Фуск качнул головой. Не представить: Виния Руфина – стриженая, как мальчик. Не представить. Как и не вернуть упущенных лет.
Только подумать: боги даровали встречу с Винией Руфиной пятнадцать лет назад. Он не заметил, не запомнил ее. Антония… Тогда он был ослеплен. Из всех женщин видел одну Антонию. Антония… Перед глазами встает стена беседки, оплетенная виноградом. На сухих лозах листья багряны. Мраморное изваяние Венеры. Дождь хлещет по белоснежным плечам богини. Женщина в бордовой тунике, облепившей тело, красотой форм превосходит пеннорожденную. Слипшиеся пряди волос, пунцовые губы.
Она оказалась жадна, отвратительно жадна… Принеся жертвы у алтарей, вошла в его дом женой. Женой человека влиятельного. Брала подношения у всех, кто искал заступничества ее мужа. Стоило Фуску покинуть Рим, распорядилась отвезти и бросить на Тибуртинском острове у храма Эскулапа старых рабов – не кормить же даром. Челядь держала впроголодь. Клиентов угощала объедками да кислятиной, вроде лигурийских вин. Антония… К ней, единственной, стремился взор. А после пяти лет супружества он не то, что видеть ее – слышать о ней не желал. Вероятно, Антония испытывала сходные чувства, ибо с легкостью покинула и мужа, и дочь. Уходя, забрала даже игрушки и украшения, подаренные маленькой Корнелии.
Время утекло – не вернуть. Лишь этой весной Фуск в доме Гая Элия вновь встретил Винию. Почему-то с тех пор дела призывали его в дом друга чуть не каждый день.
– Ты отомщена, – вздохнул Фуск. – Все мои взгляды остаются безответными.
– Еще бы. У тебя было пятнадцать лет, чтобы разглядеть мои достоинства, у меня – твои недостатки.
– Безжалостная!
– Не отчаивайся, – утешил префекта Гай Элий. – О тебе помнили пятнадцать лет.
Фуск отмахнулся.
– Помнили – выйдя замуж за другого.
– Не родился еще мужчина, способный разбить мне сердце, – гордо заявила Виния.
На мгновение прикрыла глаза. Фуск и Элий вновь быстро переглянулись.
– Твоя дочь все еще в Толозе? – спросил Гай.
Виния затаила дыхание. Она, разумеется, слышала о взрослой дочери префекта Фуска, но не видела ни разу. На ее жадные расспросы Гай Элий пожимал плечами. «Красивая? Еще девочка».
– Да, – откликнулся Фуск. Не удержался от желчной усмешки. – После десятилетней разлуки Антония возгорелась желанием ее увидеть. Я не препятствовал. А сейчас даже рад: не томиться же ей в такую жару в Риме. Вернется к ноябрьским календам…
Виния завертелась на горячих подушках.
– Хочу домой, – сказала она капризно, – нет, к себе домой. Префект, ты мой гость, не вздумай отказаться. Марциал уже месяц слезно умоляет о встрече с тобой. Я обещала. Берегись его разочаровывать, пощады не будет. Ославит в эпиграммах на весь Рим.
– Отрадно сознавать, что счастьем получить приглашение я обязан Марциалу.
– Гай, тоже можешь придти.
– Ты сегодня поразительно любезна, – Гай Элий поклонился. – Отвергнуть столь радушное приглашение невозможно.
Лектикарии подняли носилки и скорым шагом – насколько это было возможно на запруженных народом улицах – направились в сторону Эсквилина. Толпа все прибывала, временами рабам приходилось поднимать лектику над головой. Фуск предоставил солдатам конвоя прокладывать дорогу.
Маленькая процессия миновала Форум с его священной смоковницей, бесчисленными изваяниями богов и богинь, императоров, знаменитых граждан… Надо всеми возвышалась отлитая из золота статуя Домициана, затмившая пять прежних, серебряных.
Корнелий Фуск сдержал шаг и, поравнявшись с Элием, сказал негромко:
– Гай, тотчас отошли носилки за Зенобием.
– Императорский лекарь?… Согласится ли? – усомнился Элий.
– Пусть твои люди спросят центуриона Веттия, он разыщет лекаря и передаст просьбу. Мне Зенобий не откажет.
Элий кивнул, убеждать его не требовалась. Сколь опасна августовская лихорадка знал с того дня, как навсегда закрылись черные глаза Постумии Гарцы.
Наконец, они достигли дома Винии, находившегося на северном отроге Эсквилина, близ портика Ливии. Фуск порадовался, что в этом портике Виния может спасаться от жары. Платаны, увитые виноградными лозами, превратились в тенистые беседки. Звенели фонтаны, наполняя воздух влагой и прохладой. Это был настоящий оазис среди раскаленных на солнце каменных стен.
Лектикарии опустили носилки на землю. Фуск протянул руку, любезно помогая Винии выйти.
– Гай, жду тебя вечером, – обратилась Виния к брату. – Префект, можешь меня сопровождать.
– Благодарю, божественная.
Простившись с Элием и отпустив конвой, Фуск последовал за хозяйкой. Миновав переднюю-остий, они остановились в полутемном атрии. Тускло поблескивала вода в бассейне – солнце садилось, лучи уже не попадали в квадратное отверстие в крыше. Смутно угадывался ряд мраморных и бронзовых изваяний, выстроившихся вдоль стен. В воздухе витал очень сильный густой, тягучий аромат – где-то прятались вазы с лилиями.
– Скажешь ты наконец, – быстрым шепотом спросила Виния. – Что с Парисом?
– Император ничего не обещал мне. Все же, надеюсь, мы выиграли день… полдня. Приказ еще не отдан. Но я могу получить его в любое мгновение. И уж тогда, – он улыбнулся, – какая-нибудь досадная случайность помешает исполнить волю Цезаря.
Тут Фуск с восторгом подметил в глазах Винии испуг.
– Ты рискуешь головой! – воскликнула она.
– Женщины любят героев, не правда ли?
– Живых героев, – уточнила Виния.
Послышались шаркающие шаги, и раб-атриенс внес факел. Пламя отразилось в квадратном бассейне-имплювии, пробежало по ряду окружавших бассейн колонн, выхватило из тьмы вазы, полные белоснежных лилий.
– Я приказал натопить термы, – сообщил раб.
– Натопить! – Виния стремительно развернулась к нему. – В такую жару! Ты выжил из ума.
Старик покорно пожал плечами, однако Фуску померещилось – глаза раба лукаво блеснули.
– Я мечтаю о ледяной ванне. Немедленно охладить печь, проветрить… О, боги, в эту духоту и проветрить нельзя, – продолжала стенать Виния.
Старик пожевал губами и сообщил.
– Барвену купить не удалось. Торговцы совсем потеряли совесть… За одну жалкую рыбешку требуют платы, как за доброго скакуна.
– Ах, скряга! – задохнулась Виния. – Говори, чудовище, чем я буду угощать гостей?
– Я раков принес, да десятка два устриц, да крупных улиток.
Виния воздела руки, взывая к богам.
– Раков! На праздничный стол. До какого позора я дожила!
Фуск изо всех сил старался не рассмеяться.