Всё сложно

– Уже поздно. Ешь и уходи. Не стоит давать детям повод…

– Повод для чего?

– Повод думать, что мы можем помириться.

Микроволновка дзынькает. Победный вынимает тарелку и ставит на стол. Ненавидя себя, я достаю из холодильника сметану – голубцы он любит есть так. И подаю приборы.

– Я разговаривал с Мироном по поводу учебы в Англии.

Замираю с занесенной над чайником рукой. Мы много раз это обсуждали. И, может, я в самом деле какая-то несовременная, но мне сложно представить, как можно отпустить от себя десятилетнего сына в чужую страну, пусть даже для получения образования. Наливаю в чайник воды и щелкаю кнопкой:

– Ты знаешь, как я к этому отношусь. Мое мнение не поменялось.

– Если Котьке придется туго, это может стать лучшим выходом.

Я понимаю, на что он намекает. И почти ненавижу его за это. За то, что он допускает саму мысль о таком.

– Мы сделаем все, чтобы этого не случилось.

– Да. Но не факт, что нам это удастся.

– Даже слышать ничего не хочу.

– Черт его дери! Я не господь бог! Все, что я хочу – иметь план. План на случай, если что-то пойдет не так.

Знаете, что я поняла, дожив до тридцати восьми лет? Что все наши планы на жизнь – полная херня. Создание видимости контроля там, где от нас на самом деле ничего не зависит. Просто потому, что осознавать последнее – все равно, что смотреть в глаза бездне.

– Вот если что-то пойдет не так, тогда и будем решать.

– Даже не спросишь, что на этот счет думает Мир?

– О, уверена, ты сумеешь ему внушить, что думать…

– Я не давил на него! Он сам загорелся этой идеей. Подумай, Саш. Впереди лето, и время на это есть.

– Мое решение не изменится.

– Так и будешь держать парня у своей юбки?

– Ты забываешься, Победный.

Моему голосу недостает силы. Я чертовски устала, от выпитого с Ленкой начинает болеть голова. Хочется вымыться, выпить таблетку и забыться хотя бы до утра.

– Я говорю правду. И ты это прекрасно знаешь.

– Что я знаю?

– То, что ты банально боишься остаться одна. Совсем одна, да, Саша? Именно поэтому ты никуда Мира и не пускаешь.

Он бьет по больному ногами. Я опускаю голову, делая вид, что хочу добавить сахар в свой чай. Хотя Борис прекрасно знает, что я его не употребляю уже лет восемь. Я сейчас могу дать слабину. Сказать что-то вроде «Поел? Тогда убирайся!», а вместо этого я демонстративно сексуально облизываю ложку и, округлив глаза, невинно интересуюсь:

– А с чего ты взял, что я одна, Борь?

Темные глаза Победного превращаются в две маленьких щелочки, через которые на меня глядит тьма…

– Хочешь сказать, что у тебя кто-то появился?

– То, что я не выпячиваю на каждом углу свою личную жизнь, еще не означает, что у меня ее нет, – ухожу от прямого ответа. – Меня пока миновал кризис среднего возраста, знаешь ли. Нет необходимости доказывать всем и каждому, что я еще о-го-го, при помощи малолетки рядом.

– Думаешь, мне хотелось что-то доказать?

– Я вообще о тебе не думаю.

Кажется, уже сказано все. И сделано. Он доел. Мы обменялись уколами. Словом, выполнили обязательную программу. Теперь можно и уходить. Но почему-то он не торопится. Смотрит на меня злющими глазами. И как будто чего-то ждет.

– У тебя правда кто-то есть?

– Ну, это же просто смешно, Борь, – я действительно вполне искренне смеюсь. Все-таки мужики – это нечто. Ну, еще бы. Так-то он у меня первым и единственным в общем зачете числился. И, вероятно, ему это как-то льстило.

– Кто? Я его знаю?

– Отвали, Победный. Ты давно утратил право задавать такие вопросы.

– Так это месть?

– Стоп. Погоди. – Я дурашливо прижимаю ладонь к груди. – Я сейчас скажу кое-что страшное, – делаю театральную паузу. – Мир не вращается вокруг тебя! Прикинь?

– Я понимаю, что обидел тебя и…

– Борь, к чему этот разговор? Ну, обидел и обидел. Мы давно через это перешагнули. Что толку вспоминать? Мне правда сейчас не до этого.

– Просто хотел, чтобы ты знала. Мне жаль.

– Хорошо. Теперь я знаю. Все? Можно я тебя провожу? Я в самом деле очень устала.

Победный хмурит брови, но встает из-за стола. Вот и славно.

Глава 4

Мечта как следует выспаться в единственный выходной идет крахом. Всю ночь я верчусь с боку на бок, лишь к утру забываюсь коротким тревожным сном, но уже в начале восьмого вновь просыпаюсь. В окно льется солнце – зря я не зашторила окна. Хотя, может, солнце – тот самый добрый знак, которого мне так не хватало.

Плетусь на кухню, включаю кофемашину, а потом забираюсь с ногами на подоконник и сижу так, неспешно попивая любимый латте. Вероятно, теперь я не скоро так посижу. Удивительно, как я, в общем-то, привыкшая к большой толпе в доме, так быстро от этой самой толпы отвыкла. Ладно, Котька… Но Олег. Ч-черт.

Я отставляю чашку и, оглядевшись, как воришка, по сторонам, ныряю в шкафчик, где под ворохом кружевных салфеток, скатертей и запаса губок для мытья посуды хранится пачка старого доброго Парламента со спрятанной внутри зажигалкой. Включив вытяжку на полную мощность, подкуриваю.

Вы, наверное, удивитесь, но Олега я узнала даже раньше Котьки. Он пришел к нам на переговоры в компании двух своих партнеров и был настолько тих, что я решила, будто он среди них – далеко не самый важный. Да, тут я дала маху. Что неудивительно, ведь в тот период жизни я была не в себе. Привычный мир рухнул прямо на голову, а отстроить новый мне еще было не по силам. Я чувствовала себя абсолютно беспомощной. Уязвимой по всем фронтам. Самым мерзким в измене Победного было то, что он заставил меня сомневаться… И не только в том, что касается чисто женской привлекательности. Я усомнилась вообще во всем. Даже в своей компетентности. Я принимала какое-то решение, утверждала план и тут же начинала что-то менять, править, черкать… Это мне Олег и предъявил, выбрав для этого далеко не самый удачный день. День моего развода. Тогда тоже шел дождь. Хлестал вперемешку со снегом, маленькими белыми осами жалил щеки. Я приехала к назначенному времени к зданию суда. С трудом втиснулась между двух припаркованных машины и насилу дошла до крыльца по обледенелой дорожке. Там меня и догнал Борис.

– Саш!