Возвращаться – плохая примета. Том 1

Самовар пыхтел на лежанке.

Начала с малого – достала пузырек йода, пару таблеток фурацилина, проверила крепость вина. Иголку и нитку утопила в вине, потом в фурацилине.

Позвала мужиков:

– Оружие снять, руки вымыть! Те, кто во дворе, пусть в баню идут. Вы помогать будете, а они гигиену соблюдать!

Мужики, словом не возражая, все сделали и, поглядывая на меня, встали у стола.

– Так! Ты вставай у него в головах, если дернется – будешь держать. Вина ему нельзя – голова ушиблена. Ты вставай в ногах, тоже подержишь.

Косясь на меня, мужики встали, где велела, но раненого не трогали.

Странные они… Прихватила руку, выслушивала пульс – частит, но это при таких условиях нормально.

Глядя на мои руки почти с благоговейным трепетом, помощники прижали парня к столу. Выдохнула, протерла руки лосьоном и начала.

Самый большой разрез на животе пришлось зашивать – длинный, глубокий, а пластыря мало.

Чуть не захихикала – может, крестиком расшить, чтобы красивее? И, мысленно треснув себя по макушке, заселила иголку льняной ниткой и занялась делом.

Кто бы знал, как человеческая кожа отличается от ткани! Как сбивает с толку дыхание, вздымающее разрез. Один Бог знает, как я мучительно соображала – сшивать только верхний тоненький слой, едва не рвущийся под иголкой, или прихватить поглубже?

Шея затекла, в глазах темно, салфеток накидала полпачки… Уфф, закончила.

Теперь обработать фурацилином вокруг, не задевая шов, затем прикрыть свежим тампоном из полотна и заняться всем прочим.

Руки были изрядно покарябаны и побиты, и почему-то обожжены. Обработала фурацилином и смазала сырым яйцом, благо яиц было в достатке.

Глубокую кровоточащую рану на лодыжке вычистила и наложила бинтик с толчеными в ступке листьями тысячелистника, политыми местным самогоном.

Крепость вроде приличная, надеюсь поможет инфекцию убить…

Ребра забинтовали сами мужики – один приподнимал, второй споро укладывал полосы бинта, прижимая для верности до хруста.

Во время всех процедур раненый стонал, метался. Пару раз едва не свалился со стола. Наконец, затих, и я как раз добралась до головы.

Густые длинные волосы мешали рассмотреть, что там творится. Схватилась за ножницы, но потом просто провела руками по голове – кровь есть, запеклась уже коркой, но рана небольшая и неглубокая.

Ладно, посмотрю глаза: если зрачки одинаковые – значит, сотрясения нет. Стричь не буду.

Кончиками пальцев приподняла веки – выкатились мутно-голубые радужки, зрачки медленно и неохотно сузились, но, слава Богу, равномерно. Ну и хорошо, значит, стрижка отменяется.

Вздохнув, выпрямилась, кивнула мужикам – мол, перекладываем на лавку. Кажется, уже совсем автоматически командую.

Парня уложили на лавку для болящих, укрыли. Сердце сжалось – такой беспомощный, бледный до синевы. Один из помощников тут же присел рядом – ясно, будет ухаживать. Вот и хорошо, уборки тут еще вагон.

Кивнула второму на кучу срезанного тряпья и оружия, которое покидала под стол, указала на дверь. И присела сама. Нет, сидеть нельзя! Надо собрать мусор, заварить мяту с медом или чем-то сладким, и еще компресс для головы не помешает. Спать нельзя – возможна лихорадка, и хорошо бы малину заварить с крапивой и брусникой, от отеков и кровотечений.

В хлопотах над раненым пролетело полночи.

Глава 7

После полуночи я напоминала себе автомат. Из мира исчезли запахи и звуки, остался треск огня в печи, звук льющейся воды и прерывистое дыхание раненого.

После уборки и отваров пришлось доваривать бульон для больного и варганить кашу для остальных. Гусь тоже отправился в печку. Вот и пригодился узелок Милавы! В ход пошло все – и курица, и гусь, и мед, и варенье. Даже носки натянула раненому, он мерз от кровопотери.

К счастью, большая часть носильщиков, бряцая железом, ушла ночевать на сеновал. Со мной остались те двое, что помогали.

Старший, сняв с себя доспех, дремал сидя на лавке возле раненого. Молодой ушел в сени с обнаженным мечом. Еще двое так и топтались у ворот. Им я тоже вынесла миски с варевом и кружки с бодрящим взваром.

Вран черной тенью лежал под лавкой, поглядывая на мирно дремлющего воина. Кашу он проигнорировал, но из дома не выходил, пока я не понесла ужин невольным гостям. Старый воин оценил размер пса и одобрительно кивнул, глядя, как черная тень провожает меня во двор.

Наконец все срочные дела были сделаны, лампы потушены, на столе теплился светильничек. Рядом стояла кружка с отваром и укутанный горшок с бульоном. В миске плавала тряпица для компресса.

Можно идти спать.

Ох, как же хочется хотя бы облиться водой! И тут я вдруг вспомнила, что Руима должна была давно уже вернуться из леса, и даже баню я для нее приготовила! Где же она?

Видимо, я изменилась в лице или подскочила на лавке, потому что в голове прозвучал голос: «Иди спать, Руима будет утром». Опять слишком разговорчивый глюк? Надо хоть пряники на стол поставить, травница их любит. Вынула из шкафчика плетенку, поставила на стол. Потом зашла в горницу, взяла покрывало, льняное платье и пошла в баню.

Печь, конечно, давно остыла, но баня еще прогрета и вода все же теплее воздуха. Я наспех помылась, натянула платье, а футболку и сарафан утопила в корыте с холодной водой: кровь горячей не отстирать. И, зевая, поплелась к дому. Вран ждал на крыльце. Пристально оглядел меня и зацокал когтями по доскам пола, заходя в дом.

Ульсоритас

Засада! Это все-таки была засада! Принц Ульсоритас выхватил меч и, мысленно прося благословения у Светлых богов, кинулся в сечу. И все бы обошлось – беспечными они не были, оружие держали наготове, да и возможность засады никто не отменял… но позади темноглазых наемников виднелась фигура в черной мантии.

Агент «Чужой крови» вливал силы в тела своих подчиненных, делая их быстрее и сильнее, а еще лишая их страха.

Такого воина надо не просто ранить или убить – нужно уронить его, лишить возможности двигаться. То есть разрубить на куски или сжечь, иначе даже куски тел цеплялись за ноги лошадей, хватали стремена или сапоги тех, против которых шли адепты нового культа.

Застонав в бреду, принц едва не свалился с лавки. Надежные руки наставника подхватили и укутали одеялом, сменили тряпку на лбу:

– Все, все! Уже все, принц. Спите!

Маргарита

В серых рассветных сумерках меня разбудила возня у входа в горницу и глухое басовитое рычание. Мужской голос позвал:

– Лекарка, господину стало хуже!

Стянув с подушки тяжеленную голову, потащилась на кухню, натягивая по дороге ободок на волосы.

– Господи помоги! Что еще случилось? – Очки я брать не стала – вчера как-то без них обошлась и теперь щурилась на огонек лампадки.

Дотопала, посмотрела на раненого и присвистнула. Больной метался в бреду. Горячий, словно печь, лоб буквально обжигал руку. Тряпка свалилась на постель, но была уже почти сухая.

Так, срочно сбивать жар! Но чем?