Части ее тела

Повернув его лицом к зеленым проволочным ячейкам, я театрально взмахнула рукой. У Логова округлились глаза:

– Твою ж… Это череп?!

– Самый настоящий. Как думаешь, лошадиный? Или коровий?

– Без понятия… Убийства животных я никогда не расследовал.

Вытянутый крупный череп был водружен на шест, установленный в центре небольшой лужайки, сейчас заснеженной. Вокруг были в скрытом от нас порядке разложены крупные камни и какие-то мелкие предметы, запорошенные снегом. Все вместе здорово смахивало на площадку для ритуальных убийств, поэтому меня так и поразило это жутковатое место. На Логова оно тоже явно произвело впечатление – он не мог оторвать взгляда от черепа.

Обычно я норовила проскочить этот участок побыстрее, и сейчас мне тоже стало не по себе, так что я потянула Артура за рукав:

– Пойдем, ну их… Кстати, помнишь я тебе говорила о вписке?

Он предсказуемо поморщился. Я махнула рукой в сторону Клязьмы, в которую впадала Уча:

– Она планируется в Загорянке. Этот поселок виден за рекой.

– Я бывал в Загорянке. Там дачи многих известных людей. И с ними периодически что-то случается, – пробормотал Артур, когда мы вышли на берег Клязьмы, и пристально всмотрелся в даль.

Между двумя поселками пролегла снежная целина, сравнявшая реку с берегами. По глубокой пелене тянулись только дорожки собачьих следов и виднелись загадочные вмятины: может, крупные птицы садились на снег отдохнуть. Куда и откуда они летели? Я с сожалением подумала, что никогда не узнаю этого, как и множество других вещей, происходящих совсем рядом. Даже где сейчас Сережка Малышенков мне было неизвестно, а ведь мы были старыми друзьями.

Голос Артура вывел меня из оцепенения:

– Поехали?

До улицы Ломоносова мы добрались минут за пять, тут действительно пешком можно было дойти. Артур уже успел послать запрос в Комитет, и Овчинников искал адрес старика Малышенкова, если только это был дед Сережки по отцовской линии… Но пока оперативник не перезвонил, мы отправились бродить среди высоченных старых елей, с ветвей которых красиво свешивалась зеленая бахрома, и сосен, устремленных к небу. Мне захотелось сфотографировать эти сказочные деревья, и мы остановились возле одного из домов.

Проходивший мимо старичок в ушанке и зипунчике, высоких светлых валенках и полинялых трениках, остановился, поравнявшись с нами, улыбнулся беззубым ртом:

– Здесь года два жил дятел… Здоровый такой! В красной «шапочке». Я посмотрел по каталогу – это желна. Красавец! Все приходили его фотографировать… А в этом году его не видно. Исчез. Наверное, переселился куда-то…

Думать о худшем ему явно не хотелось.

– Жалко, – откликнулась я.

– А что вы снимаете? – спросил он с живым интересом. Голос у него был тонкий и веселый.

Я слегка смутилась:

– Да так… Деревья. Небо.

– Небо. – Он улыбнулся. – Оно того стоит. Ну, всего доброго!

И быстро пошел дальше – бодрый деревенский дедочек. Артур крикнул уже ему в спину:

– Здоровья вам!

Он на ходу поднял руку, благодаря и прощаясь.

Из калитки соседнего дома вышла наблюдавшая за нами старушка в кокетливой меховой шляпке. Разглядев Артура, она просияла – это была обычная женская реакция на него. Но ее слова меня поразили.

– Молодые люди, а вы знаете, с кем только что разговаривали? – спросила она, не отрывая взгляда от лица Логова.

Меня никто не замечал, когда он находился рядом…

Артур щедро улыбнулся ей в ответ – ему было не жаль дарить людям свою красоту:

– С хорошим человеком?

– Боже, вы не узнали его! Это же последний оставшийся в живых из первого отряда космонавтов… Того, королевского.

– В котором был Гагарин? – не поверила я.

Она взглянула на меня вскользь и снова уставилась на Артура:

– Именно. Это же Борис Валентинович Волынов. Собственной персоной.

– Волынов?! – Артур чуть не подпрыгнул, честное слово. – Это он? Нет, серьезно? Я же читал о его полете… Вообще-то их два было, но первый стал просто его личным Апокалипсисом.

Было неловко, что я даже не помню фамилии такого космонавта. Уж кого-кого, а этих людей надо знать! Не заметив моего смущения, Логов начал взахлеб, точно мальчишка, рассказывать, как в шестьдесят девятом году, когда Волынов после полета возвращался на Землю, технику внезапно заклинило и приборный отсек не отделился от спускаемого аппарата.

– Поэтому спуск был не скользящий, как всегда, а баллистический, с перегрузками втрое выше обычных. Потом еще теплозащита была нарушена, корабль начало крутить, а бедного Волынова не вжимало в ложемент, а тянуло на ремнях.

Было жутковато даже слушать о том, как космический корабль загорелся в атмосфере. Стропы парашюта закрутились из-за того, что спускаемый аппарат вращался, а купол не схлопнулся, поэтому Волынов опускался со скоростью, которая была значительно выше положенной.

Неудивительно, что космонавт здорово травмировался при приземлении, сломал даже корни зубов верхней челюсти. Слава богу, жив остался! И до сих пор бегает – беззубый, но полный жизни. Сколько ему уже? Под девяносто?

– Живая история стояла рядом с нами и рассказывала про дятла, – пробормотал Артур потрясенно, когда старушка направилась в сторону госпиталя Мандрыки, находившегося на соседней улице.

Я чувствовала, как ему хочется броситься за космонавтом вдогонку, расспросить о подробностях, которые мог знать только старик, сказать какие-то важные слова… Но мне стало понятно и другое: Артур Логов, этот сильный мужчина с пистолетом, этот невероятный красавец, смутился, как прыщавый подросток. В его полном отчаяния взгляде прочитывалось: «Кто я такой, чтобы тревожить этого великого человека?»

Черт, это было до того мило и трогательно, я едва удержалась, чтобы не обнять его… Но в этот момент проснулся его телефон и голосом Овчинникова сообщил, что никакой Малышенков на улице Ломоносова в Королеве не проживает. По крайней мере, не прописан.

Пока они разговаривали, я не могла оторвать взгляда от неба, которое здесь было фантастическим: в высокой нежной синеве переплетались пушистые, точно взбитые дорожки, оставленные самолетами, пролетевшими так давно, что следы стали широкими и пухлыми. А вдали солнечными росчерками светились свеженькие, вонзавшиеся в ленивые облака. На такое небо можно было смотреть бесконечно, но Артур уже убрал телефон.

– Может, это отец его матери? – пробормотала я, продолжая впитывать глазами небесное великолепие. – Тогда у него другая фамилия…

– Которая нам неизвестна.

Артур подвел черту не только этой фразой, но и пробороздив ботинком по снегу. Похоже, тут никто не чистил дороги… Вздохнув, он поманил меня кивком:

– Ладно, поехали. Раскопаю я его фамилию… Что ты там увидела? – Он запрокинул голову.

– Просто небо, – сказала я.

Он повторил с неожиданной печалью:

– Просто небо. Мы так редко замечаем его…