– Я тут покопала немного, – голос Анны Тереховой, майора МВД в составе следственной группы Григория Самбурова, нарушил тишину в комнате, в которой долгое время слышалось только шуршание листов и цоканье клавиш ноутбуков.
Три пары глаз с любопытством уставились на нее.
– Андрей Родионов имеет жуткое количество долгов. У него только просроченных кредитов на общую сумму двадцать миллионов, три судебных дела по взысканию и никакого официального дохода. Он дважды затевал бизнес – один раз с продуктовыми магазинами, второй – со станциями техобслуживания – и оба раза закрывал предприятие в минус и с долгами. Исполнительный лист у приставов на него тоже есть. Не так давно появился, – перечислила Аня и добавила: – Как-то странно с такими проблемами в отпуск ехать.
– Люди чаще скорее поступают импульсивно и нелогично, чем разумно. Особенно когда находятся в стрессовом состоянии, – пожала Кира плечами. – Интересно. На отпуск он тоже взял кредит?
– Нет, за два месяца до отпуска никаких новых карт или кредитов у него нет, – отозвалась Аня, сверившись со своей информацией.
– Сгорел сарай, гори и хата, – хмыкнул Володя. – У меня так деверь долги плодит. До двадцати миллионов не дошел еще, наверное, но все роет и роет себе яму. Две ипотеки, автокредит, стопка карточек. Одним кредитом перекрывает другой, берет еще один и так до бесконечности.
– Осуществление сиюминутных желаний в надежде, что в будущем мы можем себе это позволить, – задумчиво произнесла Аня. – Почему человек считает, что в будущем станет лучше? С чего он начнет больше зарабатывать? Откуда на него должны свалиться деньги и блага? Каким мистическим образом все вдруг сложится, если до этого ничего не складывалось?
– Потому что человек совсем фиговый прогнозер, – философски заключила Кира. – Ни одни наши планы не осуществляются. Если что-то может пойти не так, то оно обязательно пойдет не так. Но как жить, если не ждать счастливого будущего? Зачем тогда жить? Основное человеческое ожидание – счастье в будущем.
Володя покачал головой и задумчиво и печально сказал:
– Кредиты – это какая-то мошенническая схема мировых масштабов. Люди сидят на кредитах, как на игле. Изо всех же углов втюхивают – берите ипотеку, кредиты, карточки… Какой-то вселенский заговор.
– Вселенский заговор и есть, – кивнула Кира. – Человек с долгами чувствует себя уязвимым, зависимым, становится весьма сговорчивым. Таким легче управлять, проще предсказывать его действия, он никуда не денется, не взбрыкнет и не возмутится. Его можно заставить делать практически что угодно. У него долги и ежемесячные платежи. Он взял кредит на машину, ипотеку, пару карточек, телефон и стиральную машину. Все. Жизнь продана вперед на много лет. То есть предстоит годами платить за то, что, по ощущениям, уже порадовало, уже свершилось. Радость прошла, а больше ничего ты себе позволить не можешь, потому что уже продал в ней даже больше того, что заработал. Остаются только страхи и тревоги. Работа неинтересная и малооплачиваемая. А как поменять? Платить за кредит-то каждый месяц надо. Вдруг на новой работе ничего не выйдет. Вот и сидит человек трясущийся, тревожный, агрессивный, загнанный. Остановиться и выбраться из порочного круга уже не получается.
Все немного помолчали, переваривая слова Киры о бытности жизни.
– А еще на Родионова есть несколько заведенных, но закрытых по разным причинам дел, уголовных и административных, – добавила Анна. – Вымогательство, шантаж, мошенничество.
– По-хорошему, конечно, туда ехать надо, – заключил Володя. – Здесь можно с родственниками поговорить и с коллегами.
– Он и мест работы сменил – целую тучу. Я поищу коллег, составлю список, – вызвалась Аня.
– Опрос с Володей поделите и отчет не забудьте, – распорядился Самбуров.
Володя кивнул. Аня сделала книксен:
– Сделаю.
Пока «Мерседес» Самбурова плыл в городском потоке машин, Кира не слишком внимательно следила за дорогой. Куда они приехали, она выяснит, только сверив улицу с картой. Краснодар для нее еще не стал своим и хорошо знакомым. Чтобы понимать, в какой части города она находится, приходилось следить, как одна улица вытекала из другой, как проплывают мимо известные и подписанные крупными буквами вывесок здания, помнить, в каком направлении едет. Карта города еще полностью не загрузилась в ее сознание. Но эта дезориентированность и собственная чужеродность с лихвой компенсировались буйством цветов и красок, к которым она тоже еще не привыкла, а значит, радовалась розам и пионам, которые росли в палисадниках, на газонах, повсюду. Принюхивалась и старалась запомнить – вот так пахнет вишня, а вот так яблоневый цвет. Вот это магнолия, а это глициния, дальше на каждой улице и возле каждого дома еще сотня цветов и растений, названия которых она не знала.
Только в Краснодаре у Киры появилось ощущение неторопливости жизни. Нет яркой смены сезонов и нет беспокойной спешки, что впереди короткое лето, которое следует успеть прожить. Здесь она перестала бежать нагуливаться по солнечному парку, напиться кофе на летних террасах, надышаться морем, наглядеться на горные вершины. Все, что Кира так любила, теперь было у нее круглый год.
В Краснодаре. В горах Адыгеи. И на побережье. И в Крыму. «Крым сейчас особенно красив, – размышляла девушка. – Парад тюльпанов, фестиваль пионов, арт-выставки, наверняка еще что-то. Открытый кубок Крыма по боксу». Тренер нашел ей противника. Паренька, который не счел оскорблением выйти против девушки и точно рассчитывает победить, поскольку быть побитым бабой – это даже хуже, чем уделать бабу. Через две недели у нее есть возможность выйти на ринг с парнем. Не на центральном, не в окружении толпы, но с судьями, рефери и полноценными раундами. Если она хочет. И если сможет.
Кира покосилась на Самбурова, который уверенно вел автомобиль.
Она так и не решила основной вопрос, за ответом на который пошла на бокс. Научилась ли она бить? Когда она первый раз ступила на ринг, у нее была конкретная цель: научиться бить. Она сама провела эту черту и сама убедила себя, что, как только перешагнет за нее, ее отпустят кошмары и страхи. Она научится бить и, как из кокона, вылезет из того ужаса, который парализует ее до сих пор при одном воспоминании о когда-то произошедшем с ней. Толчок между лопаток – и липкий темный страх могилы.
Кира смахнула с лица ощущение сыплющейся на нее земляной крошки, тонких корешков и ползущего по щеке жучка, провела рукой по волосам широким жестом, понимая, что проверяет возможность двигаться. Так она теперь ощущала страх. От этого чувства стремилась избавиться.
Смогла ли? Она не знает ответа. Научилась бить? Стала неуязвима? Кира не обманывала сама себя. Научилась или нет, пора выяснить и покончить с этим. Бокс стал ее тяготить. Как лекарство, глотая которое, думаешь о вреде для печени, а не о излечении. Ей надо выяснить. Ей надо выйти на ринг. Последний раз.
Осталось только как-то попасть в Крым. Сесть и уехать – самое простое. Но… Позавчера она поделилась новостями с Юной.
– Самбуров не даст тебе на ринг с мужиком выйти, – безапелляционно озвучила девушка то, что Кира и так знала сама. – Он найдет способ удалить твоего партнера еще до соревнования. Ладно, если посадит на время боя, а то ведь может и сломать чего. Он твои тренировки с Викой-то с трудом терпит. Удивляюсь, как Вика еще сама от них не отказалась под давлением правоохранительных органов в лице отдельного подполковника.
Кира кинула на нее вопросительный взор:
– Да ладно! Будто сама не думала, что братец давно запугал ее, чтобы она, не дай бог, не двинула посильнее и не нарушила целостность твоей черепной коробки.
Кира думала, но у Вики никогда не спрашивала. Та все равно не призналась бы.
Но на бой в Крым Кира все равно хотела. Надо только сказать Самбурову. Он занят на работе, может, и не увяжется с ней. Кроме того, она не хотела, чтобы он видел ее на ринге. Она возьмет с собой Юну и Вику. Даже Таня поедет. Ну должна же у нее быть какая-то собственная жизнь? Только ее! Вот они минусы серьезных отношений – необходимость спрашивать разрешение, сопоставлять ритм и график жизни, искать одобрения…
Кира закусила верхнюю губу и шмыгнула носом – верный признак того, что врет себе. Григорий не покушался на ее свободу. Не пытался Киру поменять, подстроить под себя, даже попыток ее контролировать не предпринимал, во всяком случае, она этого ни разу не заметила. Хотя изначально готовилась к тому, что он крайне авторитарный мужчина, без стыда, совести и с очень мобильными моральными нормами. Самбуров давал ей столько свободы и личного пространства, сколько хотела она, и насколько она же хотела, впускал в свою жизнь. В беспринципное, непробиваемое чудовище он превращался, только если решал, что Кире грозит опасность. Вот здесь Самбуров был способен на все и оказывался не слишком щепетилен в методах – мог устроить слежку, угрожать, запугивать, манипулировать всеми доступными ему законными и незаконными способами. И чихать он хотел на честность, мораль и этику. Про компромисс и вовсе не слышал. Увы, бокс, в его понимании, относился как раз к списку опасностей. И ничего уж тут не поделать.
Самбуров вел авто и поглядывал на Киру. Нет, он не умеет читать мысли, не видит людей насквозь, и Кира Вергасова для него сплошная тайна, но он не сомневался – она беспокоится и тревожится. А еще явно что-то задумала. Что? Теперь тревожился и беспокоился он.
Самбуров свернул во дворы, подкатил к шлагбауму под арку, высунул в окно корочку.
– Вы в седьмой дом, в сорок вторую. Да-да, предупредили, – отчитался охранник.
Значит, Вольцев и Павел Андреевич Родионов уже созвонились.
Самбуров припарковал машину в просторном дворе многоэтажных новостроек. Клумбы, огороженная детская площадка с яркими лазалками, качелями и городками, собственный мини-бульвар, обрамленный лавочками и пока не разросшимися деревьями. Мини-мир за шлагбаумом. Респектабельная публика, отгороженная в своем комфортном оплаченном мирке. Григорий не имел ничего против того, что за вполне умеренную сумму человек желал обеспечить себе иллюзию безопасности и отделить себя от случайных и нежеланных гостей.
Консьерж профессионально улыбнулся и подсказал:
– Шестой этаж, лифт налево.
Кира нажала на кнопку и улыбнулась Григорию в зеркало лифта. Он потерся носом о ее висок.
Из квартиры Павла Родионова пахнуло мертвым спокойствием и безнадежностью. Они будто шагнули в каплю янтаря, где навечно застыл жук. Теперь здесь навсегда одно время. Жизнь замедлилась, почти остановилась.
Хозяин по очереди поздоровался с Кирой и Григорием и по очереди задержал на них взгляд пустых, будто выцветших глаз. Кира с облегчением отметила, что пожилой мужчина принимал душ, причесывался, надевал чистую одежду, и явно с утра, а не перед их приходом. Если человек соблюдает чистоту, ухаживает за собой, приводит в порядок внешность, значит, горе не сломило его настолько, чтобы он встал на путь самоуничтожения.
– Не против побеседовать на кухне? – Приволакивая одну ногу, Павел Андреевич вел их за собой. – Я закрыл ненужные пустые комнаты, пока Даша моя в станице у сестры находится. А в спальной как-то неприлично принимать женщину. Скомпрометирую еще…
Он пытался шутить. Тоже хороший знак. Бывший следователь держался стойко, невзирая на все удары судьбы. Смерть жены, инсульт, теперь вот зверское убийство сына. Даша. Кем бы ни была эта женщина, хорошо, что она есть.
– А я вам подыграю и изображу хозяйку, – проказливо предложила Кира, нажимая на кнопку чайника.
Хозяин дома с едва заметным вздохом сел в высокое кресло возле стола.
Присутствие женской руки в кухне чувствовалось. Чисто, ухоженно, салфетница с салфетками, мытые фрукты в вазе, полная конфетница. Плитой пользовались, цветы на подоконнике поливали.
– Павел Андреевич, в последнее время что-то странное, необычное в поведении вашего сына вы замечали? – начал Самбуров. – Может быть, он был раздражен или злился?
Родионов несколько раз кивнул, качнувшись вперед, глядя на свои руки.
– Он всю жизнь был злой, раздраженный, недовольный, – медленно произнес бывший следователь. – Метался, суетился, выбирал, где лучше, где слаще. Но не смог найти ни себя, ни счастья. В оперативной работе не прижился, бизнесом занимался, тоже не вышло, потом в службу безопасности ушел. Тоже ненадолго. И везде психовал, хамил, врал, что-то доказывал, всех вокруг обвинял. Взысканий наполучал, долгов понаделал, вот и все итоги жизни. И конец соответствующий.