Сестры

Олег закрыл свое жидкокристаллическое око. Дыхание его стало более ровным. Послышался тихий храп, звучащий как двигатель беспилотного автомобиля. Спейси, Вайнштейн и Чубайс лечились от сексуальной зависимости на большой газовой турбине.

Катя еще повертелась, уткнулась в огромное плечо мужа, убирала и возвращала руку ему на грудь. Отворачивалась, поворачивалась. В окно продолжал скрестись дождь. Не спалось. Вязкое чувство, будто ты в болоте между бодрствованием и сном. И неясно, какой берег ближе. Еще эта полутошнота…

Катя открыла сайт «чайлд. ру». Стала читать описание первой недели беременности: беречь себя, отказаться от ядов, не принимать никаких лекарств без согласования с врачом. Первая неделя считается от первого дня последней менструации. Катя перелистала до третьей недели. «Оплодотворенная яйцеклетка попадает в матку, где имплантируется в эндометрий, если имплантация пройдет благополучно, то… Ощущения женщины в этот период похожи на ощущения приближающейся менструации… В месте образования плаценты начинают образовываться ворсинки, в каждую из которых врастает капилляр… Из задней части внутризародышевого листка в утолщенный тяж мезодермы прорастает аллантоис». Текст становился все чудесатее. «Эмбрион напоминает небольшой шарик диаметром до 0,2 мм». Перелистнула на описание четвертой недели. Катя читала, не понимая слов. Как мантру. Как молитву.

Три года попыток. Обещанного же три года ждут. Пора уже. К вопросу подходили обстоятельно, по науке. Обследовались: анализы, УЗИ, цитология. Олег сдавал спермограмму раз в полгода. Уже шесть раз. С научной точки зрения они были абсолютно способны к деторождению. Показаний к ЭКО не было. Но зачатия не случалось. Не считая двух замерших беременностей на очень раннем сроке. Самопроизвольные выкидыши. Катя научилась об этом не думать как о чем-то страшном. Погрешности, говорила она о выкидышах. Артем был зачат относительно легко. Значит, все нормально должно быть и дальше.

Катя отложила телефон и попробовала сконцентрироваться на своем животе. Есть ли там уже зарожденная жизнь? Получилось ли в этот раз? Как и прежде, ей казалось, что получилось. Что она ощущает, как ворсинки врастают капиллярами и пятая часть миллиметра постепенно становится миллиметром. Она уже видела себя округлившейся, с налившейся грудью. В джинсах со специальной резинкой для живота. Представляла, как гордо заходит в лифт, и соседи смотрят на нее с восхищением. Она уже планировала семейную фотосессию, где она, как женщина-весна, в развевающемся платье, с венком в волосах из живых белых цветов. Ее русые волосы волнами спадают на плечи. Олег обнимает. Их животы почти одинакового размера, и в этом есть комический эффект. А Артем прислоняется головой к животу, укрытому мягкими светло-зелеными складками. И они все босиком. На каком-нибудь коврике под искусственную траву.

Катя коснулась живота. Вспомнила маму. Бабушку, тетю, другую бабушку, сестру Машу тоже вспомнила. И стало ей казаться, что весь мир окутывает паутина из женщин. Женщины плетут эту паутину из самих себя, как волшебные пауки. Священные пауки. Изредка в паутине появляются мужчины. Паутина из женщин обволакивала землю одним большим сотовым облаком. И где-то там, внутри нее, была Катя. Одна из. Липкий паутинный сон наконец-то забрал ее к себе из другой всемирной паутины.

Под утро так сладко спится. Снятся цветные, манящие сны.

Олег обычно вставал первым и шел в ванную. Ему выходить раньше всех, чтобы успеть до часа пик. Потом уже Катя будила Артема. Сквозь сон он просил: «Еще пять минут, еще пять минут». Катя снимала с сонного пижаму и надевала на него носки. Сладкий, домашний, теплый мальчишка. Артем постепенно просыпался. Становился более вредным, ворчливым, капризным. Утро, ничего не поделаешь. Катя велела ему чистить зубы. Кормила тостами с маслом и вареньем. Мальчику нужны быстрые углеводы. Отводила в школу. Идти всего пятнадцать минут – быстро. Если кое-кто не хочет прыгнуть во все лужи. В школьных штанах. И в кого вырастают такие дети?! И почему нельзя отвешивать им подзатыльники?! У этих психологов с теорией привязанности, наверное, никогда не было настолько вредных детей. И дойдя до школы, Катя поняла, что чего-то недостает из утреннего комплекта. Она есть, сын есть, сменка есть. Рюкзак!

– Я думал, ты возьмешь его, ты же всегда берешь, – флегматично сказал Артем.

Катя очень хорошо помнит про теорию привязанности и осознанное родительство. Поэтому подзатыльники под запретом. Рука так и зудит, но она хорошая мать и никогда не позволит себе выйти за рамки. И Катя идет домой за рюкзаком. Незапланированные полчаса из жизни. Но дети, сперва дети, а потом все остальное. В материнском сердце уживаются и ненависть, и любовь. Дети – наше все, так ведь?

И тут Катя вспомнила, что давно не заглядывала в электронный дневник. Бездны разверзлись перед ней.

Петиция

Знаете, чем сегодня отличается от вчера? По нашим стариковским меркам, стремительностью. Мы замедляемся с годами, метаболизм замедляется в организме, а все вокруг ускоряется. Сегодня несется нам навстречу так, что иногда приходится зажмуриваться от скоростей.

День у Кати проходил в духе сегодня. Поставки сырья, растаможка. Ругань с таможенной службой. Письма, звонки, «Вотсап» – и все бесконечно. На работе она становилась грозной функцией, беспощадной валькирией. Паровым котлом, двигателем.

– Что значит задержка отгрузки? Вы что там, двинулись совсем, что ли? Сколько можно сидеть, жопами хлопать? Нарушаете условия контракта. Вы в курсе, чем это чревато? …А это уже не мои проблемы. Ваша очередь нас не волнует… Гамлет, прошу, не надо драматизировать!

И дальше звонки, переговоры, язвительные письма. К середине дня отгрузка, назначенная на конец месяца, происходила на две недели раньше.

Но сегодня у Кати было еще одно важное дело. «Change.org.» На сайте Катя пролистала список петиций. «Мы за тонировку», «Мы против Дома-3 на канале ТНТ», «Мы за легализацию марихуаны», «Мы требуем отказа от электронных паспортов», «Нет религии в образовании», «Жалоба на Почту России», «Дельфинов выселяют!», «Мы за возрождение СССР», «Верните нам Египет», «Верните Запорожье» и даже «Мы против микроблога «ВКонтакте» – к «ВКонтакте» вообще много претензий у граждан.

Катя полистала несколько сайтов с петициями и написала во все. Заполнила форму. «Бездействие полиции и халатность врачей привели к гибели граждан». Нет, так не годится, надо, чтобы был призыв к решению проблемы. «Виновные должны быть наказаны» – так непонятно, какие именно виновные. Катя злилась на себя, что не может сообразить, как лучше написать. «Дело Грибановых. Требуем наказать виновных!» Подумала еще: «Виновные в смерти супругов Грибановых должны понести наказание!» Катя нажала кнопку «поделиться».

«Если мы будем продолжать делать вид, что нас это на касается, то беспредел никогда не закончится. Все так и будут прикрывать друг друга, а справедливость окажется где-то в другом мире, но не в нашем. Если нам по-прежнему будет все равно, то представьте, в каком мире будут жить наши дети. Пора меняться!»

Иногда сложно представить, что может наворотить простая петиция, опубликованная в социальных сетях. Отправляя в плавание текст, трудно предугадать его траекторию. Особенно если ты обычный пользователь, не трендсеттер, не профессиональный блогер. На следующее утро было 10 лайков и 2 перепоста. И на том все могло бы и закончиться.

А потом «ружье», повешенное Катей на сайте петиций, выстрелило – 50 лайков и 8 перепостов. А через день уже почти 800 перепостов. К обеду следующего дня счет шел на тысячи.

Случайно увидел одноклассник Кати, известный в узких, но расширяющихся кругах борец с системой, как он любил себя называть. И понеслось. Под постом с петицией набралось под тысячу комментариев. Начался холивар. Одни обличали врачей, другие – родителей, третьи – обличителей врачей, четвертые – обличителей обличителей. Появились люди, которые обличали во всем соседние страны и неверную политику государства. Кто-то все сводил к национальной идее, точнее, антиидее, если можно так выразиться.

Случилось так, что вдруг обычный пост вызвал эффект бабочки. Так сошлись звезды, наверное. Если вы верите в звезды, конечно. Катя в звезды не верила, она верила в справедливость. Вера в справедливость пострашнее веры в звезды. Начались сообщения в личку Кате. Со словами поддержки, с потоками обвинений. Катя быстро овладела искусством бана.

Все шло как нельзя лучше: шум был поднят. Это уже маленькая победа, считала она. Олег не разделял ее ликования. Он, человек тихий, замкнутый, даже считал шумиху лишней, мешающей решениям.

Семейная жизнь активизируется к вечеру. Днем люди просто люди: ученики в школе, начальники отделов, аналитики, бухгалтеры, безработные, пассажиры метро и водители автомобилей. А вечером они возвращаются в свои жилища, чтобы стать единой ячейкой общества. Перевоплощаются в мужей, жен, дочерей. Перетекают из одного состояния в другое. Вечером все по воле или по неволе играют роли членов семьи. Иногда переход дается с трудом. Работа проникает в квартиру, ухватившись за шлицы пиджака. В голове иногда еще звучат фразы с последнего совещания. А тут квашеная капуста, котлеты из морозилки, которые надо срочно разогреть. У няни к вечеру зловонное дыхание, но вы не знаете, как сказать ей об этом.

Олег перетекал в домашние клетчатые штаны и майку – мягкую, залюбленную множеством стирок. Он бы с большей радостью был просто котом. Он даже им притворялся, но из него так себе притворщик.

Катя, как обычно вечером, была многословна. Олег научился слушать ее фоном, как птиц. Бакланов или гусей – кого-то из водоплавающих.

Котлеты уже дошкворчали до слегка почерневшей корки. Катя поставила тарелки для всех. Артем лениво ковырял пюре, делая в нем бороздки вилкой. Хоронил в маленьких пюрешных холмиках закадычного школьного врага Витьку. Мысленно. И есть картошку после этого не хотелось. Откусил обжигающую котлету, было горячо, но он сильный, ему нипочем жар.

Олег ел, не замечая пищи. «…Четыре тысячи перепостов», – донеслось до него из Катиной трели. Олег человек медленный, спокойный, но прозорливый. Видение ситуации часто приходило к нему не через логические цепи размышлений, а из ощущения. Мозг шифровал от него свои схемы решений и выдавал готовые выводы. У Олега спина покрылась мурашками. Волоски на спине поднялись и уперлись в ткань майки. Четыре тысячи перепостов значило надвигающееся на них нечто. Гораздо превосходящее их маленькую семейную лодочку. Бакланий галдеж в этот раз предвещал неладное. Он подумал и сказал:

– Угу.

Маша и дневник

Маша предпочла бы не думать о дневнике. Она хотела бы стереть из прошлого тот разговор с мамой, выжечь хлоркой не только его, но и вообще поставить заплатку на тот час, когда она узнала, что была удочерена. Нарисовать свое прошлое так, как ей нравится. И вставить в рамочку. И пусть оно даже не вздумает двинуться. Она может его перепридумать. Перерисовать. Переписать. Эти мысли приходили все чаще и чаще.

Но где-то есть дневник. Он не канул, как она думала, а внезапно стал существовать тут, в сегодняшнем дне. Он буквально где-то лежал, имел точные GPRS-координаты и четкий контур. Вдруг он воскрес. Обрел снова страницы и буквы на этих страницах. Маша помнит, как спрятала его, замаскировала в обложке «Преступления и наказания». Вклеила внутрь страницы из еженедельника – так легче было прятать. Даже Катя не догадывалась. Кто же перечитывает такие книги? Дневник стоял невидимкой на книжной полке. Где-то во втором ряду – в доме любили книги, относились к ним с пиететом. И с пиететом ссылали на дачу каждую весну. Они плыли по реке смерти, чтобы обрести новую жизнь в загробном, то есть загородном мире. И ни одна книга, кажется, не совершила обратный переход. Кроме дневника.

В доме его не было. Оставалась только машина. В машине должна была быть сумка – большая дорожная, зеленого цвета.

Маша вскочила и начала ходить по комнате. Она буквально ощущала этот дневник в зеленой сумке, словно у нее была припрятана камера на обложке. Во что бы то ни стало надо забрать дневник. И перед прочтением сжечь.

Маша увеличила скорость своих метаний, расширила диапазон с комнаты до квартиры. Где-то должны были быть джинсы. Где-то. В ванной на крючке не висят. В шкаф даже заглядывать не стоит – они никогда не бывают на своем законном месте. У кровати не лежат. На кресле тоже. Где же они, черт их дери! Тут Маша увидела, как из корзины для грязного белья будто издевательски высунутый язык, торчит штанина – «мы сегодня не выходные, у нас отпуск, мы отдыхаем!». Воображать, что тебе что-то говорят джинсы – тревожный звоночек, правда? Маша тайком разговаривала с вещами. Это был ее секрет. Привычка, закрепленная еще в детстве, прилипла к ней – не оторвать. Возможно, это вид психического расстройства, но никому не мешает ведь. Особенно если не афишировать.

Маша сняла с сушилки выстиранные черные штаны. «Ну что, дорогие, теперь ваш черед маяться». И натянула на тонкие ноги. Затем настал черед толстого свитера, свитер был молчалив. Маша влезла в него, как в огромный мешок, отчего стала казаться еще тоньше.

– Катя! Скажи адрес, где стоит машина родителей, – решительным и возбужденным голосом выпалила она.

– Маша, здравствуй, во-первых.

– Да, да, привет! Разве я не сказала сразу?

– Нет, не сказала. – Фоном слышался шум дороги: видимо, Катя ехала на работу.

– Извини, извини, извини, так где же машина?

– Зачем тебе она?

Маша оказалась неподготовлена к диалогу. Она вдруг замолчала и остановилась.

– Алло, Маша, ты слышишь меня?

– Да-да, я слышу, – темп речи упал, да и сама Маша вдруг почувствовала себя выбитой из уже закрутившегося торнадо. – Мне нужно ее осмотреть.

– Зачем? – Катя изумилась.

– Вдруг что упущено, вдруг забыли внимательно обследовать… – Маша понимала, что это фиаско. Секунду назад она была частью торнадо, а теперь на нее движется цунами. – Посмотреть их вещи…

– Маша, что ты от меня скрываешь? – Катя звучала в телефоне как наползающая на берег огромная волна.

– Ничего, – голос Маши стал песком.