Мы же взрослые люди

Если бы это была пьеса, то тут бы что-нибудь произошло. По законам драмы тут должен был бы случиться двигательный всплеск. Изменение мизансцены, выстрел из ружья, прибегал бы гонец или хотя бы слуга, который, заходя в комнату, опрокидывал бы случайно поднос с шампанским.

Но на самом деле не случилось ничего. Она сказала, он промолчал. Он играл в шарики. Он был серьезным человеком и чемпионом по лопанию шариков.

Она уже перестала ждать, собирала посуду, когда он ответил:

– Понятно. Пойдем спать уже.

Драматург этой пьесы был не в духе. И героям не досталось слов.

Она домывала посуду и сквозь сон сочиняла письмо. Кому письмо? Богу? Инопланетянам? Воображаемым друзьям? Себе в будущее?

Она лежала и думала: как же жить дальше? Когда все рушится. Когда разводятся самые красивые, самые идеальные пары. В которые она так верила. Можно сказать, это были ее ориентиры, звездные эталоны брака. Моника Белуччи, Бред Питт, Анджелина Джоли. Джонни Депп – и тот бросил свою Ванессу Паради. А тут сам отец. Когда даже отец… Тот человек, который растил ее, катался с ней на лыжах каждые выходные, натирал щеки снегом, если она их морозила. Который гладил ее по голове, когда она лежала у него на коленях, если ее тошнило в автобусе. Который всегда целовал маму за праздничным столом. И говорил, что любит их всех больше жизни.

Даже он их оставил. Даже ему это все оказалось не под силу. И он не смог устоять перед жерновами перемен. И все они угодили туда. Она представила, как они все перемалываются в жерновах.

Ее охватил вселенский ужас. Такой нечеловечески сильный. Она ощутила себя внезапно совсем одинокой, незащищенной от невзгод. Она смотрела одна в лицо бесчеловечному космосу и ощущала одновременно ничтожность своего ужаса и его неотвратимость.

Муж храпел всего в нескольких сантиметрах. И выглядел совершенно безучастным. Ее рука потянулась под одеяло и коснулась его тела. Теплого живого тела. Рука скользнула вниз под резинку пижамных трусов. Когда-то этот жест, бесстыдный, дерзкий, влек за собой ответные жесты. Но сейчас тело мужа крепко спало, ничто в нем не отозвалось. Он был где-то очень далеко. От жены, дома. И сам этот жест уже давно перестал что-либо значить. Обычная привычка засыпать с рукой в трусах друг у друга. Их давно уже ни к чему не приводящая особенность.

Муж сквозь сон вытащил ее руку и, повернувшись на другой бок, продолжил спать, но уже не храпел.

Секс с мужем стал настолько редким, что она точно могла сказать, что последние два или даже три месяца точно ничего не было. «Бессмысленные телодвижения», – шутил про это Илья – ее муж. Секс постепенно сходил на нет в их семье. «Все так живут, это нормально, у всех моих друзей так, не парься, – говорил Илья. – Мы разумные существа, у нас есть более интеллектуальные удовольствия». В список удовольствий входили игры в телефон, просмотры комедий и рассуждения о мировой политике. А с некоторых пор добавились еще ежеквартальные составления коллажей мечты и трансформационные игры. Илья ими чрезвычайно увлекся в последнее время. Трансформация Ильи шла быстрыми темпами, он все глубже трансформировался. И в его новом трансформирующемся мире все меньше оставалось места для нее и для них двоих.

Но сейчас не об этом, сейчас надо спать.

Она закрыла глаза.

Завтра должен был начаться новый день. В котором надо было жить. Принимать решения, растить детей, становиться взрослее или просто старше.

Подруга

За десять месяцев до письма

– А он что?

– А он просто сказал: пойдем спать.

– А потом что?

– А потом утром попросил его не грузить, потому что у него сложный день. Нужно создавать позитив. Потому что мышление определяет бытие, а позитивное мышление – это ключ к решению всех проблем. Примерно так. Но ничего, как-то решим все. Ведь ничего же страшного не происходит. А у тебя как?

Они сидели в кафе во вторник утром. Капучино, сырники, торт. Две городские барышни.

С утра она позвонила и попросила срочной встречи. Ей очень хотелось поговорить, рассказать, что все в жизни летит к чертям. Что у нее нет сил и катастрофа. Что она не знает ничего и заблудилась. Что с мужем они в тупике. Что мама с папой разводятся, а ей от этого так страшно, как будто она совсем ребенок. А дочь старшая… Про то, что происходит со старшей дочкой, даже думать было страшно. У нее уже были готовы фразы, она продумывала текст, как и в каких словах расскажет о своей беде. Ведь она же в беде. Она лежит уже на рельсах, и жизнь вот-вот переедет ей ноги.

Но они встретились, разобнимались, разулыбались. И начали болтать о погоде, о кофе, о своем приятеле Гере, который опять завел нового любовника. О всякой чепухе.

Пожаловаться на жизнь никак не получалось. Она иронично передала сюжет последних дней. С юмором. Видимо, демон позитивного мышления коснулся и ее. И весь ужас так и остался за пазухой невысказанный. Формат не тот. И в этом формате – она благополучная дама из благополучной семьи. Москвичка, 36 лет. Двое детей, второй брак. Муж зарабатывает. Дети здоровы, родители живы. Денег хватает. Жилье свое есть, а причин для горя нет. По этим критериям она вообще преуспевает в жизни. А проблемы – у кого их нет? Проблемы решаемые или надуманные.

Внутри все равно таилось отчаяние, несмотря на позитивное мышление. Отчаяние пряталось, жалось по углам, закоулкам сознания, ускользало от пылесоса, собирающего неугодные позитиву мысли. Отчаяние выживало. Оно было партизанской силой, взрывающей мосты и пускающей под откосы составы бодрого настроения. Отчаяние вело ее, и, возможно, именно отчаяние поддерживало в ней жизнь.

– Я вернулась, как видишь. Привыкаю к Москве – к месту, где невозможно жить.

– Как отдых? – безучастно спросила Нина.

– Отдых всегда хорошо. Лежишь, разглядываешь море, людей на море. И знаешь, что я увидела в этот раз? Я увидела любовь. Я наблюдала за парами. Простыми парами. Человеческими особями на отдыхе. И я нашла любовь. Ты знаешь, глядя на них, поняла, что люди могут любить друг друга всю жизнь. Я видела подтверждение. Эти пары не отличаются красотой в обывательском понимании. У них не сильно прекрасные фигуры, одеты они неброско или вообще нелепо, им, как правило, уже много лет. Шестьдесят плюс. Именно в этом возрасте любовь видно особенно отчетливо. Она проявляется во взглядах, в жестах, в шутках и в том, как возлюбленные разговаривают друг с другом. Как синхронно они умеют хотеть одного и того же, как они заботятся друг о друге и знают друг друга. Мне кажется, что именно такие образы и должны быть символом настоящей любви. Она, как кокон, их оберегает, что ли. Понимаешь, это означает, что у нас у всех есть шанс.

– У моих родителей уже нет, они разводятся, – выпалила она. – В этих Помпеях наступил последний день.

– У твоих родителей тоже есть шанс. У каждого свой. И у тебя тоже.

Дальше разговор не клеился. Сырники кончились. Официантка унесла тарелки.

Дома

За десять месяцев до письма

Нина уже больше трех лет сидела дома. Так принято у нас говорить. К появлению на свет Богдана решили готовиться основательно, и Нина ушла с работы. И вот три с половиной года жизни в другом измерении.

Нина сидела дома ровно столько, чтобы научиться замечать пыль. Она знала те особые углы, в которых пыль любит скапливаться. Она видела пыль на дверях. Видела ее на плинтусах, на хрусталинках люстр. Пыль появлялась везде, иногда это было просто невыносимо.

Жирная пыль на вытяжке, серая пыль на занавесках. Между реечками на стульях. Нина, как параноик, выискивала новые и новые скопления пыли. Пыль в складках дивана. И конечно же, пыль на полу. Белая пыль от постельного белья, серая от одежды. А еще часть пыли – это частички человеческой кожи. Сколько в процентах этой кожи лежит сейчас на полу? Можно подумать, что дом Нины зарастал пылью, но не стоит так думать. Обычный вид обычной квартиры. Но когда в этой квартире проходит большая часть дней, то глаз пытается видеть какие-то изменения. Выискивать что-то для того, чтобы усовершенствовать. Чтобы были цель и смысл. У Нины одной из целей стала пыль. Пыль была одновременно и собеседником, и врагом, и обстоятельством, и общей иллюстрацией жизни Нины. А если сюда добавить пятна, то вообще.

Протирала рамку с фотографией Богдана особо тщательно. Рамка с секретом: под снимком сына привет из прошлой жизни – фото для корпоративного журнала. Женщина за рабочим столом, за спиной – графики и макеты. Прохладная улыбка, тонкие руки, строгое платье, нордический тип. Нина, восемь лет назад. Недавно Илья пригласил в гости своих новых партнеров, один из них засмотрелся на фото: «У вас есть сестра? Такая деловая и красивая?» Через несколько дней вставила поверх той себя – любимую фотографию Богдана. Чтобы не сожалеть о былом. Теперь она вспоминала о той, прежней Нине, только когда терла эту фоторамку тряпочкой.

Одно время Нина увлеклась борьбой с пылью, приобрела специальные тряпочки из наноматериала, которые убирают эту пыль лучше всего. Накупила экосредства для мытья полов. Чуть не стала распространителем чудо-химии. От скуки. Или от беременности.

Сейчас Нина поостыла и покупала обычные дешевые тряпочки. Время от времени гоняла пыль. И иногда просто страдала от вида новых пылинок, таких черных, порочных на чистом кафеле в ванной. Нина так долго сидела дома, что заблудилась в нем. Она как будто стала меньше, затерялась среди этих бесконечных пылинок и пятен.

И когда становилось совсем тяжко, и притом без причины («Ведь у нас же все идеально», – говорил Илья), когда Нина упиралась во что-то непроходимое внутри, и радость не могла двигаться дальше, тогда Нина представляла себя пятном.

«Нужно больше бывать на людях», – говорила Нина себе.

– Тебе нужно развеяться, – сказала подруга.

И пригласила на детский день рождения.

Папа, мама и киллеры

За девять с половиной месяцев до письма

– Здравствуй, Нина! Мне нужен контакт надежного киллера. Ты можешь пробить по своим каналам?

– Мама, откуда у меня могут быть киллеры! И зачем тебе киллер?

– Как зачем? Решить проблему. Не будет человека – не будет проблемы. Свои руки марать не хочется. У меня есть некоторые сбережения. Тысяч 150 могу выделить на киллера, если все сделает чисто. В интернете я нашла несколько телефонов, но пока не звонила. Надо же по-умному поступить, чтобы следов не было. Из таксофона надо звонить. И в перчатках, чтобы отпечатков не оставить.

– Мама, ты не в себе.