Дом певчих птиц

– Да, спасибо. – Я немного помолчала, но все же задала жужжащий в голове вопрос. – А почему ты разрешил мне здесь пожить? Когда посторонний человек в квартире, то, наверное, не слишком… удобно. – Я бы сказала «не слишком приятно», но не стала сгущать краски.

– Честно говоря, мне все равно. – Матвей пожал плечами. – Мать попросила, и я согласился. Она лет сто в хороших отношениях с твоим отцом, выручают друг друга по возможности. Я так понимаю, отца ты видишь редко?

– Да, у него своя жизнь, а у меня своя.

Матвей кивнул, и положил себе со сковородки еще яичницы.

– Обычная история, я своего отца последний раз лет пятнадцать назад видел. Родители развелись, мы переехали из Питера в Москву, и общение по телефону довольно быстро закончилось. Бери еще бутерброд.

– Спасибо, я наелась.

Если бы Матвей был другим, мне пришлось бы тяжко, наверное, я бы сидела в комнате и боялась лишний раз дойти до кухни или туалета. Только подумать, еще утром я была дома с бабушкой, и ничто не предвещало кардинальных перемен в жизни. А вот теперь, я в чужой квартире ем яичницу с незнакомым мужчиной. Более того, мы непринужденно разговариваем о наших отцах и, возможно, еще обсудим мировые новости.

– Хотелось бы спихнуть на тебя мытье посуды, но ты ж гостья, так что я сам.

– Мне вовсе не трудно помыть.

– Да? Ну, тогда вперед и с песней.

Матвей улыбнулся, и я поняла, как ловко он загнал меня в ловушку. И сделал он это с таким искренним мальчишеским удовольствием, что я тоже улыбнулась в ответ и легко ответила:

– Без проблем.

«Интересно, у него есть девушка?.. Не просто так, а чтобы серьезные отношения? И где сейчас та красивая девушка с фотографии?» Я очень надеялась, что мысли не отражаются на лице, и Матвей не сможет их прочитать. Но на всякий случай встала и принялась складывать грязную посуду в раковину.

– И чем ты собиралась здесь заниматься?

– Читать, смотреть телевизор… Еще сходила бы в магазин.

– Обширнейшая программа.

– Я ее еще не до конца продумала.

– Ладно уж, развлеку тебя завтра как-нибудь, в первой половине дня я совершенно свободен.

– Спасибо, – не оборачиваясь ответила я и включила воду. Но обернуться очень хотелось.

Что имел ввиду Матвей?

Мы вместе куда-то пойдем?

Конечно, можно было уточнить, но я побоялась, что сказка рассыплется: вдруг, я неправильно поняла, или к утру он забудет о своих словах, и ничего кроме чтения в качестве культурной программы не останется.

«Пожалуй, эти каникулы могут стать самыми лучшими, и мне будет о чем потом вспоминать».

Шорохи и тени больше не беспокоили, я заснула сразу и только один важный вопрос скользнул напоследок, оставляя после себя яркий оранжевый след. Из-за волнения и массы новых впечатлений я забыла спросить у Матвея, как зовут кенара, и сожалела об этом.

* * *

Петербург. Далекое прошлое…

В узкой серой комнате помещались лишь кровать, стул и сундук, потолок закоптился от старости, запах свечного дыма здесь привык просыпаться к вечеру и умирать к утру. В маленькое оконце получалось заглянуть только если взобраться на стул и подтянуться на цыпочках – там мокрые после очередного дождя улицы, и где-то бегают и добывают деньги Петка, Варька, Лешка Соловей… Но Соня полюбила эти четыре стены до каждой трещинки, пятна и черточки, тесное замкнутое пространство наконец-то подарило ей то, чего она была лишена долгие годы – чувство защищенности. От ветра, теней прошлого и настоящего, голода, холода…

Соня уже знала, что раньше у хозяйки жил мальчишка – сын лавочника, он очень хорошо обучал птиц пению, но с возрастом его голос изменился, стал грубее, да и отец его уже отказывался довольствоваться небольшой платой за работу сына и требовал куда больше.

«Я его прогнала, – как-то сказала Берта с холодным равнодушием. – Совершать ошибку дважды глупо, именно поэтому мне нужна была девочка, и обязательно сирота».

Настроение у хозяйки менялось часто, и постепенно Соня научилась подстраиваться под обстоятельства. Если рядом с лестницей пахло травами, то не стоило лишний раз попадаться на глаза старой Берте – мигрени всегда преумножали ее раздражение. Если в гостиной на круглом столе, покрытым льняной кружевной скатертью, лежали книги, то можно было расслабиться и не бояться взбучки из-за пустяка. Если покупатели приходили часто, то удавалось даже поймать довольную, чуть надменную улыбку Берты, и тогда Соня позволяла себе чуть дольше задержаться около клетки оранжевого кенара. У нее никогда не было друзей, и вот теперь она испытывала теплую привязанность к маленькой птичке.

– Не вздумай давать имена птицам, им совершенно незачем привыкать к чему-либо. Имена им дадут те, кто достаточно заплатит за их пение, – сразу предупредила Берта.

Но Соня не устояла и все же тайно назвала своего любимца – Хвостиком. Имя пришло само собой, больно хохолок был похож на еще один хвостик.

Она вставала в шесть утра и до девяти приводила в порядок магазин. Очень много времени тратилось на уборку клеток и пола: невесомые перья разлетались в стороны и победить их получалось лишь продолжительным усердием и мокрой тряпкой. Теперь у Сони появились простая добротная одежда и обувь, а еще две ленты для волос и щетка. Старая Берта не терпела неряшливости и каждое утро осматривала Соню так, точно с минуты на минуту в магазин должна была приехать особа королевских кровей.

– Я дорожу своими покупателями, – важно говорила она, чуть вздергивая дрожащий подбородок. – Меня рекомендуют, а это весьма ценно. У половины светского Петербурга живут мои птицы. Думаешь, дело в деньгах? Нет. Репутация превыше всего!

После обеда Соня обычно несла одну из клеток в свою комнату, где старательно пела, надеясь, что выбранный кенар сразу или через несколько дней начнет выдавать длинные переливчатые мелодии. Потом наступал черед другой птицы, затем следующей, и так до самого вечера. Цена на нового певунов мгновенно взлетала, Берта одобрительно кивала и делала запись в толстой книге, хранящейся под прилавком. Соня же в такие моменты испытывала самую обыкновенную радость – у нее получилось, она молодец.

– Так жалко, Хвостик, что ты уже умеешь петь, – вздыхая, шептала она хохлатому кенару. – Рано или поздно тебя купят… Хотя, если бы ты не умел красиво петь, тебя бы отправили на рынок. Уж лучше в хорошую семью, правда? Ты стоишь дорого, а значит, за тобой однажды придет богатый человек, и ты никогда не окажешься брошенным и голодным, – утешала себя Соня, не желая расставаться с маленьким оранжевым другом. Она боялась, что однажды Берта узнает о ее привязанности, поэтому разговаривала с Хвостиком в основном рано утром и перед сном.

Немного привыкнув к новой жизни, Соня осторожно осмотрела первый этаж. Многие страхи поблекли, но все же не стоило лишний раз раздражать хозяйку. Что можно, а чего лучше не делать, кто ж знает…

Кухня оказалась довольно большой, и раз в день приходила мрачная женщина, чтобы быстро приготовить завтрак, обед, ужин и уйти. Ее стряпня была однообразной, но вкусной, иногда Соне становилось жаль, что много съесть не получается: желудок, привыкший голодать, не принимал много пищи. Под лестницей стоял огромный сундук, в котором хранилось постельное белье. В одной из комнат на полках стояли клетки-переноски. Птиц старой Берте привозил высоченный моряк, и именно здесь кенары и канарейки жили первую неделю: привыкали, успокаивались. Всегда существовала вероятность, что новые птицы окажутся больными, и их не следовало сразу относить в магазин. В кладовке хранились красивые клетки на продажу и корм, и была еще одна комната – гостиная.

Берта жила на втором этаже, и Соня еще ни разу не поднималась по ступенькам лестницы. Что там? Как там? Это оставалось загадкой. Но представлять обстановку никто не мешал, и то чудились сказочные шелковистые стены и светлая мебель с золоченой отделкой, то казалось, что наверху темная пещера, скрывающая жуткие тайны. Про роскошную мебель как-то рассказывал Лешка Соловей, и теперь она отчетливо виделась до мельчайших подробностей. Вот Берта подходит к столу, проводит рукой по белоснежной скатерти обшитой по краю бахромой, неторопливо и тяжело опускается на стул с изогнутой спинкой, украшенной маленькими шишечками, берет фарфоровую чашку двумя пальцами и…

– О чем ты думаешь? Явно не о том, что тебе пора в свою комнату.

Вздрогнув от неожиданности, Соня отскочила от клетки Хвостика и обернулась. Берта смотрела на нее строго и выжидающе, и этот холодный взгляд был уже известен: «Скоро десять часов, нечего тереться возле прилавка, ступай к себе и не забудь плотно закрыть дверь». Темные глаза хозяйки сверкали, тяжелые брови почти встретились на переносице, но губы застыли в усмешке, будто Берта тоже думала о чем-то своем.

– Я уже иду, просто хотела… – Соня осеклась, не зная, какое оправдание добавить. Однако интуиция подсказала, что дополнительных слов не требуется, и самое лучшее, что можно сделать – это немедленно отправиться к себе и не появляться до утра. Но вдруг колючая мысль полусонным ежом заворочалась в голове, и Соня замерла, неотрывно глядя на хозяйку. Вечер, а Берта переоделась в тяжелое бархатное платье синего цвета, на плечи накинула черную шаль, напоминающую сложную паутину, чепца нет, а седые желтоватые волосы разделены на прямой пробор и убраны назад в низкий пучок. В таком виде не стоят за прилавком, да и магазин уже закрыт, наверное, так наряжаются, когда… ожидают гостей. А еще, на правой руке Берты появился странный рисунок из множества пересекающихся линий – черный, стягивающий белую сухую кожу еще больше.

«Да… да… и раньше случалось… я помню… три дня назад…» – Соня сцепила руки перед собой, и, боясь, что Берта сейчас прочитает ее мысли, опустила голову.

– Ты смотришь на мои туфли?

– Я-я… м-м…

– Они тебе нравятся?

– Да.

Соня давно поняла, что обувь для хозяйки – особенная история. И утром, и днем, и вечером старая Берта носила туфли, способные вызвать зависть даже у обеспеченной модницы. Ткань то игриво блестела, то была матовой и строгой, то собиралась в складки. Камни то тянулись дорожкой сбоку, то сияли на пряжке, то превращались в цветок, то рассыпались звездами… А пряжки! Они напоминали и медовые пряники, и баранки, и вензеля, и расписные окошки. Вот только красота и богатство никак не вязались со горбленной Бертой, похожей на древнюю хищную птицу. Иногда чудилось, подними она руки, и окажется, что вместо широких рукавов платья – крылья, потрепанные временем, давно потерявшие часть перьев. Если бы не туфли, то хозяйка магазина, наверное, шаркала бы ногами, выглядела еще меньше и не производила бы одновременно величественное, сумрачное, таинственное и тревожное впечатления.

– Это хорошо. – Ответ явно понравился Берте. Неторопливо убрав под прилавок книгу для торговых записей, она выпрямилась, насколько позволяла спина, и добавила с нотами гордости и удовольствия. – Туфли для мне как дети. Я придумываю их сама, и затем их делают на заказ. Я помню, как в детстве надо мной смеялись из-за того, что у меня слишком большой размер ноги. Большой для девочки. Глупцы! Где эти ротозеи теперь? Хотела бы я посмотреть на то, как нынче жалко на их ногах смотрятся стоптанные башмаки! – Берта засмеялась тихо и едко, ее плечи задрожали, а потом затряслись сильнее. Из прически выпала жесткая прядь, и она запрыгала в такт, точно стрелка обезумевших часов.

Соня совершенно не разбиралась в камнях, какие драгоценные, а какие нет. Но то, что туфли стояли очень дорого, она уверенно чувствовала и еще понимала: далеко не каждый владелец небольшого магазина может позволить себе подобную роскошь. Кенары-певуны стоили прилично, но не все жители красивых клеток выдавали заливистые мелодии. Откуда у хозяйки столько денег?