Клинки и крылья

– Дело не в магии, Тааль. Очень далеко отсюда, в Обетованном, я правда был волшебником. Однако, боюсь, от моей магии уже мало что зависит… Здесь правила создают тауриллиан. Они и поместили меня в Молчаливый Город – хотя никто не ждал меня здесь, и я не должен был тут оказаться… Как и ты изначально, впрочем.

– Тогда в чём же дело? – с нажимом спросила Тааль, решив всё-таки добиться истины. Она в самом деле говорит с мертвецом или только убедила себя в этом?.. – В чём, если не в магии?

Кончиками пальцев Фиенни коснулся белой стены; на крыше здания блестел пучок красных кристаллов, однако на месте окон зияли зубчатые провалы, кое-где занесённые песком.

– Думаю, в том, что я не так давно умер, как прочие в этом месте, – он выждал пару секунд, но Тааль не решилась ответить. – На всякий случай держись ближе ко мне, Тааль. Мы совсем скоро дойдём, но призраки могут быть жадны до чужой жизни.

***

По дороге к жилищу Фиенни Тааль встретила и других обитателей Молчаливого Города – но каждый раз не была уверена, не привиделось ли ей. Русалки в фонтане были ещё очень даже живыми и облечёнными в плоть по сравнению с еле заметным остроухим человечком (наверное, это и есть боуги, – решила Тааль, с неловкостью осознав, что ростом он ей по пояс; всё-таки до чего же у неё теперь большое, громоздкое тело). Человечек мелькнул серым пятном возле высокой башни, чтобы тут же испуганно растаять; казалось, что появление посторонних заставляет его вспоминать о собственном существовании и наводит страх. По словам Фиенни, башню когда-то окружала ограда из горного хрусталя и вечно цветущий садик, который тоже не пощадило время.

На крыше городской купальни (Тааль никогда бы не догадалась, что это именно купальня, если бы Фиенни не сказал ей) угнездился крошечный, не больше крупной лесной кошки, дракончик. Он дремал, обернувшись хвостом, был так размыт и бесцветен, что напоминал клочок тумана. Тааль решила, что это детёныш, и не сумела удержаться от вздоха. Ей вспомнился лисёнок в когтях грифа; а ещё – бурые разводы на скорлупе материнского яйца… Следы разложения, которого не должно было быть, смерти, случившейся до рождения.

– Он всегда спит, – сказал Фиенни, проследив за взглядом Тааль. От его слов впервые повеяло смертным холодом, хоть рука и оставалась тёплой. – Должно быть, умер совсем младенцем, и никакая память не удерживает его. Возможно, здесь он счастлив больше других…

– Как сюда попадают? – осмелилась спросить Тааль. – Здесь ведь не все… не все, кто…

Почему-то ей не хватало воли сказать: умер.

– Не все ушедшие? – подсказал Фиенни. – Нет, конечно. Кроме меня, все в Молчаливом Городе – отсюда, с западного материка. Все либо сами не смогли обрести покой, либо связаны магией тауриллиан.

– А Вы…

– Я на особом положении, если можно так сказать, – улыбаясь, проговорил Фиенни. – Сначала тауриллиан считали меня кем-то вроде советника по делам Обетованного.

– Сначала? – с опаской уточнила Тааль. – А сейчас уже нет?

– Сейчас я не помогаю им, – просто и искренне сказал Фиенни. Часть его лба на секунду стала прозрачной; он скользнул запястьем по зеркалу на поясе, чтобы исправить недочёт.

– Значит, Вы на стороне атури?

– Я ни на чьей стороне – уже очень давно. Я лишь подведу тебя к итогу пути, который тебе предназначен… – (Это звучало не лучше, чем ребусы Эоле в пещере, и Фиенни отвернулся, как если бы и сам ощутил неловкость. Потом свернул за угол и с явным удовольствием потянул носом). – Жасмин, Тааль. Мой собственный маленький оазис.

Здесь действительно рос жасмин – посреди песка и каменной крошки; изящный куст, усыпанный белыми цветами. Улицу пропитал тонкий, до странности печальный аромат; Фиенни шла эта горьковатая сладость. За кустом жасмина Тааль разглядела уютную овальную дверь из красного дерева – с позолоченным дверным молотком и чисто выметенными ступенями. В городе призраков и руин это выглядело слишком… нормальным. Тааль будто набрела на чужое гнездо.

О себе напомнила боль в ногах, а после – тяжесть волос, оттягивающая затылок. Да, больше не «гнездо»… Наверное, ей следует привыкать к дверям и каменным стенам. Тауриллиан и атури плевать, что полёты будут с мучительной ясностью возвращаться к ней во снах.

– Вы вырастили жасмин с помощью магии? – спросила Тааль, пока Фиенни открывал дверь. Она растворилась почти бесшумно, но даже неприметный скрип в тишине прозвучал, как грохот.

– Конечно, – как бы в забытьи ответил Фиенни. Он уже стоял на пороге, почти касаясь макушкой притолоки и словно не желая отрываться от жасмина. Тааль впервые подумалось, что обязанность провожать её через Город его тяготит. – Проходи, Тааль-сновидица. Будь моей гостьей.

Тааль не знала, каким полагается быть жилищу бескрылого, – но дом Фиенни сразу показался ей образцом. Всё внутри небольшого помещения было подобрано, сделано, поставлено с таким вкусом, с такой любовью к каждой мелочи, что лучшие хозяйки гнездовья на Высокой Лестнице позавидовали бы. Простая ореховая мебель, открывая свободное пространство, уютными сгустками теплоты жалась по углам. Сначала Тааль удивили два кресла – мягких и громоздких, как медвежата, – но потом она поняла, что жара Пустыни здесь совершенно не ощущается, поэтому они манят, будто в ночной холод. Несколько зеркал разных размеров скучковались у стены напротив; их прикрыли полупрозрачной тканью, пряча то ли от посторонних, то ли от себя. Травяная подстилка скрадывала шаги и прекрасно сочеталась с тёмно-зелёными занавесками на окнах; это делало комнату похожей на сумрачный лес.

Большинство приспособлений, выдвижных ящичков, деревянных коробок были Тааль незнакомы; у неё разбегались глаза. Над столиком, в подвесных полках, небрежными рядами стояли таблички, похожие на драгоценность Турия – древнюю скрижаль «О стойкости»; рядом с ними лежали пергаментные свитки и странные предметы, которые она видела впервые. Пухлые и немного пыльные, белые или желтоватые внутри…

Здесь бы великолепно чувствовал себя дракон, – почему-то подумала Тааль. По крайней мере, в те периоды, когда позволял бы себе отдохнуть от полётов и охоты на оленей с быками… А ещё более великолепно – древесные атури. Как Фиенни назвал их – дриадами?

И ещё ей стало интересно: сколько же нужно воли и мужества, чтобы создать себе вот такой уголок в городе смерти?.. Чтобы всё волшебство – оставшееся лишь настолько, насколько это доступно призраку, – пустить на сотворение этого уголка?

– Что это? – спросила она, осторожно дотрагиваясь до одного из странных предметов.

Фиенни без единого шороха – как и положено тени – снял с крючка начищенный до блеска сосуд и подвесил его над небольшой жаровней в форме драконьей пасти. Жаровня зажглась от щелчка его пальцев. Вскоре вода в сосуде закипела, сосуд мелко затрясся, а из его носика повалил пар.

– Книги, – сказал Фиенни. – Из бумаги, кожи и дерева. Можешь полистать, не бойся. Там такие же письмена, как на табличках кентавров и черепках тауриллиан… А это чайник, Тааль-Шийи. Не стоит смотреть на него, как на чудо, – он усмехнулся краешком губ. – Я постоянно забываю, что ты майтэ. Ты стала красивой девушкой.

Тааль вспыхнула; несмотря на превращение тела, краснела она по-прежнему запросто. Это не обнадёживало.

– В чайнике подогревают воду?

– Вот именно.

– А зачем?

– Сейчас увидишь.

Фиенни стремительно извлёк откуда-то две маленькие округлые чаши и поставил их на стол – поверх звенящих блюдец. Целители в гнездовье плели такие ёмкости из тростника и молодых веточек – для хранения мазей и порошков; в похожих держали и воду в сезон засухи. Но Тааль ни разу не встречала на них ни ручек, ни тонкой многоцветной росписи.

– Разве Вам нужно есть и пить? – растерялась Тааль – и сразу, вспыхнув в очередной раз, прижала ко рту ладонь. – Простите, я хотела сказать…

– Не извиняйся, – Фиенни миролюбиво покачал головой. – Мне это и в самом деле не нужно, зато нужно тебе. Иногда безумно приятно приобщиться к делам живых, и я не могу побороть в себе это желание… Присаживайся.

Одно из кресел, повинуясь его воле, подъехало к Тааль и мягко подтолкнуло её под колени. Усесться в него после долгого пути было наслаждением; Тааль раньше не знала, что ногам несчастных бескрылых постоянно приходится таскать такой вес.

Сначала Фиенни разлил по чашкам какой-то густой тёмный отвар; от него поднимался непередаваемый запах – медовый, густой, с оттенками бергамота и кострового дыма. Рот Тааль наполнился слюной, и она внезапно поняла, что очень голодна. В самом деле: сколько уже она ничего не ела, кроме кашицы из коры? Кашицы, которой делился с ней едва волочивший ноги Турий…

Но Фиенни сказал, что с кентавром и Гаудрун всё хорошо. Кроме Фиенни, здесь ей больше некому верить… Не Хнакке же и грифам, в конце концов.

Тонкие, ненормально бесплотные пальцы хозяина умело управлялись и с чайником, и с другими маленькими, забавными предметами посуды; Тааль не представляла, как ими пользоваться, и глазела на всё, как несмышлёный птенец. Впрочем, Фиенни это явно доставляло удовольствие. Закончив с отваром, он неспешно залил его кипятком, а потом водрузил в центр стола блюдо с золотистыми кружка?ми и сушёными фруктами.

Тааль сложила руки на коленях. Какие же они всё-таки огромные – не поймёшь, куда деть… Новое тело сковывало и смущало её; в близости Фиенни, как и в красивом чае, и в аромате жасмина с улицы, было что-то неправильное. Ей что же, придётся хватать еду прямо пальцами, без клюва? И грызть эти аппетитные на вид кружки? зубами, точно хищнице?..

В пещере Эоле рассказал ей о хлебе, о пирогах и другой людской пище, и звучало это крайне заманчиво. Но Тааль тогда не знала, что ей придётся распробовать это чудо с рук умершего… В городе, где умерло всё – и где всё сберегло такие болезненно-яркие следы жизни.

Пока Фиенни колдовал над салфетками и нежно-бежевым кремом, Тааль испытала все муки неловкости в Лэфлиенне и Обетованном, вместе взятых. Вдобавок ко всему, обнаружилось, что новое одеяние не прикрывает её голые плечи; а увидев в отполированном боку чайника своё искажённое отражение, она и вовсе ужаснулась. Пожалуй, даже загадки Хнакки не привели её в такое замешательство.

Фиенни, будто догадавшись, в чём дело, сел напротив и взял чашку первым.

– Это очень вкусно. Попробуй, – сказал он, смакуя мелкий глоток. – Чай – одно из величайших удовольствий, доступных людям, – он взглянул на серьёзное лицо Тааль и по-мальчишески звонко расхохотался. – Наряду с печеньем, конечно… Угощайся, Тааль! Теперь, чтобы выжить, тебе нужно больше пищи и питья, чем раньше. К тому же игрушки тауриллиан и атури вконец измотали тебя…

Он откусил кусочек, с заразительным хрустом прожевал его и добавил:

– Жаль, что я не чувствую больше вкуса еды и питья.

Тааль чуть не поперхнулась чаем. Значит, всё это – исключительно для неё?

– И все… тени… тоже не чувствуют?

– У меня нет тела, Тааль, – с печальной улыбкой, но без показного горя напомнил Фиенни. Его серые глаза изучающе обводили её из-за чашки. – То, что ты видишь – лишь искусный морок. Моя магия, скреплённая чарами тауриллиан.