Птицелов

– Снимай, кому сказано!

Оруженосец подчинился, но по его виду было ясно, что он считает Марвина полным психом. Марвин был склонен с ним согласиться – но что оставалось? Он не мог биться в доспехах с человеком, который вышел против него едва ли не голышом. Он бы сам себе такого бесчестья никогда не простил.

Оставшись в одной одежде, Марвин почувствовал удивительную лёгкость – и будто впервые понял, до чего всё-таки тяжко таскать на себе всю эту груду железа. Тем более что здесь она в самом деле ни к чему – он не собирался убивать этого Лукаса из Джейдри.

А Лукас из Джейдри, конечно же, не сможет убить его.

Марвин вскочил на коня, позволил оруженосцу нацепить ему на локоть щит, подхватил копьё. Пустил коня в галоп, и, проносясь мимо приветственно шумевших трибун, натянул повод напротив ложи Бьянки. Заставил Опала опуститься на колени (этот фокус неизменно приводил благородных месстрес в восторг), склонил голову, опустил копьё к самой земле. Бьянка смотрела на него с восхищением и ненавистью одновременно. Обещанное королевой сватовство её утешило, но не слишком. Конечно, она хотела бы выйти за Марвина. Но их слишком много было – тех, кто хотел бы выйти за Марвина, и на всех его всё равно бы не хватило. А этой малышке и так досталось больше, чем другим.

Выдержав положенную церемониалом паузу, Марвин поднял коня и поскакал в свой конец ристалища. Ему досталось место спиной к солнцу, и он нахмурился, зная, что противник непременно станет винить в проигрыше свет, слепивший ему глаза. Впрочем, бес с ним – пусть винит. Марвин не собирался задерживаться в Балендоре – теперь, когда сэйр Годвин поджал хвост, ему тут нечего больше делать. Слава Единому, не на одном только Предплечье сейчас идут междоусобицы. А Годвин отпустит его, никуда не денется – победителям королевских турниров не отказывают.

Герольд протрубил сигнал к старту. Марвин вскинул копьё, направленное к противнику тупым концом, наклонил голову и понёсся вперёд.

Бой обычно занимал не более минуты: всего-то делов – доскакать до противника, нанести удар, вернуться в центр поля и принять овации. Но на сей раз всё случилось быстрее. Гораздо, гораздо быстрее.

Настолько быстро, что Марвин не успел понять, что произошло: только что он мчался, не спуская глаз с приближающегося противника, а потом вдруг небо рванулось вверх, подминая его под себя, и истошно заржал конь над его головой. Трибуны охнули, но Марвин услышал это словно издалека – как будто ударом его не просто выбило из седла, а швырнуло через сотни миль, к самому Плечу. Он судорожно сжал пальцы, глядя в серое небо и загребая ногами цветной песок, и ощутил под ними что-то острое…

Он повернул голову и только когда увидел, смог поверить, что это в самом деле обломок его копья. Короткий, в локоть длиной, – копьё переломилось почти у самого наконечника. Голубая лента Бьянки поникла, утопив концы в пыли.

«Это невозможно», – подумал Марвин, приподнимаясь на локтях. Глупая мысль, но ничто другое сейчас в его голове попросту не умещалось. Люд на трибунах орал, приветствуя победителя. Сам победитель снисходительно улыбался под дождём сыпавшихся на него оваций. Его вороной перебирал копытами всего в нескольких шагах от Марвина. Марвин смотрел на эти копыта, отороченные белым мехом, и ему казалось, что они двигаются немыслимо медленно, так медленно, что его замутило.

Пальцы стиснули обломанный конец копья.

«Это невозможно», – снова подумал он, и только когда победитель турнира в Балендоре развернулся к нему, понял, что произнёс эти слова вслух.

– Возможно, мой мальчик, – сказал Лукас из Джейдри, и Марвин наконец увидел его глаза: светло-голубые, прозрачные, очень ясные и очень холодные. Этот взгляд заморозил Марвину горло, и он не мог выдавить ни слова. – Возможно. Именно потому, что ты считал иначе.

Лукас из Джейдри отвернулся – и Марвин знал, что больше его взглядом не удостоят. Плечи Лукаса слегка ссутулились, будто он полностью расслабился – такую осанку приобретают люди, потерявшие к чему-либо интерес. Внезапно смысл произошедшего обрушился на Марвина, будто топор Ледоруба – неизбежно и яростно, круша кости и сминая мозг.

«Он хотел меня проучить, – с леденящим спокойствием подумал Марвин. – Единый ведает почему, но ему этого захотелось. И он думает, что преуспел. Теперь ему… неинтересно».

Он не чувствовал ничего подобного с тех пор, как отец высек его за то, что он в шуточной драке на деревянных мечах ранил соседского мальчишку. Мальчишка был толстозадым размазнёй, драка была честной, а порка – публичной. Отцу хотелось, чтобы Марвин на всю жизнь запомнил этот урок. И он добился своего. Марвину было восемь лет, и он поклялся себе, что никогда больше не допустит, чтобы его поучали. А уж на людях – тем более. Не важно, кто и почему. Он просто не мог этого вынести.

Лукас из Джейдри тронул бока своего коня пятками. Марвин из Фостейна медленно встал, не заметив, как торжествующий гул на трибунах сменился тишиной. В правой руке, перчатка на которой насквозь взмокла от пота, он сжимал обломок своего копья с безжизненно поникшей голубой ленточкой – знаком расположения его дамы, месстрес Бьянки из Кудиона. Сегодня это копьё принесло обладательнице ленты немало славы…

«И, – вдруг с ужасом понял Марвин, – если я сейчас сделаю то, что сделаю, оно навеки покроет её позором, как и меня. И для неё это действительно будет позор – тогда как у меня просто нет выбора… Нет выбора, понимаешь?»

– Я никогда не проигрываю, мессер, вы слышите? Никогда, – сказал Марвин побелевшими губами и, больше не раздумывая ни о чём, сорвал со своего копья ленту Бьянки и отшвырнул её прочь.

Сдавленный женский крик проник в его затуманенный разум, но не смог поколебать. Марвин отвёл руку назад и метнул обломок копья в незащищённую спину Лукаса из Джейдри. Железный наконечник сверкнул в блеклом луче осеннего солнца.

Вероятно, Лукаса спас единый вопль потрясённой толпы, а может, невиданная доселе Марвином скорость реакции. Он рванулся в сторону, и копьё, которое должно было вонзиться ему между лопаток, только скользнуло по боку, разодрав в клочья жилет и кожу. Кровь фонтаном брызнула на лошадиный круп. Лукас покачнулся в седле, крепче ухватился за повод. К ним уже бежали герольды и оруженосцы. И, отстранённо отметил Марвин, королевские гвардейцы.

Марвин поднял затуманенный взгляд на королевскую ложу. На лице короля было написано возмущение, Ольвен сидела, окаменев и не глядя в его сторону, герцогиня презрительно усмехалась. Трибуны орали, в Марвина полетело первое гнилое яблоко. Бьянка из Кудиона лежала в обмороке на руках своего отца.

– Казнить предателя! – орал кто-то над самой головой Марвина.

– Трус!

– Убийца!

– Смерть ему, смерть!

Марвин почувствовал, как его схватили, но не шевельнулся. Кровь из разодранного бока Лукаса била ключом, но он и не думал падать с коня. Вместо этого спешился, молча отвёл от себя руки потянувшихся было к нему оруженосцев. Марвин с изумлением понял, что он стоит на ногах абсолютно твердо. Его лицо не исказилось, даже не дрогнуло. Вот только глаза… какие же странные были у него глаза. И не было в них ни презрения, ни ненависти, ни желания убить. Ничего из того, что Марвин ожидал увидеть.

Лукас остановился в шаге от него, какое-то время изучал его лицо – внимательно, пристально, не давая отвести взгляд. Потом посмотрел поверх головы Марвина – туда, где сидела королевская семья.

– Мой король! – крикнул он. – Подарите мне жизнь этого человека!

Марвин не мог видеть короля, но знал, что тот недоволен. А уж королева…

– И речи быть не может! – звеняще ответила Ольвен. – Он совершил чудовищное преступление против всех законов чести и будет немедленно казнён!

– Вы правы, моя королева. Но я прошу вас об этом. В качестве особой милости, как победителю этого турнира.

Один из герольдов поморщился – напоминать о своей победе считалось дурным тоном.

– Он имеет право на такую просьбу, – после короткой паузы сказал король, и Марвину показалось, что он услышал, как фыркнула герцогиня. И через миг понял, что не ошибся – потому что в напряжённой тишине ристалища оглушительно громко прозвучал её низкий голос:

– Каков король, таковы и слуги!

Последовавший грохот шагов сообщил Марвину, что после этого поразительного в своей дерзости заявления её светлость покинула ложу. Молчание понемногу становилось зловещим. Марвин тяжело дышал, чувствуя, как струится по спине пот.

– Бес с вами, забирайте! – раздражённо сказал король наконец и, судя по поднявшемуся в королевской ложе шуму, также удалился. Турнир окончился.

Марвина отпустили.

Тогда Лукас из Джейдри шагнул вперёд и на глазах трёх тысяч зрителей отвесил ему две тяжёлые звонкие пощёчины.

Голова Марвина мотнулась из стороны в сторону. Щёки пылали – от ударов, от стыда, но больше всего – от ярости, захлестнувшей горло петлёй. И эта петля всё сжималась и сжималась, когда Лукас наклонился к Марвину – так близко, что тот ощущал его ровное, спокойное дыхание на своём лице – и сказал, тихо, внятно и вкрадчиво:

– А надо уметь проигрывать, малыш. Надо учиться.

Потом он развернулся и пошёл прочь. Его тут же обступила стайка оруженосцев, и в их окружении он твёрдым шагом достиг палатки, возле которой уже нетерпеливо приплясывал лекарь. Кровь всё так же текла из бока Лукаса по бедру, капая на землю и оставляя бисерный след на цветном песке.

Зрители стали расходиться – тихо, словно подавленные произошедшим. Марвина больше не оскорбляли, и то брошенное гнилое яблоко так и осталось единственным.

Словно все прекрасно понимали, что унизить его сильнее уже попросту невозможно.

Вскоре Марвин остался один, не считая суетившихся слуг, которые понемногу начинали прибирать ристалище. Какое-то время он стоял всё так же неподвижно, глядя на палатку, в которой скрылся раненый победитель. Потом его взгляд упал на копьё, принесшее ему столько славы и столько позора. И вслед за ним – на валяющуюся в пыли синюю ленту Бьянки.

– Это мой позор, – сказал он непослушными губами. – Это… только мой…

А надо уметь проигрывать, малыш.

Рука в промокшей перчатке сгребла песок, выуживая из него обломок копья с окровавленным наконечником, блестевшим на солнце.

– Сэйр Лукас из Джейдри, – проговорил Марвин Фостейн, навсегда отпечатывая в памяти это имя. – Не льстите себе, мессер. Я ещё не проиграл.