову пришло, чтоб быстрей свернуть тему.

– Будем влюблять его в тебя обратно, – говорила другая и тащила Наталью в солярий и по бутикам.

С сомнением глядя в зеркало очередной примерочной, в который раз задавала себе Наташка вопрос – и на фига это все?

Если разлюбил, то, сколько не украшайся, не поможет. Как ни запаковывай тушку в новые блузки и платьица, лишние килограммы не пропадут. И чертово отражение не трепетной ланью выглядит, а вполне откормленным бегемотиком.

И какая разница, с каким цветом кожи реветь по ночам: золотисто-бронзовым, как обещает реклама солярия, или серо-зеленым, как бесстрастно констатирует зеркало?

– На фиг он тебе сдался, ты сама справишься и будешь счастлива, – убеждала сестра.

Явно свои задачи решала.

Наталья давно заметила, что чаще всего «не нужны нам никакие слюнявые мамонты» кричат барышни с незадавшейся личной жизнью. И кто виноват – гадкая вторая половина человечества (все как на подбор, сволочи, бабники, мужланы и тупицы), или женская косолапость этих барышень – вопрос открытый.

С сестрой можно, конечно, сладостно перемыть кости мужикам вообще и конкретному Генке в частности. Но изредка. Чтобы перековать обычную замужнюю женщину в предводительницу банды феминисток, требуется нечто большее, чем регулярное повторение мантры «я сама!»

– К гадалке надо пойти, его приворожили, – твердила соседка.

Угу, к Бабе Яге в ступе тоже неплохо, мрачно кивала Наташка. А что, связку сушеных жаб разлучнице в грызло, и раскаявшийся милый вновь падает в твои объятия. Только вот в дефиците нынче Бабки Ёжки – переквалифицировались в налоговых инспекторов…

Вырулила на кольцевую. Фонари на обочине замигали быстрее. Разогналась до бешеной скорости, аж 30 километров в час. По радио сулили дожди. Август.

Лето кончается.

Тяжко, конечно, было – она привыкла жить семейными делами, а тут они сократились ровно на треть: осталась вдвоем с сыном Андрюхой. Обормот пубертатный, как он изводил ее прежде! Оттачивал подростковое хамство на матери. А тут – изменилось все в одночасье. Повзрослел будто вдруг, сказал:

– Мама, зачем он нам? У тебя есть я.

Не простил отца. Вычеркнул.

Сын отрезал, а Генку мотало – привык быть хорошим и здесь и там. Не мог просто так их оставить.

Приезжал, интересовался делами в школе, деньги приносил… не хотел понимать – уходя, уходи.

Отставив ее в слезах, через время появлялся снова.

Они возвращались с Андрюшкой домой и обнаруживали холодильник, под завязку набитый продуктами. Теми, что они любят.

Он пытался ухаживать за ними и одновременно жить там. Жил на две семьи.

– Зачем?! – орала Наташка беззвучно, – что за радость резать этот хвост по частям? Почему нельзя уйти совсем?

Только она успокаивалась – история повторялась. Так и длился все месяцы этот странный тяни-толкай.

И до сих пор не кончается.

Развестись официально не успели. Генка приходил, недоумевая: я же помочь. Вы же мои родные, как тут без меня?

В один из визитов не выдержал сын. Отодвинул ревущую мать, сказал:

– Пап. Шел бы ты отсюда. К себе домой, – и за дверь выставил.

Успокаивал Наташу, потом произнес:

– Мам, одевайся. Пойдем гулять.

Не слушая возражений, за руку взял и повел в аптеку.

Строгая фармацевт смотрела на сына поверх очков: