Мой далекий близкий

Через мгновенье я обнаружила себя в прихожей. Потом в парадной сбегающей вниз по лестнице. Тапочка соскочила с ноги, и я поняла, что даже не переобулась. На краю сознания вылезла мысль о том, что тапочки в дом тоже покупала я. Откуда вообще этот бред сейчас?

Я вылетела во двор-колодец и понеслась к арке. Народу уже столпилось немало, движение остановилось, машины держались поодаль, пламя бушевало. Я стояла, глубоко вдыхая влажный осенний воздух с горьковатым привкусом дыма, смотрела и не верила. Так ведь не бывает? Я ведь говорила с ним. Только что говорила.

Не знаю, сколько я простояла вот так истуканом, но в себя пришла, как по щелчку, услышав чьи-то слова:

– Бандита взорвали, он в этом доме жил.

Моргнув, повернула голову, в горле застрял вопрос: как это, жил? А теперь что же, не живет?

И снова медленно повернулась к огню. Не живет. Андрей Шилов больше не живет нигде.

Я все-таки ушла. И хотя взгляд мой то и дело притягивался к окну, голова начинала соображать. Неужели это тот самый Звягин, которому, по словам брата, Шилов так насолил? Бандит избавился от бандита старым проверенным способом. Да разве так сейчас делают, ведь не девяностые, далеко не девяностые. Что же такого Андрей мог напортачить, что они даже договориться не сумели?

Я потрясла головой, нет, не хочу знать, даже думать об этом всем не хочу. Сейчас главное просто осознать случившееся. Я огляделась, словно ища поддержки в окружающей квартире. Полиция приедет, и наверняка, они поднимутся. Меня могли узнать в толпе, да и выяснить, что я была в квартире, труда не составит, тут ведь камеры в парадной понатыканы. И хотя единственным моим желанием было убежать прочь, я осталась сидеть на месте.

Смотрела, как приехала пожарная машина, потом полиция, труповозка. Хотя какие трупы, спрашивается? От окна я отошла. Видеть то, что осталось от Шилова, не хотелось. Вскоре пришли и ко мне. Наверное, что-то в моем лице навело их на мысль, что я в шоке, потому что, переглянувшись, они начали вести диалог осторожно. Несмотря на то, что следователь, высокий худощавый мужчина лет сорока с вытянутым лицом, грустными глазами и смешной фамилией Синичкин, был учтив, наш разговор оставил неприятный осадок. Правда, по большей части я была недовольна собой.

– Я правильно понял, – задал следователь вопрос, – что вы расстались четыре месяца назад?

– Да, – кивнула я.

– А сейчас сошлись снова?

– Мы не то, что уже сошлись, но собирались… то есть я только сегодня к нему приехала…

Выходило сумбурно, но не рассказывать же в правду, как она есть? Я вздохнула.

– Простите, – сказала Синичкину, – у нас довольно сложные отношения. Не безоблачные. Я приехала в обед к нему в офис, ну и мы решили… в общем, я приехала сюда…

– У вас были ключи? – перебил мужчина.

– Да, остался комплект с того времени, как я тут жила.

Я ещё раз пересказала, как все было, следователю словно удовольствие доставляло слушать подробности?

Второй был молоденький, лет двадцати пяти, в основном молчал и что-то чиркал в блокнотике.

Мы немного посидели в тишине.

– Шилов не обсуждал с вами какие-то свои дела? – спросил наконец Синичкин.

– Нет, – покачала я головой.

– Ясно, – мужчина встал, молоденький вскочил следом, я тоже поднялась, ожидая вердикта. – Что ж, Анастасия Михайловна, соболезную вашему горю. Будем разбираться, так что оставайтесь на связи. Вы где жить планируете?

Этот вопрос так меня огорошил, что я не сразу ответила.

– Конечно, дома, – буркнула наконец.

– У себя? По месту прописки?

Я кивнула, Синичкин кивнул в ответ, и на том они удалились. Правда, в дверях следователь заметил:

– Будьте осторожны, Анастасия Михайловна.

Я немного постояла, прислонившись к двери, а потом пошла в комнату за сумкой. Уже нагнулась, взялась за ручку, и тогда-то подумала: я в квартире Андрея. Одна. Следователь, наверняка, придёт разбирать ее по кусочкам, да и не только следователь. Сейчас у меня есть возможность осмотреть ее первой. Тут же возник логичный вопрос: а зачем?

Но я не стала искать на него ответ. Первым делом направилась в кабинет. Квартира у Андрея большая, но на мой взгляд немного бестолково обустроенная в плане пространства. Когда-то это была коммуналка, выкупив ее, Шилов не поскупился, сделал перепланировку, сломал стены, но часть длинного коридора оставил. Как он говорил: для питерского антуража.

По сути, основная часть квартиры находилась в начале: просторная прихожая переходила в большую гостиную, из которой был выход в кухню и с другой стороны в просторную спальню и санузлы. Из гостиной же уходил длинный коридор, в начале которого была ещё одна спальня, а в конце располагался кабинет Шилова и рядом комнатушка, используемая как кладовая. Я, например, в коридор даже не заходила, ну может, несколько раз, когда Андрей был в кабинете, а мне что-то было срочно нужно.

Сейчас я завернула в коридор и тормознула, темнота пугала. Хорошо хоть свет можно зажечь сразу вначале. Узкое длинное пространство залило желтизной. Немного постояв и поглазев, я решительно прошла до конца. Дернула за ручку, оказалось открыто. Я, кстати, поняла, что даже не знала, можно ли ее закрыть.

Включив свет в комнате, осмотрелась.

Бывала тут от силы раз пять, и то мимоходом. Мебели было немного: массивный письменный стол с вращающимся стулом, стеллаж с книгами, кресло с низким стеклянным столиком и картина на стене. Хмыкнув, я подумала: за ней непременно должен быть сейф. Даже подошла и руки протянула, но в последний момент замерла. Если вдруг будут снимать отпечатки пальцев, вот уж обрадуются моим. Быстро сбегав в кухню, нашла в ящике стола пару резиновых перчаток, и вскоре картина была снята.

Сейф имел место быть. И я даже попыталась вскрыть его, крутила разные шифры, но так и не угадала. Что ж, видимо, не судьба. В остальном повезло не меньше. Шилов предпочитал хранить важные бумаги или в сейфе, или в офисе, но никак не в ящиках письменного стола. Единственное, что тут обнаружилось, это записная книжка в кожаном переплете, которую я решила захватить домой.

Осмотрев ряды книг на полках, подумала, что, наверное, рыться в них не буду. Взгляд зацепился за Кортасара. “Игру в классики” подарила ему я. То есть как подарила, в наших странных отношениях не было месту подобным знакам внимания, но иногда мы все же говорили, и как-то зашёл разговор о литературе. Я тогда сказала, что Кортасар должен быть у каждого на полке, купила и поставила. Уверена, он ее даже не доставал.

Я вытащила книгу и открыла. Внутри оказалось несколько фотографий. Нахмурившись, увидела нас с Андреем, кажется, на одной из вечеринок. Он обнимает меня за талию и выглядит довольным жизнью. Я вдруг осознала, что никогда его больше не увижу. Смотрела на фотографию, вглядываясь в черты лица, словно пыталась запомнить. Нет, я не любила его, но по-своему он был мне близким человеком. А может, это просто привычка. Как известно, привыкнуть можно ко всему, в том числе и к плохому.

Я оказываюсь в доме Шилова без вещей, даже без верхней одежды, хотя на дворе конец октября. Просто когда звонит Илья и почти с ужасом говорит, что, кажется, прогорел, я понимаю: медлить больше нельзя. Как сумасшедшая, забыв куртку, несусь вниз, вызывая такси. Внутри бушует злость с горечью пополам. Я еду в офис к Шилову, адрес которого вызнаю у Ильи.

Уверена, что меня даже на порог не пустят, но все равно еду, готовясь прорываться с боем. Но нет, миную охранника, а секретарь с улыбкой кивает в сторону кабинета после звонка боссу. Вхожу и закрываю дверь, разглядывая мужчину. Шилов сидит за столом в кресле, откинувшись на спинку.

Улыбается, а я сжимаю кулаки, борясь с желанием прямо сейчас выцарапать ему глаза.

– Я согласна, – говорю, с трудом разлепив губы.

Он вздергивает брови вроде бы в удивлении. Ему нравится эта нелепая игра, которая позволяет чувствовать своё превосходство.

– Согласна на что? – задаёт вопрос. Я сглатываю.

– Согласна быть… с вами.

Он ухмыляется, качая головой.

– Для начала неплохо было бы перейти на ты, как считаешь?

Я молчу, глядя на него исподлобья, Андрей отвечает внимательным взглядом, после встаёт и идёт ко мне.

Замерев в нескольких сантиметрах, спрашивает:

– Братец нажаловался?

Я молча стискиваю зубы. Шилов внезапно проводит пальцами от скулы к подбородку, и вместе с этим плавным движением я превращусь в мраморную статую, каменея, холодея… умирая.