Земля войны

Кирилл обошел здание кругом и оказался на темном, тщательно выметенном плацу. По три стороны площадки располагалась профессиональная полоса препятствий: стена со следами вбитых в нее крюков, узкие бревна, беспощадно проложенные на пятиметровой высоте, и длинная полоса вспаханного солдатскими животами песка; над полосой была натянута колючая проволока. Когда, семнадцать лет назад, по таким полосам гоняли Кирилла, поверх проволоки бил настоящий пулемет, чтобы бойцы не вздумали задирать зад и привыкали к выстрелам. Глиняный взгорок в конце полосы ловил пули.

Зачем бы ни тренировал своих людей Джамалудин, он делал это не для того, чтобы выбивать дань из ларечников. Ларечники платили б ему и так.

В середине плаца располагалась огромная зеленая доска. На этот раз, ради разноообразия, она была украшена цитатой не из Корана. Изречение гласило: «Тот не мужчина, кто думает о последствиях. Имам Шамиль».

«База отдыха ФСБ, блин!» – подумал Кирилл, повернулся и пошел спать.

Глава третья,

в которой сын президента республики лично разбирается с собственными киллером, а Джамалудин Кемиров играет последнюю партию в покер в последнем казино города Бештой; и в которой читатель присутствует на суде шариата по факту кражи военного вертолета

Когда Кирилл проснулся утром, солнце пробралось меж кружевных занавесок и плясало на широкой постели в бревенчатом домике.

База была по-прежнему пуста; на дорожке у домика скучал черный бронированный «Мерс» и при нем – вчерашняя троица. Двухметрового водителя звали Ташов, а у автоматчиков-близнецов оказались самые удивительные имена, которые Кириллу когда-либо приходилось слышать. Кирилл сначала решил, что это их клички, но потом оказалось, что это все-таки имена. Одного звали Абрек, а другого – Шахид.

Абрек и Шахид сообщили, что мэр города Бештоя Заур Кемиров ждет его в своем кабинете, когда Кириллу Владимировичу будет удобно.

Кирилл позавтракал за огромным столом, за которым могли уместиться по крайней мере сотня человек, сел в машину и поехал в мэрию.

* * *

Бештой, один из старейших городов Северной Аварии, был основан при халифе ал-Мансуре, когда в 754 году наместник Йязид ас-Сулами переселил около двух тысяч арабов в крепость, основанную им на древнем торговом пути от Каспия к Грузии.

Монголы, разорив Дербент, не дошли до Бештоя – их лошади испугались вертикальных скал, уходящих к небу, и Бештой остался вольным обществом. В начале 18-го века жители этого общества стали на сторону Хаджи-Дауда, объявившего джихад против персов, и тогда в их краях впервые появились русские. Петр I пришел к Куршинскому перевалу, объявив, что он идет на помощь своему другу иранскому шаху Гусейну.

К началу XIX века Бештой стал одним из главных торговых городов в Прикаспийских горах. Иранские и армянские торговцы приезжали сюда обменяться товарами, дикие горцы спускались с вершин, чтобы купить нужное им у русских купцов, и в городе у каждого народа была своя слобода и свои обычаи.

Еще Бештой был одним из главных религиозных центров. В его медресе учили такому чистому арабскому языку, который нельзя было найти даже в Египте, и именно из этих медресе газии несли ислам в языческие села и горы.

Потом Бештой оказался под властью имама Шамиля. С улиц города пропали женщины в шляпках и европейских платьях, в городе закрылся единственный театр, исчезла музыка. В городе поселилось довольно много беглых русских солдат, которые делали для Шамиля пушки и порох. Однажды имам позвал их и сказал:

– Нехорошо, что вы живете без Бога. Я не буду заставлять вас принимать ислам, но вы должны найти себе своего попа и построить церковь.

Та к в Бештое построили первую православную церковь. Потом большевики устроили в ней тюрьму.

После падения имамата в Бештое обосновался русский гарнизон. На склоне Ялык-тау выстроили крепость Смелую, и под ее сенью город снова ожил, зашевелился и вырос. К концу 19-го века в Бештое жили армяне и греки, аварцы и кумыки, чеченцы и грузины, евреи и сирийцы, курды и казаки. Бештой превратился в один сплошной восточный базар; каждый дом был лавкой, каждый двор – прилавком, и улицы его тянулись, как огромный торговый молл, – на одной улице курага, изюм и вяленые засахаренные фрукты, на другой – седла и уздечки, все, что нужно джигиту, а на третьей – великолепные кинжалы, сплошь с золотой и серебряной насечкой, отрада богачей и заезжих бытописателей. А на четвертой – скромная маленькая лавка, где можно было, прийдя по рекомендации, купить длинный кинжал с кожаными ножнами, невзрачный на вид, – но зато такой кинжал не гремел в походе, и потная рука не соскальзывала с ножен, когда надо было выхватить его в середине боя.

Но больше всех Бештой славился своими лошадьми. Существовала даже особая бештойская порода лошадей, – выносливая, невысокая, с копытами стаканчиком и головой, похожей на клюв, – не гоночный арабский скакун, не представительская английская кобыла, а мощный джип-внедорожник, приспособленный для гор и скал.

Большевики пощадили половину купцов, но они расстреляли всех лошадей. В Бештойской ЧК был специальный план по расстрелу лошадей, как классово чуждого элемента.

Чекисты тогда окружали села и просили выехать из них всех горцев на лошадях. Потом к лошадям подходил ветеринар и говорил, что они больны чумой. Потом лошадей расстреливали, а горцев с седлами отпускали. Ночью горцы возвращались назад и обносили это место стеной, как лошадиное кладбище. Они понимали, что лучше пусть расстреляют лошадей, чем их и их семьи.

Большевики же считали, что горец без лошади – это уже не горец. Это новый классовый элемент, пригодный для построения равноправия. Им было видней: коммунизм в Бештое устанавливал бывший офицер Дикой Дивизии, отчаянный мусульманин и враг казаков, глава 1-й Красной Шариатской Дивизии Амирхан Кемиров.

Бештойский район был образован в 1922-м году. В нем было поровну чеченских и аварских сел, но он, как и соседний Халинский, отошел Чечне. Однако в 1944 году чеченцев выселили, а через месяц после того, как это случилось, товарищ Сталин призвал к себе первого секретаря ЦК компартии республики Северная Авария-Дарго и сказал: «Мы тут подумали и решили выселить и аварцев. Что вы думаете?» Секретарь компарии подумал и сказал: «Я готов поклясться моей головой, что ни один человек из моего народа не пойдет против России. Если надо, все наши мужчины запишутся в армию добровольцами».

Аварцы очень испугались, что их выселят, и поэтому все стали записываться в армию добровольцами.

На самом деле товарищ Сталин не собирался выселять аварцев. Из двух соседних народов он всегда выселял только один. Балкарцев он выселил, а кабардинцев оставил; ингушей он выселил, а осетин оставил; чеченцев он выселил, а аварцев оставил. И он всегда отдавал земли выселенного народа тому, который остался.

И Бештойский район, так же как и соседний Халинский, отошел Аварской АССР.

В 70-х годах в Бештое выстроили военную базу и два завода: один производил тепловые блоки наведения для баллистических ракет, другой – нефтегазовое оборудование. Завод тепловых блоков умер в середине 90-х, а нефтегазовый уцелел благодаря Зауру Кемирову. Был еще и третий, производивший водопроводные трубы. Он издох, но в его цехах делали направляющие для НУРСов. Этот продукт пользовался повышенным спросом во время первой чеченской. Благодаря ему неразорвавшийся НУРС, предназначенный для пуска с вертолета, можно было запустить с любого удобного места.

Вместе с заводами в Бештой завезли большое количество русских. В середине 90-х они оказались без работы и первыми начали уезжать из Бештоя. Чем меньше высококвалифицированной работы оставалось в городе, тем больше уезжали русские; чем больше они уезжали, тем меньше работы в нем оставалось. К тому же русские были самой незащищенной частью населения. Их первыми кидали при сделках и считали глупостью им платить.

А затем в Бештое избрали мэром внучатого племянника красного шариатиста Амирхана.

* * *

Над Бештоем снова сверкало солнце, и разница температур между ночью и днем была почти как разница между зимой и летом. По улицам бежали ручьи, с крыш не капало, а хлестало.

К некоторому удивлению Кирилла, город вовсе не выглядел обшарпанным и облезлым. То есть конечно, по сравнению с каким-нибудь Дюссельдорфом Бештой был страшной дырой, – но по сравнению со среднерусскими городами эпохи завершившейся перестройки Бештой выглядел очень и очень неплохо.

Предместья превратились в бесконечные ряды пакгаузов, со всех сторон Кирилл видел распахнутые ворота складов и тушки автопогрузчиков. За складами потянулись частные дома, закутанные в хиджабы глухих заборов, широкие бульвары в центре были тщательно выметены, и кучи желтых листьев выплывали из снега у стен переделанного в мечеть кинотеатра. Прямо в ограду мечети были встроены лавки и маленькие кафе. Сразу за мечетью торчал огромный указатель, – стрелка направо указывала направление на авторынок, стрелка налево – на радиорынок, а стрелка прямо гласила: «Рынок „Свободный“.

Кирилл, из любопытства, велел ехать прямо.

Рынок «Свободный» начинался прямо от площади Свободы, что слева от мэрии, и занимал все пространство бывшего футбольного стадиона. Половина рынка ютилась в ларьках, а другая половина – под огромной гофрированной крышей нового павильона, и в глубине Кирилл заметил строящееся здание мегамаркета.

Люди сновали непрерывным потоком, между рядов покупателей, оглушительно сигналя, пробирались маленькие грузовички, и когда московский проверяющий, сопровождаемый Ташовым, остановился в воротах безбрежного авторынка, к нему немедленно подошел невысокий черноволосый кавказец, кучковавшийся в группе таких же ребят, и спросил Кирилла, какая машина ему нужна – угнанная или чистая.

– А какая разница? – спросил Кирилл.

Оказалось, что разница та, что угнанная вдвое дешевле, и такая честность продавцов изумила Кирилла; впоследствии уже Кириллу сказали, что судебная очистка угнанных машин была одним из главных народных промыслов ментов. Сравниться с ним могла разве что добыча нефти из нефтяной трубы; и один гаишник так разбогател на этой очистке, что даже купил себе пост главного судебного пристава.

На вещевом рынке Кирилл зашел в магазинчик мужской одежды и с удивлением увидел небольшую, но хорошо подобранную коллекцию известных марок, цены на которую были вдвое ниже московских. Это сразу решило проблемы Кирилла: во вчерашней рубашке он чувствовал себя прескверно.

Пока московский проверяющий возился с покупками, наступило время намаза, и Ташов тихонько осведомился у продавщицы, не найдется ли для него укромного местечка.

Девушка вздрогнула, услышав голос Ташова, и обернулась к нему. У нее было необычайно белое для горянки лицо, с взлетающими кверху дугами бровей и совершенно черными глазами. Из-за тщательно заколотого под подбородком платка личико ее казалось почти круглым, и Ташов не мог рассмотреть, какого цвета у нее волосы. Даже под мешковатой одеждой девушка казалась тонкой, как нитка черного жемчуга.

Она выглядела точь-в-точь как мать Ташова, на единственной оставшейся у него фотографии тридцатилетней давности, когда она снялась вместе с отцом.

Ташов замер, а девушка залилась яркой краской и сказала:

– Я вам покажу.

Спустя секунду Ташов оказался в подсобке, где висели нераспакованные еще коллекции. Ту т же, в закутке, была и старая ванная. Возле неработающего крана стоял кувшинчик с водой. Ташов вымыл руки и ноги, пригладил волосы и снова вышел в подсобку.

И тут он остолбенел второй раз. Вся задняя стена подсобки, которую он не видел, входя, была заклеена его собственными фотографиями. На одной из фотографий он был в белом кимоно и с огромным позолоченным кубком в руке, а другая была та, где он снялся вместе с президентом Аслановым на чествовании. Тогда Ташова попросили надеть все его медали, и, если честно, в этих медалях он точь-в-точь походил на бульдога с выставки.

Ташов снова впомнил взгляд, который кинула на него девушка в черном платке, и у него вдруг защемило чуть пониже того места, куда его ранили месяц назад, а ранили его чуть повыше сердца. По правде говоря, намаз у него получился совершенно никакой, потому что во время молитвы не полагается думать о посторонних вещах.

* * *

Кирилл прибыл в мэрию к полудню. Мэр Бештоя Заур Кемиров предоставил Кириллу все документы, которые тот потребовал, и выделил ему небольшой кабинет на втором этаже.