Секрет индийского медиума

– Катрин, – мечтательно вставил Ромэн.

– Только не смей в нее влюбиться, – нахмурилась Ульяна. – Ты должен помнить, сердце мы оставляем спокойным и пустым. Никаких привязанностей! Только стоит прикипеть к кому душой – все! Удача отворачивается от таких. Не зря говорят, не везет в картах, везет в любви. Я предпочитаю карты.

– Да, да, Элен, я понял.

Делин не отрывал пристального взгляда от девушки, ловил слухом каждое ее слово, анализировал каждую ее идею. Но чем дальше он пытался понять логику ее действий, тем больше осознавал, что логики в них нет. Она была мастером забав и баловства, совершенно непредсказуемого, бесцельного, ребяческого, и оттого опасного баловства.

– И смеяться тоже не смей! – продолжала отчитывать Ульяна своего подмастерья. – Отчего у тебя все время улыбка до ушей? – журила она. – Здесь тебе не Франция. Здесь у всех на лице преобладает печальная русская задумчивость и безутешная отрешенность. Вот такая.

Лицо Ульяны вдруг вытянулось, она сделала большие грустные глаза, взор обратила к потолку, даже слезу пустить умудрилась, за которую Сара Бернар отдала бы полжизни. Кирилл Маркович чуть рот не раскрыл от удивления, до того быстро умела эта девушка меняться в лице. Просто королева «Комеди Франсез», страшный человек, ой, страшный человек!

– Но ты же разрешила остаться мне французом! – вскричал Ромэн, аплодируя дару своей напарницы. – Как я покорю девушку, если не покажу ей всего потенциала, на какое способно и мое лицо?

– Пожалуйста, ты волен покорять ее, как тебе будет угодно, но не смей смеяться, как ты это сделал в случае с месье Иноземцевым. Он меня тогда чуть не убил.

– Я принес тысячу извинений! Готов принести столько же. Клянусь, на этот раз я буду абсолютно серьезен.

Оба сошли на французский, посему Делин и теперь не узнал печального конца истории с панамским аукционером. Заметив, как чернеет от недовольства его лицо, Ульяна опомнилась и вновь заговорила по-русски.

– Ромэн предложит девушке покатать ее и братца у себя в санях. Он сумеет ее разговорить и выудить множество всяческих девичьих секретов, которые обычно девушки стремглав спешат раскрыть, теряя голову, едва у их ног окажется очаровательный юноша. Да и обо мне, о Зое Габриелли, расскажет заодно, разожжет любопытство, заинтригует. Я же буду ехать на запятках в костюме местного шпаненка. И все слушать. Потом Ромэн и Катенька отправятся кататься на коньках.

Перевела взгляд на Лессепса:

– Ты, Ромэн, шлепнешься как следует и потеряешь сознание. Через четверть часа, как станешь на коньки, – не раньше, я ж принарядиться-то должна успеть. И не смей смеяться. Очень пожалеешь!.. – гневно повторила Ульяна, но тотчас же расплылась в улыбке.

– Потом появляюсь я! – Она закрыла глаза и представила себя в новом образе. – Мадемуазель Зои Габриелли, девушка-медиум. И на глазах взволнованной публики приведу вас в чувство одним прикосновением ладони ко лбу. Альтернатор в моем браслете создаст искру. Это будет самым ошеломляющим воскрешением за всю историю человечества.

Потом переходим к этапу номер два. Я сделаю возвышенное лицо и начну читать судьбу нашей Катеньки, про гимназию расскажу, про все-все, что вы мне, Кирилл Маркович, сейчас поведали, о родственниках, о случаях семейных, про болезни расскажу и как лечить их. И даже о будущей корреспонденции напомню. Надо будет на почту сходить – нет ли писем для семьи Михайловых, авось удастся вскрыть их даже и пару строчек высмотреть. Потом козырнуть, когда еще письмо нераскрытое в руках одного из членов семьи окажется. Уверена, что удивленная всем этим девушка поведает о встрече с ясновидящей своей маменьке и бабушке, а те, конечно же, захотят со мной лично познакомиться. Да роману с… Ромэном, то есть Николя, никто тогда препятствовать не станет. Потом они, конечно же, пригласят нас погостить у себя, ведь канун Рождества. А уж когда мы окажемся у них дома, пару спиритических сеансов устроить будет легче легкого. Мм-м? Как вам моя идейка, Кирилл Маркович?

С недоумением и поджав губы, Делин слушал и наблюдал за воодушевленным рассказом девушки, смотрел, как она размахивала руками и смешно корчила рожицы, изображая то себя, то невинную жертву Катеньку, то Ромэна.

– Как же вы за всем этим думаете оказаться в Архиве? Или вы только ради забавы замыслили спектакль, совсем позабыв о том, зачем мы здесь находимся.

– Нет, ничего я не забыла. Просто я люблю все делать тщательно.

– Видимо, именно с такой вот тщательностью вы планировали убийства бедных докторов у себя в Бюловке и барона Рейнаха. Годами мучили ведь! И время вас совершенно не расстраивало. Вы самый настоящий маньяк, Ульяна Владимировна, который от своих преступлений получает удовольствие, – мрачно заявил Делин.

На это Ульяна лишь улыбнулась и пожала плечами.

– Ну да! И что? Я хочу праздника на Сочельник! И я его получу. И дневник тоже. Поскольку в этот вечер, пока хозяева дома будут наслаждаться гаданиями и спиритическим сеансом, Ромэн, переодевшись в мундир Семена Петровича, отправится в Полицейский Архив. А потом вернется, и никто ничего никогда не узнает. Вы, Кирилл Маркович, с нами? Иноземцеву его тетрадку потом кто отдаст?

– Я призраков семьи Михайловых изображать увольняюсь. Не дождетесь, Ульяна Владимировна, делать из меня второй раз шута.

– А вам и не потребуется, Кирилл Маркович! Мы с Ромэном сами все устроим. Поверьте, у нас есть отличный в сем деле опыт, который следует закрепить.

Оба вновь друг другу подмигнули. На их лицах было столько озорства, что казалось, вот-вот соскочат с места и, взявшись за руки, примутся кружиться в польке, совсем как малые дети в ожидании праздника вокруг елки. Кирилл Маркович вздохнул, проведя рукой по усам. С кем связался, ах боже ж ты мой!

Глава V

Медиум Зои Габриелли

До самого вечера Ульяна и Ромэн провели в Юсуповом саду, пытаясь научиться держаться на льду. Вернее, училась Ульяна, а юноша лишь любовался подругой. Ему незачем было изображать умельца, поскольку по плану требовалось упасть. А для падения стараний никаких прилагать не надобно: и без того через каждый аршин с отборной прованской руганью на спину опрокидывался, а потом, как майский жук, смешно руками и ногами дергал, пытаясь подняться.

– Так я свидания живым не дождусь. А если и смогу повалиться вовремя, вам, Элен, придется меня уж не прикосновением руки ко лбу лечить, а гипсовой повязкой! – говорил он с досадой, улегшись прямо на лед и заложив руки за голову, будто на софе перед камином или на сеновале летом.

– Не ворчи. У нас еще часа три, – отвечала Ульяна, осторожно вышаркивая вокруг.

Для эффектного появления прекрасной ясновидящей нужно было отрепетировать изящество и непринужденность. Вбила себе Ульяна в голову, что ясновидящие – непременно легкие и воздушные создания, которые к чему бы ни прикасались, все у них получалось искусно и мастерски. На то ведь и сверхспособности, чтобы ими в жизни можно было щеголять. А она, будто пингвин на коньках, выглядела – не порядок.

– Хоть бы по прямой линии научиться, – раздраженно бормотала она, с завистью глядя, как рассекали вокруг спортсмены из Петербургского общества любителей бега на коньках, девушки и юноши парами, которые, вероятно, катались с детства, малые детки в смешных пальтишках и те носились, визжали и почти не спотыкались. Росла она в проклятой Бюловке, где даже озеро – одно-единственное на весь уезд – никогда не замерзало. Правильно его Иван Несторович уничтожил тогда, эту бесполезную лужу. Сейчас бы тоже летала взад-вперед, аки водомерка, быть может, смогла бы подскочить или даже петлю исполнить. А уж повторить подвиг Акселя Паульсена, который здесь с уст не сходил у всех вокруг! Кто таков, Ульяна знать не знала, но манера прыгать у него была особенная – едва ль не дважды вокруг своей оси нужно было обернуться. И все то в воздухе, в прыжке!

Об этом, разумеется, даже помышлять из осторожности нельзя было, не ровен час, упадет заместо Ромэна, и всей капитальнейшей операции конец.

Людей было на катке что на ярмарке, не протолкнуться. Уже и елочку водрузили – красавицу, всю в лакомых украшениях, павильоны с горячими напитками расставили – яркие с флажками и фонариками, ледяные скульптуры соорудили – настоящие произведения искусства: были тут Мороз Иванович с посохом, и зверюшки разные, и избы ледяные, и горки. Поговаривали, что грядут большие соревнования по конькобежному спорту, из разных стран гостей ждали.

Со своим природным упрямством, да и ловкостью и гибкостью не обделенная, Ульяна к вечерним огням уже уверенно скользила меж парочками, группками и одноместными санками. Если бы не длинная юбка, пошла б ва-банк и прыгнула б этот знаменитый «аксель». Уж столько здесь умельцев вертеться в воздухе насмотрелась до головокружения, что решила – непременно и у нее получится.

Но оказавшийся более благоразумным, да и более ленивым в деле обучения юный Лессепс оттащил девушку от катка, хоть та и сопротивлялась.

– Я прыгну, сейчас я прыгну, – ругалась она, – я чувствую, что могу! Я уже готова!

– Время, Ульяна Владимировна, время, – настойчиво повторял Ромэн.

– Еще разочек, еще пять минуточек.

– Вы переломаете себе ноги, что я потом месье Иноземцеву скажу.

– Кому?

– Вы помните, что мы ждем прихода мадемуазель Катеньки?

– Кого?

Глаза Ульяны горели неестественным блеском, щеки, нос, кончики ушей были красными, точно кто свеклой натер, она сжимала зубы и не могла оторвать взгляда от группы спортсменов, которые в удобных брюках исполняли причудливые фигуры, то одну ногу приподняв, то другую. Ромэн едва ли не силком ее тащил к теплым павильонам, чтобы отогреться и немного перевести дух после невероятных трехчасовых усилий.

Стуча зубами и сжимая кружку грога, девушка все повторяла, будто сама с собой разговаривает:

– Вот сейчас надену брюки и прыгну. Пока ты Катеньку охаживать будешь, я покататься успею.

Ромэн только улыбнулся неловко – Ульяна до того азартным человеком была, до того напористой, не удержать, если что задумает. Как она сама про таких говаривала – хоть кол на голове чеши. Ведь прыгнет, и пока лица себе не разобьет, не утихомирится.

Уже достаточно хорошо знавший свою русскую подругу, он даже уговаривать ее не стал и не удивился, когда сани для прогулки выбирал, краем глаза заметив, что Ульяна, уже переодевшись пареньком, все-таки успела «аксель» свой исполнить, навернуться два раза, подняться, еще раз прыгнуть. И не успокоилась, пока не получилось после прыжка удержаться на одной ноге.

Вскоре явился исправник, чтобы указать на лицо девицы, ведь Ульяна и Ромэн в глаза ее прежде не видывали. Все трое обменялись условными знаками и ждать появления Михайловых принялись.

После катаний Ульяну стало даже немного лихорадить. И когда она сидела на запятках саней, в которых весело мчались Ромэн и две шумные хохочущие барышни – одна из которых была Катериной Михайловой, другая – мадемуазелью Сонер, домашней учительницей маленького Сени, ее охватила слабость и грусть, граничащая с негой. И весьма кстати, ведь нужно было поубавить пыл со всеми этими «акселями» и петлями, вспомнить о будущей роли и вновь попредставлять, какой бы она была Зои Габриелли. Утонченной, бледной, с широко распахнутыми глазами и ясным взглядом, в котором застыли слезы. Медиумы наделены высшим знанием, они помнят, как зарождались звезды, они не умеют улыбаться, ведь память их хранит не слишком радостные события прошлых веков.

Ульяна полностью переродилась в Зои Габриелли. Она пронеслась на коньках с этой своей серьгою-кафф в носу и узором в межбровье к рухнувшему Ромэну, будто ангел небесный, упала на колени и столь царственным жестом коснулась лба своего брата, что в эту минуту ошарашенная толпа дружно задержала дыхание, позабыв выдохнуть. Целую минуту каток пребывал в оцепенении, целую минуту молящие взоры были устремлены к склоненной над умирающим. По его виску стекала на белый лед кровь. И уже никто не чаял, что он жив…