Венец Кошачьей королевы

Пробудилась я как в сказке… на руку капнули горячим воском. Спросонья ничего не могла понять. Темные фигуры толпятся возле постели, мечутся огоньки свечей, колышутся тени.

Ясно, нагрянули фрейлины. Все пятнадцать. И добро бы они только ходили строем, так они еще и говорили разом!

– Принцесса…

– Его Величество…

– Ваше высочество…

– Приглашает…

Дамы волновались, шептали, шипели. Длинные локоны извивались, шитье на платьях посверкивало золотой и серебряной чешуей. Ни дать ни взять – клубок потревоженных гадюк.

Кислолицый братец вздумал со мной побеседовать? Кажется, впервые за три года. Не иначе, близится конец света!

Я не позволила втиснуть себя в корсет – торопимся же, монарх ждет! Фрейлины всполошились, будто я вышла голой. Всю дорогу по узкому переходу, соединявшему мою комнату с покоями короля, различала позади тихое: «деревенщ-щ-щ-щина». К счастью, в королевские покои вступила одна, без назойливой свиты.

Сказать, что в комнате было жарко – ничего не сказать. В очаге полыхали – нет, не поленья – целые стволы. Топить в июле – одна из королевских прихотей. Конечно, будешь мерзнуть, если на душе вечная хмарь. Братец придвинул кресло к огню, да еще завернулся в подбитый чернобуркой плащ. Он все еще носил траур по умершей жене, хотя, да простит меня покойница, она не заслуживала скорби. Дело не в том, что супруга монарха была старше его на пятнадцать лет и не сумела подарить королю наследника. Можно было стерпеть ее вечное недовольство и мелочные придирки. Простить скаредность нищенки и склочность рыночной торговки. Хуже другое: сама не умея радоваться, королева искореняла всяческую радость.

Стоило ей подметить в кавалере и даме взаимную склонность – их тут же разлучали. Когда бродячим актерам рукоплескали – бедолаг немедленно изгоняли из города. Если чьи-то сочинения имели успех – автор рисковал угодить в темницу. Иные из придворных улыбнуться боялись, дабы не впасть в немилость. А уж петь и танцевать дозволялось только простонародью.

Всходов долго ждать не пришлось. Актеры обходили столицу за тридевять земель. Певцы и музыканты разбрелись по чужим дворам. Кавалеры и дамы встречались лишь ради минутного наслаждения. Скука воцарилась при дворе. Из скуки рождалось уныние, из уныния – злоязычие и козни.

Брат в меру сил продолжал оказывать супруге знаки уважения, больше того – пытался хранить ей верность. Как будто мало ему было трех войн и пяти недородов кряду! Стоит ли удивляться, что из жизнерадостного и беспечного юноши он превратился в вечно подозрительного брюзгу и зануду?

Черный бархат одежды подчеркивал восковую бледность лица. Брат сидел, опершись локтем о колено, опустив подбородок на сплетенные пальцы, и размышлял над шахматной доской. Отблески пламени играли на фигурках из оникса и лазурита. Пешки ощетинились бронзовыми копьями, кони сверкали серебряной сбруей, на голове королей блистали золотые короны.

Королевские кошки – тоже угольно-черные – возлежали у камина, щурясь на языки пламени. Самые невозмутимые и достойные обитатели замка.

Серебристый бой часов возвестил полночь. Для меня середина ночи, для короля – ранний вечер. Не отрывая взгляда от доски, он неопределенно повел головой – веля? приглашая? – садиться. Кресло напротив пустовало, но я предпочла устроиться подальше от очага, в полутьме у стены. Король поднял руку, помедлил, коснулся одной из лазуритовых фигур и нерешительно отнял пальцы.

С кем он сражается? Вряд ли с самим собой, недаром второе кресло придвинуто к очагу.

Брат наконец переставил лазуритового коня и отвлекся от доски. Тихим невыразительным голосом проговорил:

– Герцог Ортаго просит твоей руки.

Стоило будить меня ради такой новости! Все равно замуж не выдадут. Брат связан клятвой, данной отцу, вернее собственным нелепым толкованием этой клятвы. Вообразил, будто покойный монарх желал для меня участи принцессы, то есть замужества с отпрыском какого-нибудь королевского дома. Но разве принц захочет жениться на дочери трактирщицы?

А выдать меня замуж менее почетно брат не решается.

Герцог Ортаго… Кто же этот остолоп, обрекший короля на очередные сомнения? Перед моими глазами замелькали, сплетаясь, ветви родословных дерев. Закурчавились листья, запели птицы… Тьфу, наваждение! Только ветви. Надо искать где-то у макушки. Герцог Ортаго. Герц… Да это же Горвик! Пасынок моего дяди! Горвик захотел на мне жениться!

Я вынырнула из остатков сна задохнувшись, будто вырвалась из водоворота. Горвик! Нынче днем он показал мне старинный лик Кошачьей королевы. И хоть бы заикнулся!.. Нет, в тот миг ничто иное его не занимало, в том числе и я. Любопытно, когда надумал? Когда убедился, что я не проболталась о фреске?