Невозможный Роман

– Зачем? – моргнул Роман, судорожно соображая, что под этим термином могут понимать воспитатели Колокольчика.

– Поделки делать. Знаете, такие… – Аглая неопределенно взмахнула пальцами.

– Какие? – переспросил Поляков, залипнув взглядом на её руках. Может, окрас у Васильевой и был ядовитым, но вот с конечностями у той был полный порядок. Никаких тебе щупалец, присущих ядовитым тварям. Руки Аглаи были… красивыми. Этого даже он не мог не признать. Впрочем, расслабляться точно не стоило. Вполне возможно, все компенсирует раздвоенный длинный язык…

– Из природных материалов, – вдруг улыбнулась Глаша абсурдности ситуации.

– Хм… Вы хотите сказать, что сегодня им нужно было принести…

– Ну, я не знаю… шишки там, желуди. Может быть, ракушки или гербарий.

– Твою мать. А я так Женьку закинул…

– Уверена, что в вашем случае воспитатели были готовы ко всему, – не удержалась от поддевки Аглая. Поляков лишь крепче стиснул зубы, а спустя минуту, нарушая натужное, повисшее в салоне молчание, у него зазвонил телефон. Крис-руки-ножницы. Ну, надо же… Еще недавно Роман бы просто отбил звонок, но пять минут назад он не знал, что отвел ребенка в детский сад неподготовленным.

– Ромчик, милый, ты не поверишь… у меня такое случилось!

– Да что ты? А я уж не знал, что думать. Сейчас мне некогда, но за ужином в Милано ты мне все-все расскажешь, да?

Осознав, что рыба все еще на крючке, Кристина ощутимо взбодрилась. Из голоса пропали виноватые нотки, и он наполнился сущим медом:

– Конечно, милый. Милано – это же просто супер! Я давно хотела там побывать. Алекс говорила, что там просто обалденная кухня и такой ше-е-еф!

– Надеюсь, тебе понравится.

– О, да! И еще я так рада, что ты на меня не злишься…

– Ну, почему же не злюсь? Есть такое. Ты все же не забрала из садика мою племянницу и пропала на двое суток.

– Я готова загладить свою вину, – мед был щедро сдобрен жгучими нотками страсти. Роману, впрочем, на это было плевать. Он хотел проучить мерзавку. И у него созрел неплохой план.

– Серьезно? Ты готова сделать все-все?

– Можешь не сомневаться, – томно рассмеялась барышня.

– Окей. Тогда дуй в парк, собирай желуди и шишки, а когда насобираешь полный пакет – привезешь в детский сад Колокольчик. На охране скажешь, что это для Кирициной Евгении. На поделки. Дядя передал.

Глава 6

Вот, значит, как… А ведь Аглая действительно верила в то, что хуже думать о Полякове она уже вряд ли будет. Но он сумел ее удивить. Это же надо – дуй в парк и собирай шишки! И ведь самое обидное – то, что эта влюбленная дурочка поедет, а он и дальше будет ее унижать, пользуясь тем, что его любят.

Мерзавец! Скотина! Моральный урод…

– Глаш, выдыхай, у тебя вот-вот пар из ушей повалит, – развлекался Роман, наблюдая за ней в зеркало заднего вида. На секунду у Аглаи закралась мысль, что весь этот театр предназначен для одного единственного зрителя. Для неё. Но крепко подумав, Глаша все же решила, что Поляков бы палец о палец ради нее не ударил. Зачем? Слишком много чести… А значит, со своими женщинами он и впрямь ведет себя именно так.

– Кажется, вам не терпится мне что-то сказать?

Он был прав. Она бы сказала! Она бы столько ему сказала, что он бы вмиг растерял всю свою спесь. Если бы только именно от этого гада не зависела ее работа! Как ни крути, а Рома-а-ан Георгиевич был ее непосредственным руководителем. И об этом не стоило забывать. Уж слишком часто Поляков выводил ее на эмоции. Непозволительные эмоции, кстати сказать.

Глаша стиснула челюсти, так что хрустнули зубы, и демонстративно отвернулась к окну. Мимо проносились темные бескрайние поля чернозема. Голые озябшие деревья, стыдливо покачиваясь на ветру, будто льнули друг к другу в поисках тепла и зашиты. Серая, нерадостная картина. И хоть Аглая очень любила весну, в самом ее начале не было никакой прелести.

Гады… Какие же все-таки гады эти мужики! Да она нормальных по пальцам может пересчитать: покойный отец, братья, Василий Иванович… И на этом, пожалуй, все. Глаша сделала себе в голове пометку – позвонить Павлу, узнать, не проболтался ли тот маменьке о случившемся накануне казусе. Хотя где Павел, а где проболтался. Он же Кошман – великий и ужасный делец. Осторожный, расчетливый, беспощадный. У него каждый шаг наперед просчитан, а каждое слово выверено.

И маме позвонить надо – заныл тоненький голосок, но Аглая от него лишь отмахнулась. Когда-нибудь потом, может быть, и позвонит… Когда ей будет, чем порадовать родительницу.

– Подъезжаем, – посчитал нужным сообщить Поляков, возвращая Аглаю в действительность. Она прилипла носом к окну, совсем, как в детстве, когда они наведывались сюда с папкой… Тогда маленькая Глаша забиралась к отцу на плечи, и они бродили вокруг дворца, провожаемые хмурым взглядом приставленного к нему охранника. Тогда Александр мог лишь мечтать о том, что его родовое гнездо хоть когда-нибудь вернет свой прежний облик. И вот, пожалуйста…

– Извольте слезать, Аглая Александровна, – кряхтел отец, когда таскать Глашу на плечах становилось невмоготу.

– Нет-нет, пап, еще чуть-чуть, ну, пожалуйста. Во-о-он до той башни, и всё.

– Сейчас нас отсюда поганой метлой погонят…

– Пусть только попробуют. Я ль не княжна?! – возмущалась Глаша, как в гриву, зарываясь в отцовские волосы на макушке.

– А то как? Княжна, и счастье мое, и свет…

У Аглаи с отцом были волшебные отношения. Они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. Она могла часами слушать его истории, или просто сидеть на стульчике, завороженно наблюдая, как из-под отцовой кисти рождается очередной гениальный шедевр. Это был какой-то отдельный мир, в котором существовали лишь они двое. А все остальное – мама, братья, друзья, обитали где-то там, за его пределами. Когда отец умер, этого мира не стало. Глаша не просто осиротела, она потеряла намного больше, чем просто отца. Она, кажется, и себя потеряла…

Еще минута, и они, наконец, остановились. Даже не надеясь, что Поляков бросится открывать перед ней дверь, Аглая сама вышла из машины. Рукава тенниски, которые она подтянула, упали и повисли вдоль тела. Такой себе Пьеро-косплей.

Глаша улыбнулась собственным мыслям и завороженно огляделась. Давно она тут не была… Сейчас, конечно, дворец имел совсем не тот вид, что на старинных фотографиях, чудом сохранившихся у отца. Чтобы вернуть ему былое величие, требовалось основательно потрудиться. И она до зуда в ладонях хотела включиться в этот процесс.

– Что вы уже успели сделать? – спросила у догнавшего ее Полякова.

– Не так много. Укрепили фундамент, воссоздали полуразрушенную кирпичную кладку в торце правого крыла и приступили к гидроизоляции стен…

– Не так много? Да это же…

– Да? – Роман остановился и, вздернув бровь, окинул Глашу изучающим взглядом.

– Это большая работа.

– Вот именно!

– Можно я посмотрю?

– На что? – удивился Роман.

– Так ведь на кладку. Очень интересно, как у вас вышло. Пожалуйста?

Вообще-то Поляков торопился увидеть фрески. Но как он мог отказать Аглае? Настолько нелепой в его старых шмотках и глядящей на него так, словно он чертов Дед Мороз…

– Только быстро. У меня полным-полно дел.

Аглая стиснула кулаки и даже, кажется, немного подпрыгнула, прежде чем с тихим визгом помчаться в нужном направлении. Некоторое время Поляков тупо пялился вслед её тонкой фигурке. Потом заставил себя отмереть, и спокойно двинуться следом. Было что-то ужасно странное в этой женщине. Что-то неправильное и непривычное… Не от мира сего – вот какой была Аглая Васильева.

Когда Роман нагнал Глашу, она стояла, распластавшись у стены, словно в попытке ее обнять или сделать еще какую-то глупость вроде этой. И ладно сам Поляков… Признаться, он и сам с той стеной обнимался. И нашептывал ей что-то свое, рассказывал. Но! Это ведь он её по кирпичику, по камушку восстанавливал, перетрусив все архивы, чтобы понять, каким образом воссоздать аутентичную кладку. А она? На что ей та стена сдалась?