Хранитель

Я выстроила свой мир, и мне в нем было комфортно. Я себя чувствовала вполне реализованной, успешной и счастливой, и не ждала от жизни большего, как, впрочем, и каких-то особых потрясений.

Но судьба не спешила меня оставлять. Однажды, пролистывая сводку новостей нашего города, я прочла заголовок, который тут же заставил мое сердце судорожно сжаться. И как будто не было нескольких лет безмятежной жизни: «Предприниматель Максим Тихомиров разбился в аварии, будучи за рулем в нетрезвом состоянии».

В статье говорилось, что он летел на своей Тойоте по ночной трассе с огромной скоростью, не справился с управлением на повороте и влетел в дерево. Сейчас находится в больнице в тяжелом состоянии. Экспертиза показала, что он находился в состоянии алкогольного опьянения. К статье прикреплялись фото искореженной машины.

Сказать, что я была потрясена – ничего не сказать. Я принялась судорожно молиться за него, я ходила по квартире из угла в угол, а потом поняла, что не смогу остаться в стороне. Я выскочила из квартиры, хотя был двенадцатый час ночи, села в свой новенький Фиат и помчалась к больнице. Я не знала, что буду говорить и как меня туда пустят. Просто чувствовала, что должна быть рядом.

Я припарковала машину на больничной стоянке и помчалась к отделению реанимации. Сонная медсестра удивленно посмотрела на меня и сказала, конечно, что никакое посещение больных в такое время невозможно. Тем более в реанимации. Я уверяла, что я очень близкий ему человек и должна его увидеть.

– Вы его жена? – спросила медсестра.

Я, не думая, тут же закивала головой.

– Что-то вы поздновато пришли. Он вообще-то уже несколько суток здесь.

– Я промямлила, что была в отъезде и только-только с самолета.

Медсестра недоверчиво на меня посмотрела, но дала-таки бахилы и халат и провела в палату.

Максим лежал в палате интенсивной терапии на специальной кровати, весь в бинтах и пластырях, обвитый трубочками, в маске и подключенный к каким-то аппаратам. На экране одного из них пульсировала и изгибалась линия: его сердце еще билось. Лица мне его разглядеть не удалось.

Я спросила:

– Как он?

– Его прооперировали, но сейчас он в коме. Большего сказать не могу, Вам нужно поговорить с врачом.

– Можно я побуду с ним немного?

– 15 минут. Я и так не имела права Вас пускать. Надеюсь, никаких инфекционных заболеваний у Вас нет?

– Нет, что Вы! А другие родственники приходили?

– Родители. Какие-то сослуживцы. Последних мы не пустили, нам разрешено пускать только близких родственников.

Я подошла к Максиму, взяла за руку и начала горячо молиться. Я просила Бога простить и исцелить его, я просила его Хранителя вывести его из сумерек, я умоляла душу Максима вернуться. 15 минут я провела у постели моего возлюбленного, зависшего между жизнью и смертью. Я мало о нем знала, он вообще отверг меня в это жизни, но сейчас мне почему-то было очень важно, чтобы он жил. Я знала, что там за гранью, это не было страшно, но мне не хотелось, чтобы он уходил туда без меня. Я-то здесь. «Милый, не уходи, пожалуйста, останься, не торопись. Я здесь, рядом, слышишь, я рядом!»

Потом я повернулась к медсестре:

– Можно я завтра приду?

– Приходите, только запомните время посещения: с 17.00 до 19.00 часов.

– Хорошо, спасибо.

Я ехала домой и гадала, где же его настоящая жена. Почему до сих пор не пришла навестить его? И как я пройду завтра, если там, например, будут его родственники.

На следующий день к пяти часам вечера я уже была у больницы. В приемной я увидела красивую блондинку в дорогой одежде, препиравшуюся с дежурной в регистратуре. Она махала руками, что-то доказывая, затем надела шапочку, халат и бахилы и ушла.

Я подошла к окошку и сказала, что мне нужно навестить Максима Тихомирова. Медсестра устало ответила, что его жена только что пошла к нему. И я поняла, что навещать Максима у меня больше не получится.

Я продолжала молиться за него каждый день. Я с замиранием сердца просматривала сводку новостей города, чтобы убедиться, что там нет строчки о его смерти. И с облегчением вздыхала, когда не находила. Отсутствие новостей – уже хорошая новость.

Я иногда приходила к отделению реанимации и следила за блондинкой, приезжавшей на ярко-красной иномарке и шествовавшей к приемной. Иногда подходила к приемной и пыталась что-то выведать у персонала. Относились ко мне с недоверием, спрашивали, кто я. Я понимала, что лгать уже опасно и нет смысла, и говорила, что я его знакомая, и он мне очень небезразличен, что было абсолютной правдой. К нему меня, конечно, не пускали, а о состоянии докладывали только то, что он в коме.

Однажды я столкнулась в приемной нос к носу с блондинкой. Она тут же набросилась на меня:

– А, это ты! Как ты смеешь приходить сюда!

– А что в этом такого?

– Что такого? Я знаю, кто ты и к кому ты ходишь!

– И кто же я?

– Ты Максимина подружка! И из-за тебя все это случилось!

– Вы ошибаетесь!

Но она меня не слушала. Она кричала, сыпала оскорблениями и угрозами, затем позвала охрану, показала на меня и потребовала не пускать меня больше никогда и ни за что. Мне подумалось, что неспроста Макс ехал ночью пьяным на большой скорости.

Ходить в больницу я больше не могла. И тогда я вторично решила, что не суждено мне, видимо, быть с ним. Да, с судьбой не поспоришь. Знакомых у меня в больнице не было. В окружении Макса тоже. Теперь я могла получать новости только из СМИ.

Из них я узнала через два месяца, что Максим-таки вышел из комы. Я поблагодарила небеса и подумала, что дальнейшее мое участие в его судьбе, видимо, будет совсем лишним. Теперь он будет поправляться, вернется к своей жене, и все у них будет благополучно.

Глава четырнадцатая. Пилигрим

Я впервые за два месяца вернулась к своим сказкам. Пока Макс был в коме, я сама была словно в анабиозе. Я не могла писать, не могла сосредоточиться на чем-то, мои мысли постоянно возвращались к нему. Когда беспокойство совсем одолевало меня, я принималась молиться, и мне становилось легче. А теперь, когда я знала, что с ним все в порядке, я успокоилась и смогла вернуться к работе.

И я вернулась. Я не интересовалась больше судьбой Максима. Я знала, что он жив, этого было достаточно. Большего мне не надо было, зачем себя растравлять, все равно он принадлежит другой. Дни сменялись днями, жизнь текла своим чередом. Я, наконец, стала позволять себе путешествовать. Я посетила много новых интересных мест, я знакомилась с необычными людьми и свой новый опыт отражала в сказках. Мои сказки давно перестали быть детскими. Теперь, это, скорее были притчи, где я иносказательным волшебным языком рассказывала о простых, мудрых и очень важных вещах.

Еще меня очень интересовали такие явления, как клиническая смерть и околосмертные опыты. Я общалась с десятками людей, побывавших в коме или получивших опыт клинической смерти, и убедилась, что у многих был опыт, схожий с моим или с опытом Теи. До этого я боялась рассказывать о своих видениях, думая, что меня сочтут сумасшедшей, но теперь поняла, что я не одна такая. Тогда-то я и решилась записать свою историю. Я начала вести блог, где выкладывала истории об околосмертных опытах, создала сообщества в социальных сетях, где публиковала статьи и факты о реальности других миров и жизни после смерти. Люди активно откликались. Оказалось, что многие, как и я, боялись рассказывать о том, что видели и чувствовали, так как им не верили или убеждали их, что это не более чем галлюцинации. Дело в том, что получив такой опыт, ты понимаешь, что он куда реальней, чем вся твоя жизнь. Но доказать это не можешь, это просто надо испытать.

Так прошло еще несколько лет. За это время я изучила огромное количество материалов о тонких мирах, устройстве мироздания, жизни после смерти. Я нашла подтверждение всему, что видела и испытала за время своей комы. Я начала заниматься духовными практиками, чтобы сознательно восстановить связь с миром, в котором оказалась случайной гостьей. Не сказать, чтобы я в полной мере овладела этой способностью, но однозначно я стала более отчетливо и ясно понимать себя и свою интуицию, олицетворением которой в моем случае была вполне конкретная личность – хрупкая девушка в белом платье с пшеничными волосами, которую мне никогда не забыть. Я стала спокойной и гармоничной, все чаще чувствовала связь со всем мирозданием и просто беспричинную любовь ко всему, как рассказывал мне папа Там, в лучшем мире.

Однажды мне позвонили с телевидения и попросили выступить для одной передачи о клинической смерти. Я согласилась и дала небольшое интервью для одного из популярных телеканалов. Эфир поспособствовал росту моей популярности в соцсетях. Посыпался вал сообщений и комментариев.

Я уже привыкла, что мне пишут незнакомые люди. Но не всегда они дружелюбно настроены. Частенько люди начинаю высмеивать мои взгляды, писать критические комментарии под моими статьями, называя любые мистические опыты «бредом больного воображения». Я никогда не спорю, зная, что в этом нет никакого смысла. Мистический опыт – не то, что можно пощупать и показать людям, а уж тем более доказать его реальность.

Но однажды у меня появился защитник. Совершенно загадочная личность под ником Pilgrim. На аватарке был изображен совершенно не знакомый мне молодой человек в темных очках. И никаких больше фото или личных данных. И вот этот самый Пилигрим отвечал за меня тем, кому особенно приходились не по душе мои убеждения. Мне казалось, что я в этом не нуждалась, но мне все равно было приятно. При этом он всегда был точен, лаконичен, и, как мне кажется, убедителен.

Например, как-то раз один из моих читателей выразил мнение, что любое видение в клинической смерти – это агония умирающего мозга, что многократно доказано учеными и врачами. Я, как всегда, спорить не стала, хотя знаю уже десятки опровержений этому. Например, откуда агонизирующий мозг мог знать и потом точно до деталей рассказать, что в это время происходило в соседней комнате?

Пилигрим же ему ответил:

– Почему Вам так сложно принять, что то, что человек видит в таком состоянии, тоже реальность?

– Потому что всего этого не существует.