Марой и хранители

– А при чём тут это? – юнец испуганно смотрел в приблизившееся обезображенное лицо: – Ты сбрасываешь резерв, куда положено, а не в прохожих, любителей прогуляться в сумерках. И возвращаешь дар туда, откуда он пришёл. Если бы за это наказывали, то не раздавали бы герцогских титулов.

– О чём ты?

– О процветании Люмерии, конечно, и света Владычицы, – Рене с раздражением стряхнул руки, растягивающие ему шерстяную котту на груди. – Сам подумай: граница виердов неподалёку, а малышу до размеров матери ещё тысячу лет расти. Было бы кому-нибудь от этого плохо, я бы и не предлагал умный выход. А ты, судя по всему, двадцать лет виноградники своей магией удобряешь, как навозом. Или у тебя договор с соседями? Ну так лучше б в Лонию сбрасывал. Глядишь, и рыба пожирнее бы была…

– Что-о?! – ярость, которой никогда невозможно было заметить в невозмутимом слуге, даже во время тренировок, вдруг вскипела от оскорбительных намёков, – что ты знаешь об этих двадцати годах, щенок?!

Но Рене, вместо того чтобы смутиться, растянул рот в улыбке. Сработала дурацкая привычка де Венеттов – реагировать юмором на опасность.

– Я знаю, кто ты. Сам догадался, но ты не переживай: Изель ничего про тебя особенного не рассказывала, – Рене подмигнул, – и я на твоей стороне. Никому не скажу, даю слово Мароя!

Вернер онемел. Стоял и смотрел сверху вниз на смазливого блондина с наивными светлыми глазами, на губах которого затаилась подозрительно тонкая улыбка. Вернер последние двадцать лет не любил шуток. Не по себе было, но остатки ментальной магии, потребовали держаться до последнего:

– И кто же я? – холодно поинтересовался Вернер.

Кашлянув, Рене поманил указательным пальцем наклониться и шепнул в подставленное ухо:

– Отец Армана и любовник сирры Элоизы!

Вернеру понадобилось время, чтобы прийти в себя. Облегчение, недоумение и страх перед разоблачением, который, он считал, давно исчез, – поочерёдно эмоции сменяли друг друга.

Рене обнадёживающе хлопнул его по плечу, выскользнул на свободу и пошёл в сторону столовой. Опаздывать на чужой завтрак было бы верхом неблагодарности. В спину ему понёсся хохот облегчения. Старик смеялся до слёз.

«И всё-таки ты не тот, за кого себя выдаёшь. Не любовник – значит, ящерица-шпион, – довольный удавшейся шуткой, улыбнулся Рене. – Нет, ну почему – именно на наши виноградники, а не в реку? И ведь далеко ходить не надо… Ничего, я тебя вычислю, старик, рано или поздно!»

Жалко было романтичную версию. Если бы Вернер не выдал себя машинальным облегчением в глазах, то красивая теория имела бы право на существование. Перед завтраком, во время утренней тренировки, на которой Рене присутствовал, Вернер назвал Армана «моим мальчиком», похвалил его за хорошую форму. Да и смотрел старик на юного Делоне с гордостью и нежностью, как это делают родители… А ещё бабушки и дедушки в адрес своих внуков.

«А может, он дед, а не отец?» – хмыкнул Рене про себя, сообразив, кстати, что не знает предыстории женитьбы сира Марсия на Элоизе Делоне, дочери сира Вэна Делоне. Который, в свою очередь, был близким другом дедушки Мариэль, сира Рэя.

Дед Армана погиб на Сурье, во время взрыва на руднике из-за провокации арауканцев, ненависть к которым внук успешно унаследовал. Почти в это же время исчез сир Рэй. Тело Вэна Делоне доставили в родной замок, и сейчас его прах находился в семейной усыпальнице. Но было ли то его тело, а не супруга бабушки Тринилии – сира Рэймонда? В любом случае, непростую загадку хранил двадцать лет Вернер.

Жаль, что с Вернером душевной дружбы не сложится, Рене это понял сразу. Осторожность, доведённая до параноидального уровня, на корню убивала доверие к незнакомцам и их действиям. Утром Вернер поехал за ним к Ирминсулю, не захотел отпустить. Но пока вернулся к лошади, пока догнал, Рене успел поговорить с деревом.

Приложил ладонь к стволу, поздоровался и поделился светом, благодарно принятым. «Хочешь, расскажу новости?» – спросил у Ирминсуля, и ветки зашелестели листьями. Рене, не убирая ладони, мысленно отправил воспоминания о событиях последних суток, начиная с того момента, когда распрощался с деревом после возвращения из Лабасса.

Стычка у Волчьего Логова, встреча с Элоизой и остальным семейством, совместный ужин – листья мелко затряслись. «Ого, да у тебя есть чувство юмора!» – одобрительно улыбнулся Рене, погладив ствол. Одна из веток наклонилась, коснулась щеки, царапая кожу свернувшимся на зиму листом.

«Между прочим, почему не сбрасываешь их?» – спросил Рене, вспоминая школьный курс биологии. Ветка вопросительно замерла. «Тебе же расти надо, а не накапливать вредные соли, да и под снегом ветки обломиться могут. Воды, наверное, зимой не хватает, да? Тоже пить постоянно хочется?» – Рене не исключал ошибку, всё-таки в Люмерии свои природные законы были, но логики никто не запрещал. Королевский Ирминсуль, например, круглогодично листву сбрасывал, а ведь воды, солнца и тепла ему всегда хватало.

Рене задумался. Белоглазый Хранитель подбирал опавшие листья. В них, по-видимому, находилась ядрёная концентрация ирминсулиума, поэтому их использовали для порошка познания – «Истины Ирминсуля». Мариэль в день, когда Анри привёл её к древу Владычицы, заметила на чисто убранной территории под стволом несколько опавших листьев…

Малыш вдруг зашумел, затряс ветками, и на голову Рене посыпался звенящий дождь с застывшими ледяными каплями внутри свёрнутых листьев.

– Посмотрите-ка на него! Умница! Обязательно надо мной надо было это сделать?! – проворчал Рене, отряхиваясь и выбирая попавший за шиворот мусор.

За этим его застал Вернер, отругал за хулиганство и пригрозил выдать местному триумвирату – Делоне, де Венеттам и де Трасси – на суд. Оправдания юнца в том, что Ирминсуль сам это сделал, по мнению слуги, выглядели жалко.

– Сам «не сочиняй»! – застонал от бессилия Рене. – Спроси у него, старик!

Что поведало дерево Вернеру, Рене не узнал. Пока слуга стоял, по совету, приложив руку к стволу, Рене кое-как собрал листья в кучу и сжёг их, чтобы у паломников не появилось искушения унести листву на память и сварить опасный «чаёк». А пепел сверху щедро присыпал снегом, благо что магия воды слушалась лучше.

Назад возвращались молча. Вернер и слова не проронил.

Из всех раздумий за столом во время завтрака самым понятным был ход мыслей госпожи Элоизы. Порция вчерашнего успокоительного света от Рене прекратила действовать, и тревожная натура сирры требовала новой дозы.

«Второй вампир на мою голову», – не сдержал улыбки Рене. Света Владычицы не было жалко, ибо катализатор его наполнения сидел сейчас напротив и рассеянно ковырялся в тарелке с гарниром, игнорируя вкусную рыбу, неожиданно поданную на завтрак в трёх видах – жаренном, варёном и маринованном, полусыром, со специями.

Утром, после того, как Ирминсуль угостился, свет слабо плескался на дне души до тренировки Армана, куда Вернер позвал в качестве наблюдателя. Делоне-младший был отличным бойцом. Чувствовал ли он замершее от восхищения и эстетического удовольствия дыхание гостя, пока отражал ловкие выпады седовласого слуги? Вряд ли.

Арман с утра был рассеян, даже несколько томен, как подумал Рене. Тень лёгкой улыбки Делоне-младшего не предназначалась никому из присутствующих, ибо взгляд всё время блуждал, не останавливаясь на людях. А после тренировки юноша перебросил на плечо взмокшую рубашку и отправился ополоснуться:

– Пойдем, покажу купальни, – взглянул на потягивающегося от часового сидения Рене и шёл всю дорогу молча.

На вопрос: «Как спалось?» – ответил вежливо: «Белым сном!» И даже не спросил, каково пришлось гостю на новом месте.

Купальни находились на нижнем уровне, вырубленным некогда Речником в горе. Они представляли собой разного размера пещеры с каменными бассейнами, в которые вода подавалась по одним трубам и сливалась по другим – в подземную полость Лонии. Проточную ледяную воду можно было перекрыть с помощью рычага, таким образом вода в купальне, куда Арман привёл Рене, была температуры окружающего воздуха, то есть непригодной для купания нормального человека.

Рене сунул руку в воду, пока хозяин раздевался:

– Так себе водичка. Слуги нагревают её хотя бы иногда?

– Я привык, – и обнажённое тело прыгнуло в воду, обдавая неженку брызгами.

Северянин оторопело смотрел, как вынырнувший юноша отфыркивается и смывает пот с шеи, плеч, подмышек, стоя по грудь в тёмной воде. Опомнившись, Рене буркнул:

– Мне надо к себе! – и вылетел с разгорячённым красным лицом из прохладной купальни.

К этим процедурам привыкнуть надо, уговаривал себя Рене. Тело некстати вспомнило, и внутренняя пружина скрутила. «Проклятье, проклятье!» – твердя себе и ругая за всплывшую перед глазами картину суточной давности, он бежал по лестнице наверх, чтобы хоть как-то выбить ненужные мысли физическими усилиями.

Тяжело дыша, медленно прошёлся по коридору, где его, взбудораженного, могли увидеть. Завернул в тренировочный зал, схватил первый деревянный учебный меч, висевший на инструментариуме, и ударил, рыча, по деревянному муляжу в углу.

Пять минут борьбы с горемычным муляжом, и, в конце концов, отпустило, усталость отозвалась болью в мышцах рук. «Какое счастье, что Арман влюблён в… да хоть в Люсиль, и никогда не полезет ко мне с объятиями… Иначе я бы сошла с ума!» – успокоившись, Рене смог даже посмеяться над собой.

– Антуан приедет к десяти, – начиная завтрак, Делоне-младший предупредил родителей. – Мы хотим испытать накопители в башне.

Сир Марсий после короткой паузы кивнул:

– Гуляйте, молодёжь, даю вам последний день на развлечения. С завтрашнего дня обычный график.

– Знаю, – юноша уткнулся взглядом в тарелку.

– Люсиль будет? – спросила сирра Элоиза и пояснила, перехватывая немой вопрос гостя в его взгляде, – Это наша соседка. Милая девушка и будущая невеста Армана.

Сир Марсий кашлянул, но промолчал, не желая портить настроение никому из добровольных слушателей, себе тем более.

– Как зовут вашу девушку, Рене? – госпожа Делоне ласково посмотрела на гостя.

– …Дульсинея, сирра Элоиза, – Рене потянулся за кубком запить улыбку.