За тобой

– Ничего. Натрудил.

– Давай укол поставлю.

– Я и сам не без рук. Говори, с чем пришла, и уматывай, – беззлобно заметил Гройсман.

– Это терпит… Но, если уж ты так хочешь знать, мне на экспертизу спустили твой проект.

– Который из?

На самом деле прямо сейчас Давид не мог думать ни о чём, кроме боли, но Люба была здесь, и ему нужно было хоть как-то поддерживать разговор.

– О суррогатной секс-терапии для наших ребят. Ты правда считаешь, что это им нужно?

– Если они пострадали на работе, получили увечье или инвалидность, мешающую вести нормальную жизнь, почему нет?

– Это же… Это же банальная проституция!

Для такой образованной женщины в некоторых моментах его бывшая жёнушка оставалась ужасно тёмной.

– Ты путаешь грешное с праведным. Перед суррогатным партнёром ставится вполне конкретная цель.

– Какая же?

– Обращающиеся за терапией люди приходят не ради удовольствия. Они заново учатся близости, прикосновениям, коммуникации. Ты можешь представить, что чувствует мужик, в недавнем прошлом боец элитного спецотряда, красавец, укладывающий девок пачками, оставшись по пояс парализованным?

– Полагаю, ничего хорошего.

– Вот именно. Но им можно помочь. У меня есть понимание, как.

– А понимание того, что это слишком прогрессивная идея для нашего общества, у тебя есть, а, Давидик?

Гройсман поморщился, потому как понимание было. Он же не дурак!

– Попытаться стоит. Вдруг одобрят.

– У них на нормальную пенсию им денег нет, на реабилитацию. Физическую, заметь, реабилитацию. А ты о духовной… Ага. Держи карман шире.

– Ну, раз так – заворачивай. Накладывай визу. Что ты мне мозги компостируешь, Люб?

– Да вот интересно. У тебя тоже проблемы были? Ну, после ранения… Ты поэтому ко мне охладел?

– Люб, ты сейчас спрашиваешь, не стал ли я импотентом?

– Нет! Я же знаю, что не стал… У нас было. Несколько раз, но всё же…

– Меня то ранение лишило профессии. На фоне этого потери потенции я бы даже не заметил. Правда… Но, насколько я могу судить, этого не произошло.

– Но твои шрамы…

– Шрамы украшают мужчину.

– Или добавляют комплексов.

– Не в моем случае, Люб. Если честно, я даже не понимаю, как так вышло, что мы это обсуждаем, – Гройсман натянуто улыбнулся.

– Не спрашивай, может, это мне нужно было…

– Что?

– Избавиться от чувства вины.

– Ты себя в чём-то винила?

– Хм… Как сказать? Я думала, может, как-то не так отреагировала, когда впервые увидела твою ногу и этим тебя ранила…

Это было так похоже на Любу, что Давид едва не рассмеялся. Надо заметить, в тот раз, о котором Любка упомянула, её реакция и впрямь оставляла желать лучшего. Он потом часто вспоминал её глаза… Мелькнувший в них калейдоскоп эмоций. Ужас, брезгливость, панику… Будь он не таким толстокожим, это и впрямь могло бы стать для него ударом.

– Всё нормально, Люб. Я о той истории и не вспоминаю.

– Правда?

– Ага. И мои шрамы никоим образом не влияют на мою личную жизнь.

– А она у тебя есть?

Он даже рот открыл, так Любка удивила его своим вопросом. А потом в дверь постучали, избавляя его от необходимости отвечать. Стук был настойчивым. Так обычно тарабанили, если что-то случилось. Давид распахнул дверь и отшатнулся, потому что прямо на него шла испуганная соседка с сыном на руках.

– У него температура. Очень высокая. Уже сорок один. И вот, послушай…

Все краски сошли с её лица, и лишь в глазах – он почему-то только теперь рассмотрел их цвет – в избытке была лазурь.

– Задыхается?

– Да. Я боюсь, скорая не успеет.

– Очень похоже на ларингит. Дай его сюда.

Бэлла отдала ему сына, но не сразу. На секунду задержала в своих руках и потом буквально от себя оторвала.

– На твоём лекарственном складе часом нет «Будесонида»? – спросил Давид, доставая из ящика небулайзер.

– Я не знаю… не знаю! Не знаю! Господи… Что мне делать?

– Ты дыши. Остальное я сделаю сам.

– Что сделаешь?

– Кольну «Дексаметазон». Это гормональный препарат, но он абсолютно безопасен при единоразовом использовании. У него нет аллергии на лекарства?