Мой далекий близкий

Даже не оборачивается, так и смотрит в окно. Я переминаюсь с ноги на ногу, открываю и закрываю рот, так и не найдя, что сказать. Зачем-то киваю, хотя он ведь этого не видит. Мягко разворачиваюсь и возвращаюсь в комнату.

Чему я точно научилась за это время: быстро реагировать на его слова. Сначала просто потому, что боялась, потом опять же во многом привыкла. Переодеваюсь и кидаю вещи в чемодан. Хочу взять только основное, но в итоге складываю все, что влезает. Я знаю: Шилов не шутит, не проверяет меня таким образом. Он что-то там надумал и решил: в его жизни мне больше нет места. И лучше, если я заберу все, что касается меня, сразу.

Через пятнадцать минут выхожу в гостиную с чемоданом и спортивной сумкой. Шилов сидит в кресле с планшетом. На мое появление реагирует быстрым взглядом. Я снова замираю. Ну да, между нами не было любви, и вообще было не пойми что. Но… хоть что-то же можно сказать?

В итоге он и говорит:

– Ну чего застыла?

Я хмурюсь и спрашиваю:

– Надеюсь, ты больше не будешь третировать моих близких?

Шилов смотрит на меня, как на полную идиотку, а потом произносит:

– Ася, срать я на них хотел. О себе тоже можешь не волноваться.

Очень мило. Ну обозначил, что я, по крайней мере, у него желания опорожниться не вызываю.

Я киваю и ухожу. Бреду в недоумении вдоль набережной, сама не зная, куда, колеса чемодана постукивают по плиточной дорожке. Семь с половиной месяцев назад мою жизнь изломали и дали новую, на свой вкус. Сейчас с той же легкостью выбросили и отсюда.

Я не совсем понимаю, что чувствую. Обида? Сожаление? Растерянность? Последнее больше всего похоже на правду. Вдруг думаю, что так и не поняла, что за человек жил со мной все это время. Зная каждый его шаг, я не догадывалась, что скрывается в его голове.

Впрочем, теперь и догадываться не имеет смысла. Я выброшена из жизни Андрея, и мне остаётся надеяться, что навсегда.

В себя я прихожу медленно. Брат подкидывает денег на жизнь, потому ещё пару месяцев пинаю балду, постепенно адаптируясь заново в привычной среде обитания. Наконец, нахожу работу. Не ахти какую, но для начала и это неплохо.

Моя лучшая подруга Ирка поглядывает с томлением, но не лезет, ждёт, когда я поделюсь откровениями. Хотя я уже все ей рассказала. Только она поверить не может, что меня просто выставили за дверь. Ирка упорно ждёт, что Шилов прискачет на коне и будет петь серенады под моими окнами, потом залезет на третий этаж по водосточной трубе и сделает мне предложение. Я только хмыкаю и никак не комментирую ее домыслы, пока до подруги наконец не доходит, что ничего не будет. Я-то и не хотела, но для ее веры в любовь и мужчин это серьёзное испытание.

Родители вздыхают, скорее, с облегчением, Илья тоже. Я не вдаюсь в разговоры, а они не настаивают и семимесячный эпизод под названием “Андрей Шилов” начинает медленно становиться прошлым и стираться ластиком памяти.

Пока несколько дней назад Шилов не звонит мне. Заявляет, что соскучился и приглашает в субботу в ресторан. А я не прихожу. За что в понедельник вылетаю с работы. Методы некоторых не меняются. Впрочем, и это уже не имеет значения.

Утром я проснулась рано, за окном было темно, дождь привычно барабанил в окно. В итоге поднялась, сварив кофе, уселась на подоконник, включая телефон. Вчера я эгоистично рассудила, что не готова вести разговоры ни с кем, включая родителей, и сегодня ловила сообщения о пропущенных вызовах. Первой позвонила Ирка.

– Аська, – заорала она в трубку, – приеду и убью, коза такая. Хорошо хоть Илюха сказал, что с тобой все в порядке.

С Иркой мы дружим с детства, наши родители жили на одной лестничной клетке, к тому же родили нас с разницей в пару месяцев. Подруга мне почти как сестра, потому и не церемонится в общении. Ирка замужем и уже заимела двух ребятишек, так что последнее время мы видимся несколько реже, но я все равно ее очень люблю.

– Я как новости увидела, чуть в обморок не грохнулась. Ты как?

– Нормально, – ответила ей, – наверное, еще не поняла.

– Да, дела… Хочешь, я приеду? Могу забрать тебя после работы…

– Я не работаю, – вздохнув, рассказала подруге о вчерашнем дне. Ирка, некоторое время помолчав, протянула:

– Да уж… Бывает же такое… Значит, у Шилова были враги… – на мой смешок быстро прибавила: – Я имею в виду такие враги, которые могли пойти на убийство. Ох, Аська, хорошо, что тебя не было с ним!

– Хорошо, – согласилась я.

Мы еще немного поговорили, а потом я, вздохнув, стала собираться к родителям. Посетить их было необходимо, потому что они, пока не увидят дочь своими глазами, не поверят, что я вообще жива.

Мама встретила меня с театральным криком. Она вообще по жизни натура импульсивная, к тому же с актерским образованием, которое осталось нереализованным на сцене. Зато в жизни она отрывалась, как могла.

Папа, глядя на то, как мама трагически застывает в позах и жестикулирует, всегда повторял:

– Наш театр не знает, кого он лишился.

Это обычно маму или смешило, или злило, но актерствовать она переставала.

– Ася, – она осмотрела меня с ног до головы, а потом прижала к себе. Обняв, я похлопала ее по спине.

Появившийся из комнаты папа только бросил:

– Выдрать бы тебя, – и ушел в кухню. Я не совсем поняла, к кому из нас относились эти слова.

В кухне пахло сырниками и кофе, так что желудок у меня заурчал, намекая, чтобы я не отлынивала и ела все, что дают.

Папа, макнув сырник в сметану, откусил половину и прожевав, заметил:

– А я говорил, что он плохо кончит.

– Миша! – мама бросила на него укоризненный взгляд, присаживаясь рядом, и уставилась на меня. – Ну как ты, солнышко?

У мамы все рыбки, зайки и солнышки, так уж повелось. Никогда не известно, кем ты окажешься сегодня, и в этом особая интрига.

– Нормально.

Я поморщилась. Одни и те же вопросы, одни и те же ответы.

– Хорошо, что ты с ним рассталась, он мог и тебя втянуть в криминал, – папа совершенно не обратил на мамины слова внимания.

– Миша! – его имя мама совместила с трагическим жестом, и отец, махнув рукой, подхватил свою чашку с кофе и удалился.

Мама накрыла мою ладонь своей и ответственно заявила:

– Дочка, мне ты можешь все рассказать.

Я пожала плечами.

– Да нечего рассказывать, мам. Папа прав, мы расстались, да и любви большой между нами не наблюдалось.

Томительно вздохнув, мама откинулась на спинку стула, прикрыв лоб рукой.

– Кого я воспитала, – начала она привычную песню, а я подумала, что надо удирать, а то начнется баллада про наши с Ильей нравы, и про то, что мы будем коротать старость в одиночестве, а бедные родители умрут, не дождавшись внуков. В общем, ничего нового. Потому я налегла на сырники и чай.

Уйдя от родителей, однако не поспешила отправиться домой. Сидела в машине в соседнем дворе и пялилась на лобовое стекло в каплях дождя. Дел не было никаких, мысли текли вяло.