Цветущая вишня

Однако он продолжал ее игнорировать. Вместо ответа женщине, он наклонился еще ближе к Вере, принявшей самоотверженный вид, и прошептал:

– Катя? Катя, это ты?

Вера отшатнулась от изгороди, пряча глаза в землю.

Если бы она хорошенько обдумала план действий заранее, если бы она, при возможности, готовилась к этому разговору основательно, допустила ли она такой вариант развития событий?

Притворилась бы она своей дочерью?

Но ради чего?

Вера растерялась, не зная, как вести себя дальше. Она поняла, что зашла слишком далеко. Она заблудилась и не может найти путь назад.

– Катя? – Но Никите уже не нужен был ответ, ведь ее поведение твердо убедило его в догадках. Мужчина поднялся со стула, тупо повторяя. – Катя, неужели это ты?

Но Вера инстинктивно развернулась и пустилась в бегство. Никита стоял на своем месте, провожая ее ошеломленным взглядом. Спутница его скрестила руки на груди, сердито стуча носком туфли.

– И кто это был?

Никита ответил, казалось, спустя целую вечность:

– Моя дочь.

Убедившись, что за ней никто не следует, Вера остановилась, чтобы отдышаться. Восстановив дыхание, она стала осматриваться в поисках свободной лавочки, но такой не оказалось поблизости. Она решила спрятаться за ветвями старого могучего каштанового дерева от солнечного удара. Вытирая пот со лба, Вера подумала, что вспотела скорее от волнения, чем от бега.

Итак, Никита принял ее за Катю, то есть за свою дочь. И это не удивительно, ведь теперь Вера выглядит как ее ровесница. К тому же, она говорила такие вещи, которые не могла знать простая взбалмошная девчонка, которое было настолько скучно, что она решила продемонстрировать свое безрассудство простой парочке в летнем кафе.

Вера до сих пор видела перед глазами Никиту, будто пораженного громом, который шептал, едва шевеля губами: «Катя… Катя…».

Вере было интересно, о чем он думал тогда и сейчас. Он мог, конечно, вообще ни о чем не думать, но чувства не могли не вспыхнуть в нем. И, надеялась Вера, они сейчас душили его и отвлекали от всего вокруг, в том числе и от его спутницы.

– Конечно, – проговорила Вера вслух, согнувшись и упершись руками в колени, – такие, как он, и дня без интрижек не проживают.

Она думала о той женщине, брюнетке с идеальной осанкой, умело скрывавшей свой возраст косметикой (которая, что удивительно, не была отчетливо заметна). Эту женщину, видимо, он встретил не в метро, не где-нибудь на улице и даже не в том кафе. Выглядела она элегантно и, несмотря на старания Никиты раскрепостить ее своей болтовней, довольно сдержанно. Улыбаться ее как будто заставляли приличия, о которых она никогда не забывала, даже, казалось, в домашней обстановке.

Но когда она смотрела на Веру, зашедшей в своем поведении и речи чуть дальше положенного, была заметно, что она не лишена надменности и высокомерности. Она, казалось, не обращала внимания на сцену, разыгрываемую тогда Верой, но блуждала по ее телу оценивающим взглядом: как безвкусно, дешево и, словом, бедно одета эта девчонка! Что на нее сердиться, будто думала брюнетка в ту минуту, ее пожалеть надо и подать на пропитание!

Вера зажмурилась, заглушая нахлынувшие чувства стыда и унижения. В конце концов, не все ли ей равно, что эта особа думала?

Ей было важно сейчас разрешить проблемы, рухнувшие на нее, словно бетонный потолок посреди ночи.

Стоять на месте смысла не было. Нужно идти.

Идти.

Но куда идти?

«Домой».

А зачем домой?

«Нужно найти хоть какие-то признаки жизни Кати. Ее не могло стереть с лица Земли бесследно».

Кроме этого, она должна была проверить и свои вещи, которые могли подтвердить существование ее самой, но не как подростка, а как все еще взрослой женщины. Да, это было куда важнее, чем заботиться о мнении незнакомой дамы.

Так она снова побрела дальше, стараясь сосредоточиться на предстоящих делах. Но, как бы она не пыталась занять свои мысли, перед глазами у нее стоял Никита, в ушах звучали и ее, и его голоса одновременно, сердце то и дело сжималось, когда тело вновь переживало те же чувства, что и в тот момент. Это было сложно вот так оставить позади, как маленькое происшествие, сродни увиденной аварии на дороге: автобус задел бампер легковой машины. Пугающе, но не так впечатляюще.

Однако Вера погрузилась в раздумья настолько глубоко, что перестала видеть что-либо перед собой: голова ее была опущена так, что подбородок чуть ли не упирался в грудь. Какое-то время она была смешана с толпой, собирающейся на краю дороги, чтобы перейти после долгожданного «зеленого света», который, однако, не собирался загораться. Но так как она по-прежнему пребывала в трансе, она продолжила путь.

Лишь рев приближающейся машины урвал ее из забытья. Но Вера не успела спохватиться: уже слишком близко был несущийся автомобиль. Застывшая от холодного ужаса, пробравшего все ее тело, она смотрела на машину бездыханно, будто смирившись с неизбежным.

Но не успело это неизбежное произойти, как что-то снесло Веру с дороги, повалив на асфальт за проезжей частью. Она ударилась лбом и носом, из других частей тела больше всего пострадала рука: при падении она согнула правую руку до упора, прижав запястье к груди.

Никита приподнялся над ней, аккуратно повернув ее за плечи к себе лицом, чтобы проверить увечья. Кровь показалась на ноздрях, на лбу была сильная царапина. Она не сразу открыла глаза, а он заговорил:

– Катя, ты в порядке? Неужели ты не видела машину? Тебя же могли сбить, ты бы погибла!

Придя в себя, Вера оттолкнула его от себя.

– Тем лучше! – Огрызнулась она, стараясь не выдавать сильную боль в руке, которая, казалось ей, была сломана, и во всем теле. Когда Никита попытался подойти к ней ближе, она выкрикнула. – Уйди! Уйди от меня!

– Катя… – Он начал опасаться зевак. – Тише…

– Не буду тише, – Вера держалась за руку, и это не ускользнуло от его внимания, – видеть тебя не хочу еще одни четырнадцать лет!

– Прости, ты права, нам надо поговорить, – он снова постарался подступиться к ней, но это еще больше разожгло пламя ее ярости. Она даже подпрыгнула на месте, а глаза ее засверкали ненавистью:

– Не подходи ко мне, ты чужой, чужой! Всю жизнь испортил, всю жизнь! О-о-о!..

Никита растерянно смотрел по сторонам, с ужасом замечая интерес прохожих. Вон кто-то стоял у фонаря и, показывая на них пальцем, обменивался какими-то фразами. Никто не смеялся, но люди не были равнодушны.

– Катя, прошу тебя, – он осторожно подкрадывался к ней, как лев охотится за трусливой зеброй, – успокойся, давай поговорим где-нибудь, прошу…

– Поговорим, – процедила она, глядя куда-то в сторону; затем она резко вонзилась в него взглядом. – О, я тебе все выскажу! Все выскажу!

И она набросилась на него с кулаками, которые действовали на него как детский резиновый молоточек. Она рычала, отбивалась от его рук, сходила с ума. А Никита все пытался ее успокоить всеми способами, которыми он только мог воспользоваться. В конце концов, он перекинул ее через плечо и понес в ту сторону, где находилась его машина.

– Пусти! – Кричала она, брыкаясь. – Зверь! Негодяй! Предатель! Мерзавец! Ненавижу! Ненавижу!

А Никита старался идти как можно быстрее, чтобы скорее скрыться от людей – еще больше заинтересованных.

– Только так и мог решать проблемы! – Продолжала она кричать.

Никита вдруг вспомнил их частые с Верой ссоры, когда, не в силах уже терпеть ее истерики, он забрасывал ее, как мешок, себе на плечо и нес, куда ему вздумалось. Это воспоминание, подкрепившееся словами, как он думал, Кати, заставило его остановиться и опустить девушку на ноги. Та продолжила его бить кулачками, пока не устала – не устала от самой себя.

Оба отдышались, и Никита спросил:

– Что ты сказала?