@ Живой журнал

– Андрей, беда стряслась. Муж сейчас в Вашингтоне. А я родителей приехала навестить, они в Москву переехали. Здесь, в «Медведково» живут. Девочку еще утром в ясли отвела. Полчаса назад пришла забирать её, а мне говорят – вашу дочку уже какой—то мужчина забрал… представился моим мужем… Боже мой, что мне делать, Андрей?

– В «ментовку» бежать, дура! И давай, быстро мне говори, где живут все те, к кому ты ещё ездила.

– В каком смысле «ездила»? – у Тани амок.

– А от кого ты ещё беременеть пыталась. Не один же я такой распрекрасный у тебя был. Ну, давай все адреса, живо!

Испуганная Таня выдала мне три адреса. Я выбрал один (ага, тот, что в «Медведково»).

– Перезвоню!

– Андрей, только будь осторожнее, и…

Не дослушав, я бросил трубку, схватил куртку и понёсся в «Медведково».

Дочь Тани я нашел ровно через час. Это был типичный грязный подвал в спальном районе. Алюминиевые баки с покорёженными крышками и отходами. Серый бетон пола, на окнах – гнилые решётки. Смрад крыс и отвратительный застоялый запах мочи. А еще – странный, чистый аромат тиаре. Этот белый цветок изображен в волосах женщин на картинах Гогена. Я запомнил это название, потому что так пахла для меня только одна женщина. Запах тиаре и привёл меня в подвал. Представив на минуту, что я могу увидеть ту, которую любил, в этом подвале мёртвой, я испытал дикий, животный ужас. Да, я боялся за неё, а вовсе не за Таню и не за Танину дочь. Захлестываемый эмоциями, я шёл вперёд, пока не заметил на полу два маленьких комочка: чёрного плюшевого, растерзанного, измазанного кровью мишку и крохотную девочку в чёрной цигейковой шубке. На руках у девочки были красные варежки, расшитые снежинками. Точно такие же варежки были в детстве и у меня. Я присел и осторожно взял девочку на руки. Её маленькая головка, прикрытая вязаной шапочкой, безвольно завалилась набок. Невесомое тело ребёнка было гуттаперчевым. Так бывает, когда позвоночник перебит. Я сдвинул с лица девочки шапку и обомлел, увидев, что глаз у ребенка нет – глаза у девочки вытекли, потому что кто—то безжалостно выбивал их каблуком. Потом я услышал чьи—то быстро спускающихся вниз шаги и заорал, как безумный: «Ноль три наберите!».

Я осекся, когда увидел бешеный взгляд жестоких чёрных глаз и неумолимо поднимающееся на меня дуло пистолета. Мгновенный, чудовищный выброс адреналина. Краткое понимание, что если бы не страх, то я бы предугадал убийцу, потому что он пах грязью и смертью. Потом был огневой вихрь, резкий удар в правое плечо, горячий, как горсть кинутых туда угольев. Невероятная боль. Дикий хрип – мой. И грязный бетонный пол, приближающийся к моему лицу с головокружительной скоростью. Удар, темнота. И ничего. А потом я очнулся. Сначала я почувствовал своё правое плечо. Там фиолетовым цветком расцветала огромная, отвратительная дырка. Вокруг дыры вспухал бугор, наполовину скрытый курткой. Дышать я почти не мог. Но совсем рядом я услышал ещё один выстрел. Еле-еле повернул голову. Я никогда не знал, что я могу так кричать. Попытался встать. Не смог. Попытался ползти – обезножил… А убийца продолжает хладнокровно стрелять. Сначала девочке в живот. Потом – в грудь. Последний выстрел был в голову. Я навсегда запомнил красное, мясное месиво вместо детского лица – и запах крови, агонизирующей боли и смерти. И я снова потерял сознание… Когда я второй раз вернулся в этот мир, то надо мной было мокрое от слёз лицо вмиг постаревшего Дядьсаши. Он сидел передо мной на коленях и беззвучно плакал, закрывая своей спиной искорёженное маленькое тело.

«Андрей, у тебя дочь. Нереальные ресницы, серые глазки… Я назвала её Энди… Однажды девочка вырастет, и я скажу ей, кто её отец. И она тебя полюбит – полюбит так же сильно, как когда—то хотела и могла любить тебя я.…»

Пожалуйста, прости меня, Таня. Я бы мог спасти твою дочь, если б только меня не подвела моя трижды проклятая память. Если б только она не подсунула мне чёртов аромат белого цветка и не напомнила мне о женщине, к которой в нашу с тобой ночь так отчаянно взывал я, то я бы спас твою девочку. Но я и представить себе не мог, что так может пахнуть мой нежеланный ребёнок…

– Дайте посмотреть на девочку, – просипел я.

– Нет, – Фадеев сказал, как отрезал.

«Нет, так нет.»

– Где убийца? – спрашиваю.

– Вон, – и Фадеев кивнул влево. Я глазами нашел труп этого урода. Маленькая аккуратная дырка в его голове. Тонкая, как зазубрина, извилистая струйка крови. Один выстрел. Профессионально. Я бы так точно не смог. Я бы убивал его медленно, разрывая руками по частям.

– Вы сделали?

– Да, – кивнул мне Фадеев.

– Нет. Вы скажете, что это я. А я отсижу. – И я потерял сознание. Окончательно очнулся я уже на больничной койке. Хотел сбежать на суд, когда слушали дело Дядьсаши. Я почти уже встал, но сосед по палате поднял крик, после чего налетели гады в белых халатах. Они быстро скрутили меня. Привязали к кровати на все четыре конечности – и привет. Так я и лежал, распятый буквой «икс». Кормили меня принудительно. Я ничего не хотел. Смотрел в потолок. Отказывался отвечать на вопросы. Навсегда потерял страх перед смертью. Понял, что сам могу убить. Нет, умирать я не хотел: мне было всего—то двадцать шесть лет, и я любил женщину – любил в первый раз, любил до самозабвения…

Когда я вышел из больницы, то прочитал заключение дела сам. Фадеева оправдали: он выстрелил в убийцу, когда тот собирался разнести череп мне. У Фадеева был обычный «люгер». У убийцы – «чезет» с патронами «парабеллум» на девять миллиметров. Теми самыми развёртывающимися пулями, которые в нашей стране классифицируются как разрывные. Жуткий заряд, который если не убивает, то калечит навсегда… Убийцей дочери Тани был тридцатипятилетний, не сильно обеспеченный петербуржец – первая любовь Тани Архиповой—Кэрри. Когда—то он работал в спецназе Министерства юстиции РФ. С работы его выперли за беспредел, он попытался затеять свой охранный бизнес, но дело не пошло, и чувак начал пить, скулить и, в конце концов, прочно уселся Тане на шею. Таня ушла от него, когда он начал её бить. А он стал следить за ней. Контролировал каждый её шаг. Абсолютно съехал с катушек, когда Таня вышла замуж. Окончательно ошизел, когда узнал, что у Тани растёт дочь. Раздобыл пистолет и выследил Таню Кэрри. Выкрал её ребенка и отомстил женщине так, как сумел. Неудачник, оказавшийся психом… Он умер от выстрела Фадеева, даже не почувствовав смерть, так и не узнав, кем был тот, кто орал ему «ноль—три наберите». Если бы знал, то наверняка бы убил меня. И я никогда бы в жизни не испытал самое страшное чувство вины – вины выжившего перед убитым. На память о том дне я и ношу свой шрам – крест неведомого мне Святого…

Но если тот апостол был Святым, то я – точно нет. Фадеев это понял, когда ему в истерике позвонила Таня и рассказала, как она отправила меня на розыски своей дочери. Просто у Тани, как у всех российских женщин, была эта вечная, проклятая тяга к самопожертвованию. Отправив меня на розыски своего ребенка, Таня тут же сдрейфила. А вспомнив, где я работаю, разыскала телефон «Альфы» и потребовала подозвать к трубке Фадеева. Терзаясь от чувства собственной вины, Таня выложила Дядьсаше всё. Сообразив, что к чему, Дядьсаша нашёл меня по моему GPS—трекеру. Дядьсаша так никогда и не узнал, что Энди была моей дочерью. Таня побоялась идти до конца. Промолчал и я. А чем тут было хвастаться? Я никогда не видел свою дочь живой и здоровой – не хотел. Было всё равно. Не дали посмотреть и на мертвую… Таня уехала в Вашингтон и увезла трупик Энди с собой. Таня больше никогда не искала меня, как и я её. Наш союз был случайным. Ребенок был случайным. И только боль – настоящей. Именно эта боль и привела меня в Интерпол делать мою работу: искать потерянных и тех, кто пропал. Находить их – живыми или мёртыми. У Кинга я прочитал, что именно так приходит искупление, потому что хорошими делами можно загладить свои грехи. Но совесть – не супермаркет, а для убитых миг смерти определяет не Бог, а другой человек[6 - Источник цитаты: Стивен Кинг «1922 год».]. Я не верю, что можно сделать добро из зла, а из дурного – хорошее…

Вот так, схлопотав свое первое и единственное ранение, я разом забил на все голливудские боевики, где главный герой после такой раны еще пару часиков бегает, а, набегавшись, ещё и ухитряется пару девок отшпилить. На самом деле после таких ранений в плечо (и это при условии, что ты попал в счастливый процент выживших) бывает раздробление костей, повреждение нервов, невролиз и болезненная пластика для закрытия дефектов кожи. Лично я отделался четырьмя операциями, уродливым швом и болью в плече, если забываю беречь его. Впрочем, шрам преподнес мне ещё одно оригинальное развлечение. Теперь мне приходится каждый раз придумывать ответ на умильный вопрос очередной подружки. Вопросы обычно варьируются от умеренного «ой, а как это случилось, Андрей?» до абсолютно идиотского «ой, а это было больно?». И что, мне теперь надо всем исповедоваться? Ещё чего. Есть другой вариант. Даже три. Все на «отлично» прокатывают:

– Нет, не больно. Просто у моей бывшей неправильный прикус был…

– Да мы тут как—то баловались, меня подвешивали к потолку, но я сорвался с веревочки…

– Слушай, детка, не приставай ко мне, а лучше займи свой рот каким—нибудь делом…

Кстати, о деле: где, спрашивается, мой завтрак? Открываю холодильник и первым делом вижу апельсиновый сок. Так, и что эта гадость делает в моём доме? Фи, кошмар. Выливаю сладкую мерзость в раковину, в урну выбрасываю картонку. С интересом оглядываю недра своего бездонного холодильника, где давно повесилась – нет, даже не крыса, а целый боевой крысиный эскадрон. Колбаса, сыр, два яйца. Чиабатта, молоко, две груши. Супер, но готовить я не хочу. Да и руки у меня в этом плане растут из… короче, растут не оттуда. Начинаю жалеть, что вчера отправил Диану домой вместе с посылкой от мамы. Но, вспомнив о том, что вся эта мамина «домашне—полезно—здоровая—еда—давай—ешь—Андрюша», все эти её полустёртые от долгого применения коробочки с макаронами и кусками мяса выглядят как… одним словом, плохо выглядят, я повеселел. Принимаюсь раздумывать, ограничиться ли мне звонком в местное говно—sushi, или поесть где—нибудь нормально, в городе, в кафе. Выбираю второе, как человек разумный. Заварил себе чашку робусты, с подоконника сгреб в стопку ноутбук, iPad, бумаги и в ожидании кофе разложил всё принесённое на кухонном столе. Сам сел в любимое кресло, перекинул ноги через подлокотник и начал анализировать составленную мною вчера схему «лепки» «объекта».

08:10. Итак, мой «объект» – Маркетолог. Ее зовут Ирина Файом. Это женщина, которая с прошлого четверга у меня из головы не выходит. И при этом я с упорством маньяка почему—то до сих пор называю её Красной Шапочкой. Интересно, почему? И вообще, ну что в ней такого особенного? Ну да, у неё интересное, немного ассиметричное лицо и глаза нереального цвета. Очень привлекательна на свой лад, но я не могу сказать, что она абсолютно в моём вкусе. Откровенно говоря, я блондинок вообще не люблю, да и с этой не стал бы возиться в прошлый четверг, в Лондоне, если б только не похоть, которая пришла ко мне с самого первого взгляда. Окей, я был не прав, а вот Красная Шапочка всё сделала правильно: убила меня наповал именно тогда, когда я перед ней раскланивался. «Стерва. Ненавижу… Нет, ну что в ней такого?» Обнаружив, что я уже пять минут, как сижу и невесть о чём думаю, я одёргиваю себя и возвращаюсь к своим схемам и записям. Несколько кружков, обозначающих связи «объекта», так и остались незаполненными со вчерашнего дня. Открываю ноутбук и отправляюсь за информацией в Google. Люблю этот поисковик. Для начала изучаю всё, что смог найти на «заказчика» – на Даниэля Кейда. Посмотрел его фотографии, поискал на него информацию в сети. А там – одни пресс—релизы об объектах, сданных его компанией точно в срок (респект, уважаю). Релизы написаны хорошим литературным языком, но это – всё. И это очень странно, потому что создаётся впечатление, что у Кейда личной жизни вообще нет и никогда не было. Но так не бывает, потому что на монаха Кейд не похож. И кстати, зачем ему Красная Шапочка?

На этот вопрос у меня есть несколько версий, но самым подходящей (и приличной) является мысль о том, что Кейда интересует исключительный профессионализм моего «объекта». Но Красная Шапочка, как известно, уже работает на «НОРДСТРЭМ». И я отправляюсь искать данные на эту компанию. В последнее время об этой корпорации только ленивый не пишет. Ещё бы, «НОРДСТРЭМ» – банковский аналог ГАЗПРОМа: огромный монстр, со вполне приличным EBITDA, нереальными прибылями и котируемыми акциями. Как результат – практически стопроцентная монополия на отечественном рынке платёжных систем. Как показатель доверия партии и правительства – участие в создании национальной платежной системы, основным элементом которой станет разработанный код безопасности «НОРДСТРЭМ». На всякий случай, решил поискать, кто является архитектором кода. Быстро выяснил, что это некий Дмитрий Александрович Кузнецов, вице—президент «НОРДСТРЭМ», у которого, по слухам, и работает наша Ирина Прекрасная. Итак, круг замкнулся, и если я прав, то мне придётся копать вокруг Кейда, а заодно выяснять, что представляет собой эта Файом и её шеф, Кузнецов Дмитрий Александрович.

Полез в интернет выяснять всё про Кузнецова. Занятный чувак. На графа Дракулу похож – того, что из «Ван Хельсинга» с Хью Джекманом (только Кузнецов без хвостика и такой же белобрысый, как и Файом). Потом открыл базу данных МВД. Посмотрел данные на Кейда (ба, да у него целый автопарк помимо «кадиллака»), на Кузнецова (как ни странно, но у вицика из «НОРДСТРЭМ» всего один «лексус») и на Маркетолога. Сижу и читаю:

«Файом Ирина Игоревна.

Водительские права: категория «В» (автомобиль) и «А» (мотоцикл).

Наличие автотранспорта: по категории «А» – отсутствует.

По категории «В» – Фольксваген Touareg 3,0 V6 TDI.

Год выпуска: 2012.

Цвет: тёмно—серый.

Регистрационный знак: В413ЕК777РУС.

Дата регистрации: 10 ноября 2012 года».

Ух ты, а Красная Шапочка, оказывается, умеет водить байк. Беру данный факт на заметку. Из системы Интерпола i—24/7 я уже знал, что Ирина Файом живет от меня всего в трёх автобусных остановках, а ещё, что она родилась 7 ноября, как и я. На её именины мне наплевать (вряд ли она пригласит меня), а вот мысль о том, что этот «туарег» – подарок к её дню рождения, приходит мне в голову быстро. И если это так, то у Файом кто—то есть. Не то, чтобы меня занимало, с кем Маркетолог траха… sorry, проводит время, но то, что у Красной Шапочки может быть обеспеченный чувак, который её спонсирует – эта информация мне понадобится.

08:30. Итак, схема «лепки» «объекта» готова. И теперь мне остаётся только разработать стратегию выхода на контакт с «объектом». А для этого мне нужно отправиться в город. Иду в комнату, разыскиваю в шкафу кипельно-белую футболку «Dsquared». Покрутил в руках чернильные джинсы. Не знаю, где сестра купила мне их: то ли в Италии, куда прошлым летом на этюды моталась, то ли вообще в «Коньково». (Но скорей уж в Италии, потому что Диана у нас девочка очень пафосная, учится в «строгановке», да и «гуляет» пока на мои). Подумав, засунул джинсы обратно в шкаф и натянул кожаные брюки с защитой. Отправляю схемы в задний карман брюк, сдергиваю с вешалки куртку. Там кевларовые вставки и вообще она ничего так себе, удобная, и одна из немногих вещей, которые мне по—настоящему нравятся. В карман мотокуртки отправил затычки для ушей. Еду я не на «дальняк», но затычки беру с собой по привычке, они нужны, чтобы в ушах от скорости не гудело. Осталось прихватить карбоновый шлем—интеграл «AGV» с собственноручно заклеенным мною номером «46»[7 - Мотошлем AGV, обладающий улучшенной аэродинамикой и созданный при участии Валентино Росси – одного из самых успешных мотогонщиков всех времён, выступавшим под номером «46». Этот номер – непременный дизайн всех шлемов, разработанных при его участии.] и взять ключи от dual—sport «BMW R1200 GS», которого мотогонщики называют «большим гусем» из—за особенностей дизайна.

08:45. Насвистывая «Sex On The Fire» (речь в этой песенке как раз идёт о том, в чем я большой специалист), я бодро вхожу в двухэтажный гараж, где арендую два места. Но спешил я не за своим автомобилем, а за своим «большим гусем». «Четыре колеса для тела, а два для души», – вспомнил я недавно прочитанную фразу из мотоблога. Я фыркнул. Увы, я так и не смог избавиться от дурацкой привычки загружать в свой мозг любые занятные данные. Но самое интересное, что я мог и извлекать их из своей головы в виде полезной информации, в любое время. В это утро в гараже никого нет. И я выдыхаю, поняв, что сегодня мне удастся избежать расспросы любопытных «гаражников», у которых невероятно длинные языки и куча времени, чтобы чесать их. Надев шлем и обняв коленями серебристый распластанный блок цилиндров, выруливаю и отправляюсь на разведку на Юго—Западную улицу. Найдя улицу, дом и подъезд, где живет Красная Шапочка, намечаю для себя несколько зон, не просматриваемых ни со стороны подъезда, ни из окон её квартиры. Нашел оптимальную для наблюдения точку, где и расположился. Заглушив «BMW», я передвинулся на заднюю часть седла и вытянулся на нём. Осматриваюсь.

Во—первых, меня интересует машина «объекта». Во—вторых, сам «объект» – то есть сама Красная Шапочка. Разглядываю ряды «ауди», толстощёких «хендаев» и глазастых «ниссанов», но «туарега» Файом не вижу. Уехала куда или же на стоянке держит свою машину? Ничего, подождём. Подождём и всё выясним… Снимаю мотошлем и вытаскиваю из кармана куртки криптофон, торжественно выданный мне в Интерполе. Для них это защищённое средство связи, а для меня – iBooks, iPhone, пасьянс, музыкальный центр и много чего другого. Открываю электронную версию «На Западном фронте без перемен», и, периодически косясь на дверь подъезда «объекта», углубляюсь в любимую книгу. Я уже добрался до пятой главы, когда услышал шорох шин и заинтересованно поднял голову.

09:01. К подъезду Красной Шапочки торжественно подкатывает золотистый «Lexus GS 460», вылизанный до неприличного блеска. Из «лексуса» выпрыгивает светловолосый чувак, слишком бодрый для воскресного утра. Приглядываюсь к номеру и к чуваку. Опаньки, какая встреча! Да это же Дмитрий Александрович Кузнецов, собственной персоной.

«Личные данные: тридцать шесть лет. Отец – Александр Кузнецов. Мать – Виктория Кузнецова. К настоящему моменту родители умерли. Сам Дмитрий Кузнецов холост, в браке не состоял. Детей нет. Образование и профессиональные данные: выпускник Бауманки (диплом с отличием), обладатель западного PhD, кандидат технических наук и пятый номер в российском топ—50 CIO[8 - CIO – аббревиатура, образованная от английского «Chief Information Officer». Обозначает менеджера высшего звена, отвечающего за ИТ и автоматизацию.]. Место жительство: Фрунзенская набережная, дом 58, квартира 88. Имеет загородный дом под Новой Ригой. Шмотки: «Z Zegna» (ничего так), «Pal Zileri» (нормуль), «Dior Homme» (вот псих), «Tonello» (вообще не пафосно). Отдых и хобби: большой барьерный риф, Каталина, Мальдивы, Мальта (всё – в топ—10 для дайвинга). Горные лыжи и бильярд (последнее – почти профессионально). Любовницы и личная жизнь…». А вот тут всё сложно…

Впрочем, кое—что я всё—таки нарыл. Штука в том, что в конце 2005 года наш Кузнецов спалился с замужней адвокатессой, но историю быстро замял. Сначала «мы с Ларой просто друзья», потом «мой адвокат – мадам Голдина» и, наконец, «мы подаем в суд на клеветников, вместе с Ларисой Дмитриевной». Ну а дальше «… Краснопресненский суд города Москвы рассмотрел иск Кузнецова Д. А. и Голдиной Л. Д. к газете „Новость и День“ о защите чести, достоинства и деловой репутации, и признал» это начисто продажное, отвратительное, клеветническое издание полностью виновным. Штраф издания составляет (и дальше какая—то астрономическая сумма в рублях). После чего главный редактор вмиг обанкротившегося издания провожал Кузнецова и Голдину из зала суда, биясь головой об пол… Одним словом, Дмитрий Кузнецов – крутой чувак. Интересно, а какого лешего ему у дома Файом понадобилось? И тут мне откровенно фартит, потому что Кузнецов вытаскивает из кармана мобильный и орёт в трубку:

– Ира, зайка моя, с добрым утром! Выходи и выноси Такеши.

Моё сердце дает два глухих удара, и я активизирую встроенный в криптофоне микрофон направленного действия, предназначенный для «прослушки» на расстоянии. Надев на голову «AGV», включаю записывающее устройство, настраиваю громкость и поудобнее усаживаюсь в седле «BMW» в ожидании шоу.

«Ну давай, Красная Шапочка, выходи. А то твой Зайка заждался… вон, как прыгает.»

Минуты через две серая дверь подъезда открывается и, изогнувшись на седле, я вижу свой «объект», одетый во что—то не сильно облегающее, но довольно красивое. Похоже на платье и весеннее пальто. Причём оба наряда не скрывают ни тонкой талии, ни точёных женских ног. А ноги у «объекта» – идеальные. По моей шкале, десять из десяти. И я мысленно присвистываю, видя, во что обута Красная Шапочка. Я—то на Ламбетском мосту видел её в кедах. А тут какие—то крутые нереальные бежевые туфли на очень высоких и очень узких, иглой, стальных каблуках, которыми эта девочка может запросто кому—нибудь что—нибудь проткнуть. И мое трижды клятое воображение тут же услужливо подсовывает мне коитально—оргазмическую сцену с Красной Шапочкой в главной роли. Причем я лежу, а женщина скачет на мне, царапая каблуками мои бёдра…

Мысленно показываю телу «фак» (я всё—таки на работе). Итак, на ногах у моего «объекта» какой—то нереальный фетиш, а в руках – большая пластиковая сумка—клетка, из тех, что служат для переноски маленьких животных. Но в клетке, которую тащит Ирина Файом, сидит кто—то тяжёлый. Красная Шапочка прямо выдохнула, когда поставила клетку на асфальт. И тут Кузнецов всех «порадовал»: шагнул к Красной Шапочке, заглянул ей в глаза, лихо положил руки ей на талию и по—хозяйски притянул её к себе. Мысль о том, что они спят, показалась мне отвратительной. А еще я почувствовал непреодолимое желание слезть с седла и дать Кузнецову в зубы прямо с ноги. «Так, стоп, стоять. Стоять, дорогие фашисты… Мне что, пять лет? Почему я так их ревную?..»