Кукушка

– Я приготовила нам поесть. Ты не против? Уж очень хотелось.

Прикрыв глаза, я медленно покачал головой из стороны в сторону. Я забывал обо всем, потерявшись в собственных мыслях. И хоть мы позавтракали в городе, обед никто не отменял. Я облажался по полной.

– Извини, что сам не предложил. Заработался.

– Ничего.

Марта вернулась в дом, и я двинулся за ней следом. Быстро обмывшись в единственной ванной в доме, я вернулся на кухню. Марта разлила по тарелкам суп, но не ела, дожидаясь меня. На тарелочке между нами были нарезаны мясистые розовые помидоры, в плетеной корзинке – хлеб.

– Это куриная лапша. Я нашла половину курицы в морозилке.

– Очень вкусно, – честно признался я, активно работая ложкой. Марта ела без аппетита, и порция ее была значительно меньше моей.

– Спасибо, – кивнула она, не отрывая взгляда от тарелки. Некоторое время мы ели в молчании.

– Удивительно, что малышка практически все время спит. Я как-то думал, что от младенцев гораздо больше хлопот.

– Она накормлена, и на ней чистый памперс. К тому же ей сутки от роду. Думаю, что это нормально.

– Ты все же решила, как ее назовешь?

Марта вскинула взгляд и снова опустила к тарелке:

– Нет. Ничего не могу придумать. Может быть, ты подскажешь?

– Я? – мои брови взмыли к кромке волос.

– Почему бы и нет? Ты помог ей родиться на свет. Почему бы тебе не придумать ей имя?

Я хмыкнул. Растер затылок. Посыпая розовый бок помидора крупной морской солью, я размышлял о том, что никогда не задумывался над такими вопросами. Какое имя мне нравится? Понятия не имею. О таком, наверно, пекутся только парни, бредящие семьей. Мне же это все не грозило.

– Никогда об этом думал, – убежденно ответил я, а потом вдруг замер с занесенной ко рту ложкой.

– Что? – заметила мою заминку Марта.

– Алиса. Как тебе имя Алиса?

– Да вроде бы ничего. Видишь, как все просто оказалось. Это какое-то особенное имя?

Я отложил ложку и промокнул губы бумажной салфеткой. Встал, подхватив грязную тарелку со стола, поставил ее в мойку.

– Можно и так сказать, – пробормотал я, открывая кран, – так звали мою сестру. Она погибла, когда ей было двенадцать.

Несколько долгих секунд в комнате был слышен лишь шум воды, а потом мягкая ладошка легла мне куда-то чуть пониже правой лопатки, и тихий голос Марты сказал:

– Мне очень жаль.

Медленно обернувшись, я поймал ее взгляд. В нем больше не было льда. Льды растаяли. Марта моргнула, плавно отступила на шаг назад, а когда она вновь подняла опахала ресниц, ее привычная отстраненность вернулась.

– Я буду в кузне, – бросил я, вновь втискивая ноги в свои довольно потрепанные ботинки. – Спасибо за обед. На ужин я что-нибудь сам придумаю.

Марта пожала плечами, а я вышел за дверь. Я кузнец, мать его… Я кузнец! Соберись, Макс, ты делал это тысячу раз! С силой вытолкнув воздух из легких, я пошел за углем. Для начала мне нужно было разжечь кузнечный горн. Ребенком меня завораживал этот процесс. В нем было что-то таинственное, колдовское. Я насыпал на колосники горнила тонкий слой угля, сверху добавил стружки и мелкой щепки, смоченной керосином, да сухие дрова. Чиркнув спичкой, замешкался на мгновение, глядя на танцующий огонек, а после бросил ту в самую середину. Пламя вспыхнуло. Я подождал, пока дрова разгорятся, добавил второй слой угля и включил дутье. В ожидании, пока огонь разгорится, я все сильнее погружался в прошлое. И понимал, как жутко мне не хватало этого места.

Уголь раскалился докрасна, теперь горн можно было использовать для нагрева стальных заготовок. Я сбрызнул уголь водой, она зашипела в предсмертной агонии и белым облаком устремилась вверх. Хорошо. Теперь образуется нужная корочка, и температура внутри угольной массы будет удерживаться на достаточном уровне. С удивлением я понял, что абсолютно ничего не забыл. Видимо, знания, впитанные с кровью, остаются с тобой навсегда.

Работа захватила и увлекла. Я просто выпал из окружающей действительности. Жара стояла невыносимая. Едкий пот капал со лба и шипел на раскаленной докрасна заготовке. Волосы взмокли и повисли сосульками, рубаха пропиталась гарью. Когда я закончил со своей заготовкой, на горы опустился вечер. В доме было тихо, я прокрался на цыпочках в ванную и простоял под душем добрые полчаса. Вместе с чувством реальности ко мне вернулся и голод. Кое-что вспомнив, я отбросил прочь полотенце и натянул чистые шорты.

Кухня меня встречала стерильной чистотой и таким же стерильным запахом. Я сказал, что сам приготовлю ужин, и, видно, Марта решила предоставить мне такую возможность. Выругавшись себе под нос, я вымыл несколько картофелин, сделал на них надрезы и сунул в микроволновку. Пять минут, и печеная картошка готова.

– Ира… Ира… – я тихонько позвал свою гостью, но она не отвечала. Тогда я заглянул в спальню. – Ира! – повторил еще раз. И снова мои слова остались без ответа. Я подошел вплотную к кровати и тронул ее за плечо. – Твою мать, ты же вся горишь! Ира! Ну-ка, просыпайся, немедленно!

– Что? Что случилось? – она открыла больные глаза, тем самым вернув мне хоть крупицу спокойствия.

– Ты горишь! Черт… Я сейчас поищу градусник!

Выскочив в кухню, я стал шарить на полках, поочередно открывая и закрывая шкафчики. Наконец, в одном из них обнаружил аптечку. Надорванную упаковку обезболивающего и парацетамол! Самый обычный, в таблетках. Выдавив две штуки на ладонь, я вернулся в спальню и заставил Марту их выпить. Она находилась в полубессознательном состоянии и вряд ли отдавала отчет действительности. Я же соображал за двоих. Как и любой другой тренированный воин, я был приучен мгновенно включаться в боевой режим. Отключать эмоции, чувства и действовать сугубо на профессионально-инстинктивном уровне. Впрочем, в сложившейся ситуации и дураку было понятно, что температуру нужно было как-то сбивать. Неизвестно, когда подействуют таблетки, а ситуация критическая, как ни крути. Я полез в бельевой шкаф и достал тяжелую махровую простынь. Толстый ворс неохотно впитывал в себя воду, а я, наконец, получил возможность связаться с главным. В двух словах обрисовав ему ситуацию, я торопливо вернулся, раздел Марту до трусов и накинул на нее мокрую простынь, невзирая на ее слабые протесты.

– На проводе док.

– Добрый вечер. Что у вас случилось?

– Температура. Очень высокая, думаю, дело стремится к сорока.

– Другие симптомы? Кашель, насморк?

– Ничего похожего на простуду.

– Значит, мамочке все же не удалось справиться с лактостазом, о котором мы говорили.

– С чем справиться? – насторожился я.

– Лактостазом. Проще говоря, застоем молока. Иногда в груди новоявленной мамочки образуется как бы молочная пробка, которая перекрывает выход новообразовавшемуся молоку. Из-за этого возникает отек ткани молочной железы, далее следует уплотнение, болезненность, покраснение и подъем температуры.

Я перевел взгляд на грудь Марты. Идеально-округлая, сочная, с ярко-розовыми торчащими сосками.

– Что же мне делать?

– Для начала убедиться, что всему виной действительно лактостаз.

– Каким образом, если она в отключке?

– В груди будут прощупываться уплотнения.

Это было самое странное, что я делал в своей жизни. Это было самое интимное… Разминать грудь женщине, чтобы избавить ее от боли. Марта тихо плакала, а я осторожно мял ее, завороженно наблюдая, как крупные молочные капли скатываются на специально подложенное полотенце. Ей было очень больно. Это читалось в глазах, сейчас удивительно светлых и прозрачных.

– Еще немного. Потерпи. Будет лучше… – нескладно утешал я, и снова, как прикованный, возвращался взглядом к ее идеальным формам. На все про все ушло почти два часа. Я убрал грязное белье и пошел вымыть руки, которые сладко пахли ею… и молоком. Голова шла кругом. Я был, наверное, даже большим извращенцем, чем думал, потому как этот аромат ударил мне в голову почище всякого афродизиака. Перед глазами так и стояла картинка – мои большие загорелые руки на ее розовой от растирания коже. Она была совершенством. Сегодня я в этом убедился. И это могло стать большой проблемой для меня…

Я вернулся в комнату. Марта уснула, чуть склонив русую голову набок. Мой взгляд скользнул дальше и уткнулся в широко распахнутые глазенки малышки.