Бессмертное пламя

– А где ты уже поучаствовал? В плане… мировой истории, – спросила я по наитию. – Был Чингисханом? Ганнибалом? Наполеоном?

Люциан скептически покосился на меня, словно точно знал, что я замышляла.

– Я всегда в основном держался в тени. Отец никогда не был сторонником подобного шоу, как он это называл, когда праймус играет важную роль в человеческом мире.

«Его отец?» Ага, значит, у демонов тоже есть родители. А принимая во внимание презрение, с которым Люциан говорил о своем отце, отношения между родителями и детьми у демонов не сильно отличались от наших. Я ухмыльнулась. Это мне знакомо.

– А ты слушался папу?

– Он заседает в Верховном Совете, – выговорил он преувеличенно бесстрастно. Но меня не проведешь: на вопрос он не ответил. Я решила испробовать легкую провокацию.

– Вау. Так ты избалованный ребенок, – выдала я негромко.

Люциан засопел. «Прямое попадание».

– Я бы так не сказал, – его челюсть так напряглась, мне даже послышалось, что у него зубы заскрипели. Не у одной меня тут сложные отношения с папочкой. «Или не папочкой».

Люциан угрюмо уставился на темную дорогу за стеклом. Я немножко подождала, чтобы дать ему возможность выговориться, но он молчал. Тогда я зацепилась за другое сказанное слово.

– Как же такой благородный член Лиги получает эмоции без исторических «шоу»? Работает клоуном на детских утренниках? – даже со своим воображением я не могла представить, чьи настолько высокие запросы не удовлетворял бы сын-Наполеон.

– Самым могущественным из нас больше не приходится что-то делать, чтобы питаться. У нас в распоряжении так много отмеченных людей, что можно насытиться раз десять за день.

«Отмеченные люди?» Я покопалась в памяти. Лиззи что-то такое упоминала.

– Почему тогда всем праймусам не поступать так же? – спросила я.

– Чтобы отметить человека, нужно вступить в определенный возраст и накопить значительную силу. Мало кто из людей принимает на себя такие обязательства, не требуя награды. Праймус передает человеку малую толику своих сил, излишнюю, а взамен получает свободный и эксклюзивный доступ к определенным эмоциям.

– Как мой гиперчувствительный слух. – Теперь мне стало ясно, почему Лиззи и Гидеон так обезумели. Они не знали, что печать Люциана мне ничего не стоила.

– Да, только те печати не теряют своих свойств на протяжении всей человеческой жизни. А отдать часть своих способностей – пускай всего на несколько десятилетий – могут позволить себе только сильнейшие праймусы.

Лиззи была права. Кардинальных отличий между праймусами и людьми не было: узкий круг элиты, которая заставляет остальных трудиться за них, парочка фанатиков, которым поклонялись, несколько чудиков, куча мелких преступников и несколько крупных, плюс пара-тройка идеалистов, стремящихся изменить мир к лучшему. Это было бы смешно, не будь оно реальностью.

– И сколько таких людей держишь ты сам? – казалось, сарказм в моем голосе задел Люциана.

– Ни одного, – сухо ответил он.

Я заулыбалась:

– Ага, бунтовщик.

– Бунтовщик? – его брови вопросительно изогнулись. На какой-то миг я почувствовала себя лучше. Был он могущественным демоном или нет, очевидно, у него тоже имелись вполне себе человеческие проблемы.

– Ну да, у твоего отца была цель: сделать тебя таким же, как он. Ты мог стать таким, но не захотел. Ты ему сопротивляешься. Поэтому ты – бунтовщик, – радостно объяснила я. Люциан отреагировал на мои рассуждения тихим смехом.

– Значит, у нас есть что-то общее, – сказал он и вновь сосредоточился на дороге. Она пошла под гору. Люциан преодолевал серпантин быстро и спокойно, словно всю жизнь только этим и занимался.

– Куда мы направляемся?

– Пусть это будет сюрприз. Главное, тебе подадут лучший джин-тоник, который ты когда-либо пробовала.

– А тебе это помогает? В плане, ты напиваешься?

– Если достаточно выпить. Мой организм быстрее выводит алкоголь. Следовательно, мне нужно пить намного больше, чтобы подействовало.

Он проехал еще несколько поворотов, и я окончательно заблудилась. Ночные леса, которые мы проезжали, могли находиться где угодно в долине. Только когда мы проскочили указатель с направлением на лицей, я поняла, где мы. В голове тут же родился новый вопрос:

– Какую отговорку вы придумали для дирекции лицея? Вы же не могли внушить всей школе, что целый класс во главе с учителями отправился на геологическую экскурсию.

– Мы и не такое устраивали, – оскалил зубы Люциан. – Но нет. Для всех остальных в эти дни ты очень пунктуально приходила в школу и очень старалась на занятиях. Об этом позаботился Тоби.

– Тоби – праймус?! – у меня округлились глаза. Люциан недовольно вздохнул.

– Для того, кто нуждался в личном пространстве, ты задаешь чертовски много вопросов.

– Извини, – насупилась я, а Люциан снова свернул. Я знала этот путь. Слишком уж часто им пользовалась, потому что вел он ко мне домой.

– Не извиняйся. И нет, Тобиас – не праймус. Он полукровка с очень специфическим даром.

Он, кажется, не обратил внимания на тот факт, что этой фразой породил еще больше вопросов. Я выжидала, пока он объяснит. Когда он этого не сделал, я его подтолкнула:

– Полукровка?! Наполовину праймус, наполовину человек?

– Что-то в этом роде, – уклончиво ответил он и сконцентрировался на управлении машиной. Уверена, он мог бы рулить с закрытыми глазами. Просто ему не хотелось углубляться в эту тему. Чего нельзя было сказать обо мне. Со мной училось не человеческое существо! Знания сегодняшнего вечера открывали новые грани. Скольких из них я уже повстречала? На мою жизнь уже многие повлияли?

– Он из добрых? – снова спросила я. Зеленые глаза Люциана неохотно оторвались от дороги и остановились на мне.

– Послушай, Ариана. За исключением пары случаев невозможно подогнать под одну схему всех праймусов и полукровок. Это как с людьми. И если Тоби у тебя ассоциируется с картинкой ангела из своеобразного вводного курса в демонологию от Лиззи, то вынужден разрушить твои иллюзии. Но если ты хочешь знать, можешь ли доверить ему свою жизнь, тут я сразу и без раздумий скажу – да.

О’кей, пока придется ограничиться этим. Чтобы не развивать дальше проблему полукровок, я сменила тему:

– А к какой категории можно отнести тебя?

Люциан откинул голову на подголовник и выпрямился, неразборчиво говоря что-то вроде: «Это сложно».

– Попробуй, – не отставала я.

– Строго говоря, я – брахион.

У меня челюсть отвисла:

– Робокоп?

Смех.

– Да, но я вроде как уволился.