Целитель душ

– А неча, рвань дряхлую да на чистый-то стол класть! – Возникла из ниоткуда баба Глаша и подперев бока руками, приготовилась защищать свои деяния, – моешь тут им, драишь, полы воском натираешь, сукно ихнее заморское хлебной коркой до чиста вычищаешь, а они-те – хрясь! И книжки драные да на чистое сукно! – Громко возмущалась санитарка.

– О, Господи! – Геннадий Вадимович слушал бабу Глашу, безнадёжно приложив растопыренную ладонь к щеке, – Глафира Антоновна, – строго сказал доктор, – уж сколько-то раз говорено вам было не трогать ничего-с с моего рабочего стола! О, Господи, – воскликнул Геннадий Вадимович с отчаянием, – вы же, сердобольная вы наша, первый экземпляр книги выпущенной в России в утиль-то списали! Полагаю, что труд Зигмунда Фрейда "О сновидениях" постигла участь творения Уэллса?

– А, эта книженция с непотребными картинками? – Без тени сожаления о содеянном спросила баба Глаша.

– О, Господи, Господи! – В сердцах возмущался Геннадий Вадимович, – смею предположить, милейшая, что столь печальной участи удостоились и другие издания, посмевшие своим дряхлым видом омрачить ваш ясный взор?

– А-то, – снова без сожаления, даже с некоторым вызовом ответила баба Глаша, – у Вас, уважаемый Геннадий Вадимыч, уж цельный сервант всякой рухлядью заставлен! Скоро мухе-то и сесть негде будет! А книжиц вашенских дранных-то сколько? Ещё один цельный шкаф! А убирать-то кому труху-то с книжиц? Труха-то с книжиц сыплется! Всё мне, да мне?

– И, что прикажете делать-то с вами, а? Глафира Антоновна, ну право, сколько раз говорено-переговорено, что мои трухлявые, как вы выражаетесь, книжицы, мне нужны для работы! Понимаете, для работы!

– Ой, уважаемый Вадимыч, не понимаю! – Искренне призналась баба Глаша, – берите для работы новые чистые книжки, делов-то! Книжки-то они и есть книжки – все с одинаковыми буквами!

– Ох, добрейшая, Глафира Антоновна, давайте-с снова условимся, что книжицы мои вы трогать не будете, даже самые рваные и трухлявые! А сейчас, будьте так любезны, милейшая, – Геннадий Вадимович цепко ухватил, упирающуюся бабу Глашу за локоть и настойчиво повёл к двери, – вы меня отведёте туда-с, куда ранее коробку с книжицами оттащили! А, ты, обалдуй, – это уже строго к Андрюшеньке, – с нами пойдёшь, гляну-ка я какие ты книжицы для себя схоронил! – И уже по-доброму добавил, – ты, пойми голубчик-Анрюшенька, не жалко мне для тебя книжиц. О головушке твоей-то буйной пекусь! Начитаешься ведь чего не попадя, а потом бузить будешь!

– А он и так бузит, – начала ябедничать баба Глаша, – вот давеча подвал краской извазюкал… белой краской, заморской, дорогой! И микстуру в клозет спускает!

– А-а-а, ба-ба-ба Г-глаша, за-заставляет ме-ме-меня…

– Всё-всё! Полно вам обоим, – строгим взглядом Геннадий Вадимович прервал взаимные наговоры бабы Глаши и Анрюшеньки, – устроили тут балаган при Оленьке! Вон все пошли! В кабинет мой, разбираться! А то вишь, разбаловались у меня! Одна книжицы со стола-с нужные тащит, другой микстурой казённой разбрасывается! А вы, душенька, – это уже к Ольге совершенно другим, заботливым тоном, – отдыхайте! И книжицу-то про машину времени найдите и прочтите. И отчётик мне рукописный о прочитанном подготовьте. Вот всё-всё пишите, что нравится, что не нравится, что душу затронуло!

Ольга с улыбкой на лице провожала взглядом растворяющуюся в воздухе троицу. Ещё некоторое время, засыпая, она тихо хихикала, вспоминая сцену с пропавшей со стола книжкой.

На следующее утро Ольга пошла в больничную библиотеку.

Старенькая, седая как лунь, библиотекарша при виде Ольги оживилась:

– Проходи, девонька, тебе какую-то конкретную книгу доктор рекомендовал, или просто что-то почитать?

– Мне доктор ничего не рекомендовал, – робко уточнила Ольга, – я сама захотела… две книги можно?

– Да хоть десять, – улыбнулась старушка, – если они не запрещены для пациентов. Название говори.

– "Машина времени" Уэллса и "Толкование снов" Фрейда…

– Фрейда не дам, – сказала, как отрезала библиотекарша, – запрещено давать книги по психологии пациентам. Это осложняет лечение. А вот Уэллса сейчас поищу, помню где-то был…

– А у вас было, – осмелев спросила Ольга, – самое первое издание?

– Это которое 1900-го года? Да было… да сплыло, – ответила старушка-библиотекарь не отрываясь от поиска книги, – Представляешь, нашли несколько лет назад в подвале заброшенного корпуса целую коробку с раритетными книгами. Главврач было даже распорядился отдать на реставрацию. А книжки вместе с коробкой… фить и исчезли, как и не было никогда.

Ольга очень внимательно слушала старушку.

– На, вот, держи Уэллса, – вынырнула откуда-то из-за высоких книжных полок библиотекарша и протянула Ольге томик, – это, конечно, не первое издание, но тоже старое, послевоенное.

Ольга аккуратно взяла из рук старушки книгу и прижала к себе:

– Спасибо большое!

– И я тебе, милая, благодарна, что зашла. В последние годы редко кто за книгами приходит… – с грустью вздохнула библиотекарша, – в основном в телефоны утыкаются. А ты приходи чаще.

Ольга пообещала зайти ещё и очень быстрым шагом пошла в свою палату.

В своей палате Ольга углубилась в чтение. Читая о приключениях путешественника во времени в далёком будущем она постоянно думала о том, что же ей хотел сказать Геннадий Вадимович, так настойчиво рекомендовавший "Машину времени"?

Ольга очень хотела найти ответы на вопросы о своей жизни, чтобы жить дальше. Пока явных ответов она не видела, но… блокнот с ручкой положила рядом с собой – для "отчётика".

Счастье

"Что такое счастье? Как отличить счастливого человека от несчастного? Как самому стать счастливым???" – Написала Ольга в дневнике и отложила ручку в сторону.

Сейчас, когда острая фаза депрессии отступила и лечение приносило первые результаты, Ольга всё чаще задавалась вопросом: как жить дальше? Уже после того, как она выйдет из клиники. И вопрос счастья был одним из тех, которые волновали сильнее всего.

"Казалось бы, что тут сложного, – продолжила писать в дневнике Ольга, – Если человек доволен жизнью, значит, он счастлив. А значит ли то, что счастливый человек всегда доволен жизнью? Или нет? И много ли на свете людей, довольных жизнью и одновременно, счастливых?"

Ольга вспомнила о чём говорили в её окружении. С грустью и разочарованием поймала себя на мысли, что практически все беседы с друзьями, родственниками, коллегами – были сосредоточены вокруг жалоб и недовольства. У одного поломалась машина, другой нахамили в магазине, у третьих в семье ругань, четвёртый сидит без работы, пятый с работой, но без денег. Получается они все несчастные люди? Или всё-таки нет? Ведь иногда те, кто ещё пятнадцать минут назад с упоением жаловался "на жизнь", вдруг начинали улыбаться. А иногда даже смеяться!

– О, душенька-Оленька, вы дневничок-с завели? Чудесненько!

Услышав знакомый голос Геннадия Вадимовича Ольга непроизвольно улыбнулась, ожидая новых смешных историй о проказах Андрюшеньки.

– О чём-с пишите, дорогушенька? – Поинтересовался Геннадий Вадимович, исподтишка заглядывая в записи, – почерк у вас, милочка, крайне занимательный! Вот смотрите, – показал пальцем на строчки доктор, которого "уже не было в живых", – у вас, голубушка, энергичный росчерк пера: буковки в конце строчечки, как будто вверх убегают. Это значит-ца, Оленька, что вы очень нетерпеливы-с. Настолько, что напрочь игнорируете завитушечки на крайней буковке слова и, как будто бы, обрываете написание. И при этом, душенька… вы поглядите-ка какая прелесть! – Геннадий Вадимович заметно воодушевился, продолжая изучать почерк Ольги, – у вас в буковках "вэ", "дэ", "эр" и "у" не петелечки, а прям такие… ух, брызги в разные стороны! Как у Фёдор Михалыча…

– У кого? – Переспросила Ольга, чтобы удостовериться, что её догадка верна.

– У Фёдор, свет его, Михалыча Достоевского, конечно же! – С удивлением в голосе воскликнул Геннадий Вадимович, – Ну, право, Оленька! Вы что же никогда о Фёдор Михалыче не слыхали?

– Слышала, конечно же, – неопределённо ответила Ольга. Она не могла понять своих эмоций: то ли ей стало обидно, что Геннадий Вадимович посчитал Ольгу безграмотной, даже не знающей классиков литературы, то ли… что же её так задело в словах доктора-призрака? – Я не думала, что Фёдор Михайлович тоже… того… был… лечился…

– Вы даже не представляете, душенька-Оленька, кого мы только не имели чести лицезреть в наших стенах! – Воодушевлённо воскликнул Геннадий Вадимович и хитро подмигнул, – да будет вам известно, голубушка, хвори душевные не выбирают к кому подступаться, а кого избегать. Так что, милочка, – подвёл итог доктор, – у нас тут и писатели-поэты микстурки принимали, и генералы при эполетах, и революционеры, и художники, и деятели искусства… А что касается, Фёдора, свет Михалыча, – Геннадий Вадимович снова хитро подмигнул Ольге, косясь в сторону лежащего на кровати дневника, – думаете, голубушка, мог бы Фёдор Михалыч так подробно описать душевные терзания, если бы сам… как говорят, на своей собственной шкуре, не испытал бы? То-то же и оно, милочка, то-то же и оно… – Геннадий Вадимович сделал глубокомысленную паузу, а потом как будто спохватившись, добавил, – к слову, достопочтенный Фёдор Михалыч писал не только трагедии. Вы, душенька-Оленька, читали-с "Чужую жену и мужа под кроватью?" – Не дожидаясь ответа Ольги, Геннадий Вадимович продолжил сам, – право слово, голубушка, это же высочайшее мастерство юмора! А диалоги? Просто шедеврально!

Геннадий Вадимович захихикал, видимо вспомнив эпизод из книги Фёдор, свет Михалыча, и очки в тонкой оправе из золотого метала, от смеха заплясали на носу доктора. Закончив смеяться, Геннадий Вадимович снял очки, достал из кармана белоснежного халата, такой же белоснежный кружевной платок, и начал протирать очки, приговаривая:

– Любезно прошу простить, меня душенька-Оленька, за столь неуместный смех… напомнили вы мне, голубушка, о былых временах, когда мы с… – Геннадий Вадимович торжественно водрузил на нос очки, и снова хитро подмигнул, – не будем Оленька нарушать врачебные секретики-с… знаете ли, милочка, в нашем заведеньице-с не принято имена-фамилии вслух произносить. Про Фёдор, свет Михалыча, я бы тоже не сказал бы вам, голубушка, если бы его милость в нашу клинику попали-с. А так, встречались мы с Фёдор Михалычем на рауте в стольном граде Москве. Презанятнейший раут, скажу я вам, душенька-Оленька, был. О чём мы только беседы не вели: и о жизни, и о политике, и… о простом житейском счастье… – Геннадий Вадимович внимательно посмотрел на Ольгу, – точно! Вы же тоже, милочка, о счастьице размышляли-с в дневнике! Покорно прошу простить меня, душенька-Оленька, – Геннадий Вадимович приложил руку к груди и сделал уважительный поклон, – это ваши завитушечки в буковках меня отвлекли!

Ольга внимательно слушала доктора-призрака. За время нахождения в клинике, она уже поняла, что Геннадий Вадимович приходит не ко всем подряд. Кто-то только видел как доктор-призрак ходит по больнице, заложив одну руку в карман, а вторую – за лацкан белоснежного халата. Другие слышали только голоса. Третьи разговаривали с кем-то невидимым. Для многих с лечением видения прекращались.

В первое время Ольга тоже приписывала приходы Геннадия Вадимовича к галлюцинациям. После ряда обследований, живой и настоящий доктор Александр Николаевич, уверил, что в случае Ольги это точно не галлюцинации. Да и библиотекарь говорила, что клиника, в которую попала Ольга по чистой случайности, входит в списки самых загадочных и мистических мест, обросших многочисленными городскими байками и легендами.

Вот и сейчас Ольга ловила себя на мысли, что Геннадий Вадимович пришёл к ней, чтобы вытащить из глубин подсознания, какую-то важную информацию. То, что Ольга, возможно и сама знала, но… боялась принять.

– И что же такое "счастье"? – Спросила Ольга уже смелее, пока Геннадий Вадимович не растворился в воздухе, или они снова не отвлеклись на проделки Андрюшеньки.

– А знаете-с, дорогуша, – с видом Пифагора, восклицающего "Эврика!", произнёс Геннадий Вадимович, – раз мы с вами сегодня вспомнили про Фёдор Михалыча, давайте-с узнаем мнение творческого человека! – Доктор снова театрально выдержал паузу, глядя на недоумённо-испуганное выражение лица Ольги, – Ах, Оленька, ах голубушка, да не пугайтесь вы так! Ни Фёдор Михалыча, ни Сергей Алексаныча мы позвать не сможем… они-с в другом месте, далеко отсюда. Когда я говорил о творческом человеке, я имел в виду нашу драгоценнейшую Аллочку!

Ольга облегчённо вздохнула. Непонятно почему, но вероятность встретиться с маститыми писателями, пусть даже и призраками, пугала. И не потому, что они призраки. В детстве Ольга мечтала быть корреспондентом, который ездит по всему миру и ведёт репортажи из самого центра событий. Мечта не реализовалась и, возможно, именно поэтому встреча с состоявшимися публицистами и стала бы… болезненным напоминанием о профессиональной нереализованности самой Ольги.

Ольга непроизвольно смахнула с ресниц… то ли пылинку, то ли слезу… После того как Ольга подняла глаза, увидела грациозно сидящую на колченогом табурете, Аллочку. Что это? Геннадий Вадимович не позвал балерину, как обычно делал? Или Ольга настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила её появление?