Ты у меня под кожей

– Нормально все. Картошку почистил?

– Я тебе что – кухонный комбайн? – притворно возмущается Миша, но в его глазах лишь беспокойство. Он для меня как отец. Я не хочу добавлять ему беспокойства. Поэтому, проходя мимо, похлопываю по плечу:

– Мих, я действительно в норме. А бабы… они же кому хочешь мозг вынесут, правда?

– Ха! Кому ты об этом рассказываешь?

– Что так? – ухмыляюсь, зная, что за них с Аришей я теперь уж точно могу не волноваться. А значит, у Михи очередная надуманная проблема.

– Да вот. Опять моя женушка наставила себе смен! А ты, значит, Миша, справляйся без внимания жены как хочешь.

– Ты не выглядишь несчастным, – смеюсь я.

– Ну-у-у, признаться, чувство вины делает её… эм…

– Все-все! – машу руками. – Слышать ничего не хочу. Пожалей младшего брата, который не ведал ласки вот уже сколько дней!

– А как же эта? – осторожный вопрос и кивок в сторону коридора, где так и осталась злосчастная сумка.

– А с этой мы до сладкого не дошли. И не знаю, дойдем ли.

Я, наверное, последний идиот, раз отказываюсь, но… Ничего не могу с этим поделать.

Картошка подгорает, разговор с братом помогает отвлечься. Злость на Сашу возвращается, лишь когда они с Машкой уезжают, потому что та начинает капризничать. Не помогают ни душ, ни полуторачасовая силовая тренировка в зале. Ближе к утру я понимаю, что совсем отказаться от неё не могу. Даю себе зарок не погружаться в это так уж слишком. Понаблюдать. За ней… За собой. Что, если я реагирую на нее рефлекторно? Не попробую – не узнаю. В конце концов, никто меня не заставляет идти на уступки и с разбега сигать к ней в кровать. Разработка Быстрова велась не для этого. У меня свой план. В который я не собираюсь посвящать посторонних. Всему свое время. Все вскроется, когда я посчитаю нужным.

Пятницу провожу на автомате. Даже работа с Быстровым проходит будто сквозь меня. Злюсь. Но все мои попытки отвлечься тщетны. Саша пробралась в мои мысли и прочно обосновалась там. Вечера жду, как манны небесной. Но стрелки, кажется, вообще не движутся. Ей звоню ровно в шесть. Томлю специально. Хочу, чтобы она рассердилась, послала меня куда подальше, но в ответ на мое «Я заеду за тобой в восемь. Будь готова» она лишь взволнованно спрашивает:

– Тебе прислать адрес или…

Я знаю, где она живет. Черт! Я вообще все про неё знаю. Но, напустив равнодушия в голос, бросаю:

– Присылай, конечно. Я, знаешь ли, не телепат.

Глава 5

Саша

К тому моменту, как я возвращаюсь домой, напряжение в теле становится просто чудовищным. Я уже принимала душ в квартире отца, но опять чувствую себя грязной. И хоть это ощущение идет изнутри, хоть я знаю, что от него водой не отмыться, все равно первым делом иду в ванную. Соль, пена… Немного вина. А впрочем, почему немного? Я одна, и от страха сводит желудок. Или это от голода? Пока не передумала, бегу в кухню. Беру бутылку и самый большой бокал. Возвращаюсь в ванную и, наполнив его до краев, делаю жадный глоток, прежде чем раздеться. Воду я специально сделала погорячей. Она обжигает ногу, когда я переступаю через бортик ванны. Шиплю. В один присест осушаю бокал до дна. Горячая вода снаружи, холодное Розе внутри. Как мне кажется, идеальное сочетание. На пустой желудок одной порции более чем достаточно, но я решаю на этом не останавливаться. Глупо хихикая, наливаю себе еще. И ложусь в воду. Мои глаза закрыты. А на обратной стороне век транслируют кино из прошлого. Я знала, что этого мне не избежать. Я знала… Потому и пила.

На закрытой военной базе я служу третий год. Не так долго, но за это время каких только парней я ни повидала. Впрочем, Орлов Ринат Ильич… – веду пальцем по его личному делу – что-то, совершенно особенное. Это понимают, кажется, все. Кроме него самого. Он же, как и большинство мужиков, зациклен на внешнем. Тогда как его уникальность скрыта внутри. Мне предстоит сделать так, чтобы он это понял. Иначе просто не выйдет раскрыть его исключительный талант. И найти ему применение.

– Чего ты боишься, боец? – бросаю последний взгляд на васильки, которые появляются у меня на столе теперь каждое утро, и отхожу к доске.

– Я ничего не боюсь, – тут же вскидывается этот глупый. Конечно, у него полно страхов. Страхи присущи нам всем. Просто мальчикам с детства внушают, что страх – это что-то плохое. Вот он и хорохорится передо мной. И в этом его основная ошибка.

– Зря!

– Почему это? – Ринат сощуривается, отчего его взгляд, проникающий через узкие щелочки глаз, становится острее лезвий.

– Потому что страх сохраняет нам жизнь. Именно страх подсказывает, что нам угрожает опасность, и заставляет действовать, – запинаюсь, споткнувшись о его скепсис. – Кажется, мои слова не произвели на тебя должного впечатления, боец, – сухо замечаю в конце.

– Лучше бы я занимался со всеми. Почему остальные тренируются до кровавых соплей, а я – нет?

Подхожу ближе, прекрасно зная, как это на него подействует. Опираюсь бедром о парту, а сама наклоняюсь ниже, вышибая этим из него дух.

– Что ты видишь, глядя на их тренировки?

– Силу!

– А в чем для тебя заключается сила?

– Глупый вопрос.

Его взгляд затуманивается. Дыхание становится поверхностным и частым. Опасные игры, но я почему-то не могу отказать себе в удовольствии. Мне никто не дарил цветов. И никто не смотрел на меня так, как этот влюбленный мальчик.

– Курс подготовки спецназа испытывает солдата на психическую стойкость – только и всего. В нем человека вновь и вновь доводят до края, пока его психика не станет настолько сильной, что он будет уверенно браться за любое задание в любой ситуации. Или пока он не сломается, – наклоняюсь к нему еще ближе, ощущаю аромат мыла. Оно самое простое, но… мышцы внизу живота предательски сокращаются. – И тут мы подходим к главному. Этих, – киваю в сторону окна, – просто испытывают.

– Тогда почему не испытывают меня?

– Потому что тебя не нужно испытывать. В мире, где все играют мускулами, эти самые мускулы, – кладу руку ему на предплечье, – на самом деле ровным счетом ничего не значат. – Пальцами другой руки касаюсь лба.

И тут совсем неожиданно он приподнимается со своего стула. Застываем нос к носу.

– И для тебя?

Мои глаза удивленно распахиваются, а нужные слова не находятся в ставшей вдруг необычно легкой голове. Каким-то совершенно непостижимым образом он умудряется меня переиграть на моем же поле.

– Ты забываешься, сержант, – сиплю я и отступаю.

– Я хочу принять участие в марш-броске.

Знал бы он, что его ждет, сказал бы спасибо, что его так трепетно оберегают.

– У тебя другой план подготовки.

Я отступаю к столу, а когда вновь поднимаю взгляд, наталкиваюсь на его. Немигающий и до чертей упрямый.

В себя меня возвращает звук бьющегося стекла. Похоже, я уснула и во сне нечаянно столкнула бокал на кафельный пол. Упав, тот разбился вдребезги. Выйти из ванны, не порезав ногу, оказывается не так уж легко. Но лежать в остывшей воде и дальше – не вариант.

Веник и совок хранятся здесь же, во встроенном шкафу. Осторожно сметаю и выбрасываю осколки. Решив, что моим ступням больше ничего не угрожает, смело шагаю к крючку, на котором висит халат. Голая женщина в зеркале синхронно повторят мои движения. Я выпрямляюсь, внимательно ее разглядывая. Скольжу придирчивым взглядом от собранных на макушке волос, вниз по безупречно красивому и гладкому, несмотря на возраст, лицу, высокой груди, тонкой талии, ниже…

– Да пошел ты, Ринат! – усмехаюсь пьяно. – Пошел… ты. Поблекла я, видите ли. А вот ни черта!

Шмыгаю носом и иду, пошатываясь, прочь. Ужасно хочется спать. Я не нахожу в себе сил перезвонить Наташе и… Жданову, хотя вижу их имена в пропущенных. Не успеваю даже додумать мысль, за каким таким чертом я вдруг понадобилась последнему. С Юрой мы расстались не лучшим образом. В последнюю нашу встречу я довольно доступно ему объяснила, куда он может идти со своей незамысловатой логикой в отношении меня и… В общем, с тех пор мы ни разу не виделись. Так что мне действительно есть над чем подумать, но сонливость берет свое.

Просыпаюсь от того, что во всю глотку орет будильник. Вчера у меня был выходной, а сегодня – два семинара и три лекции у старших курсов. Надо вставать. Но пока не получается даже просто пошевелиться. Кажется, у меня и волосы болят. Не следовало мне столько пить.

Со стоном переворачиваюсь на бок и жмурюсь, потому что пробившийся сквозь занавески луч света бьет мне прямо в глаза. Заставляю себя подняться. Первым делом – две таблетки от головной боли и много-много минералки. Взахлеб. Потом душ и гораздо более плотный, чем обычно, макияж.