Мой швейцарский муж

Я рывком откинула на пол ежедневник с этим корявым текстом, родившимся исключительно по его собственной воле; он отлетел под тумбочку, с глухим рокотом и грохотом горной скалы, громоздко низвергшейся в бездну моего выстраданного ночного обрывисто-нестерпимого одиночества. Клокочущий водопад моих мыслей, крепко-накрепко связанных и намертво стянутых моими желаниями и мечтами, в ту далекую июльскую ночь был выжат и исчерпан до последней капли. В этом запредельном изнеможении я уснула.

– Юля, да бросай ты уже эту свою работу! – встревоженно тормошила меня за плечо на следующий день мама, безуспешно пытаясь разбудить после почти пятнадцатичасового сна. – Ты так нужна Алисе! Совсем с ней мне сладу нет! Очень уж быстрая и верткая она в свои шесть лет! На месте ни минуты не сидит. А тебе просто нужно отдохнуть, и все снова будет хорошо.

Но утром я точно знала, что все будет не хорошо, а по-другому. Это был третий шаг навстречу моему швейцарскому мужу.

6. Не бей из пушки по лягушке!

– Мартин, а ну-ка иди сюда! Ты зачем это залез на трактор? – вдруг слышу я голос бабушки Ми.

Бежать! Может быть, не догонит! Мокрая трава, как будто она заодно с бабушкой, хватает меня за голые ноги, обвивает цепкими стеблями, как жесткими корявыми руками, я спотыкаюсь о корень старой раскидистой яблони, неуклюже падаю, коленка в кровь.

– Мартин! Ну вот, теперь еще и коленку разбил! Давай домой!

Я понуро бреду домой, сейчас будет обед. А ведь в поле так много интересного! Мама приготовила пирог с вишней, которую я собрал с единственного вишневого деревца, присоседившегося к нашему яблоневому саду за домом. Ну почему я должен есть еще и этот бабушкин гороховый суп?

А сколько тут лягушек в запруде! Смогу ли я поймать вот эту? Почему она прыгает так быстро в траве? У нее внутри пружина? А что будет, если я сам возьму такую пружину и сделаю…

– Мартин! Мы ждем тебя! Давай к столу! Мама уже на стол накрыла! – слышу я голос папы.

А кожа у лягушки такая гладкая, пузырчатая. И мокрая. Почему она мокрая? Ведь она не в воде, а по лугу прыгает. А если я попробую приманить ее мухой? Но как добыть муху? Она быстро летает. И как же она все-таки прыгает, эта лягушка? А почему муха летает, а лягушка прыгает?

– Мартин! Садись, суп остынет! А зачем ты все-таки полез на трактор? – хитро улыбаясь, спрашивает папа.

– Я хотел поймать лягушку! – потупив взгляд, отвечаю я.

– Мартин! Как можно поймать лягушку, сидя на тракторе? – удивляется папа.

А я и сам пока не знаю. Просто хотел попробовать. Может быть, после обеда я поймаю рыбу. Или даже птицу. Почему же она летает? А что, если я вытащу перья из подушки? Я приклею их к бумаге. А потом сделаю такие большие крылья, чтобы… Чтобы как инженер и первый летчик-исследователь Отто Ли?лиенталь! Я видел его крылья в книге, которую нашел у дедушки Эмиля в мастерской. Его мастерская манит меня, приборы и инструменты завораживают. Но бабушка Ми всегда закрывает эту комнату на ключ. Я могу пробраться туда, когда отец что-нибудь там мастерит. Надо бы раздобыть соломы для крыльев, она легкая. А мой сосед и одноклассник Якоб наверняка тоже захочет делать крылья. Надо его позвать.

– Не бей из пушки по лягушке! – заливисто смеется мама, поправляя рукой пышные темно-русые локоны.

На террасе стол под крахмальной кремовой скатертью, букет бело-желтых маргариток, собранный к обеду мамой. Дымится бабушкин гороховый суп. Может быть, бабушка Ми все-таки отвернется, а я успею вылить его под куст сирени? Душистый свежеиспеченный папой хлеб меняет дело. А потом будет рубленое мясо с рожками и традиционным яблочным муссом. Я видел утром, что мама собрала яблоки в саду. Пока мама и папа будут пить кофе, я еще точно успею проверить, работает ли мой силок для птиц!

Я сам сделал настоящую машину! Пока бабушка не видела, я взял деревянный ящик из-под мыла. Я как раз туда помещаюсь. От старой детской коляски отломал колеса и приделал их к моей машине. Удалось приладить только три, но машину можно запустить вниз по дороге, к школе, и она точно покатится! Чтобы управлять передними колесами, я соединил их толстой веревкой. А концы буду держать в руках. Где же Якоб? Надо позвать его! Если и он сделает такую машину, можно будет устроить гонки!

Мне 15. В доме, где мы живем, раньше была школа. Потом там жил мой дедушка Эмиль. По всей его мастерской кругом шкафчики и полочки, где аккуратно разложены всякие детали. Он собирает, разбирает на запчасти, ремонтирует и продает велосипеды, швейные машинки, радиоприемники. Учитель математики и физики Ханс у нас в школе в Замочково тоже увлекается электроникой, электронными установками. На уроках мы сами собираем усилители сигнала из транзисторов. Мама грозится выкинуть мою коллекцию радио: она занимает уже почти всю комнату. А сегодня я раздобыл и принес домой проводную антенну длиной почти сто метров! Завтра я примотаю ее к яблоне, протянув через весь сад от окна, и можно будет ловить радиосигнал по коротким волнам. Ханс сказал, что радиосигнал пойдет из Европы, Африки, Китая, Австралии, Америки, России.

7. Мой личный центр мира

– Эй, Мартин! Опять тебе целый ворох писем пришел! – машет мне рукой наш почтальон-весельчак Альфред, на ходу спрыгивая с желтого почтового мопеда.

Кто бы мог подумать, что маленькая швейцарская деревенька под Замочково, надежно спрятавшаяся от чужих взглядов среди ухоженных полей, бескрайних лугов, округлых холмов и гор, синеющих вдалеке, вдруг превратится в мой личный центр мира? Мне всего 16, а я смог сделать это! Уже второй год подряд почтальон Альфред приезжает к нам два раза в день и заполняет почтовый ящик у калитки толстыми яркими конвертами с диковинными марками и корреспонденцией со всего мира. Письма, открытки и посылки приходят из Польши, Чехословакии, Австрии, Африки, Америки, Китая, Португалии, России. Радиостанции всего мира шлют мне в Замочково свои журналы, газеты, книги с информацией об их странах: о людях и об истории, о политике, культуре и технике. А все потому, что я отправил им на радиостанции карты-подтверждения, и они теперь знают, в какие дни и часы в Швейцарии их радиоканалы ловятся лучше всего!

Мне казалось, что весь огромный мир вдруг уютно свернулся в электроспираль и сосредоточился в моей комнате, увешанной проводками и заставленной разными приборчиками. Мне интересно читать о других странах и о людях, живущих в них. Но сведений так много, что я не успеваю даже просматривать всю корреспонденцию, которая мощной рекой течет через мой железный почтовый ящик, ставший головной болью нашего почтальона. Хорошо еще, что вечно веселый Альфред приезжает на своем специальном желтом мопеде, а то бы ему не дотащить эти почтовые сумки!

И еще хорошо, что вся информация на немецком языке. Даже китайцы, оказывается, прекрасно знают немецкий! Они присылают мне не только журналы и газеты, но и причудливые китайские подарочки: манускрипт с красивыми иероглифами, составляющими мое имя, яркие блестящие безделушки, назначения которых я не понимаю. Я также не понимаю, почему русские издают свой рекламный журнал «Спутник» на такой убогой желтоватой бумаге. В конце журнала всегда есть страничка с уроком русского языка. Я пытаюсь разобрать затейливые буквы кириллицы, но у меня ничего не получается. У русских в «Спутнике» есть занятная реклама-приманка: «Проведите каникулы в Сибири на машине „Лада“»! Нет, спасибо, я уж тогда лучше сразу в Пекин, на поезде, по Транссибу. Они бы мне еще «Запорожец» предложили. Зато кулинарные рецепты народов СССР иногда тестирует моя мама. Это точно вкуснее, чем бабушкин гороховый суп.

Мне 19. Август. В пятницу после занятий в школе электрики и электроники мы с друзьями из Замочково и округи едем в город Крестозво?ново. Самая короткая дорога, ведущая к нашему озеру, которое вольно раскинулось на три страны в древнеледниковой предальпийской долине благодаря рейнскому леднику, сладко тает на солнце. Она манит и виляет среди долин и холмов, покорно укладываясь прямо под мою первую гудящую и ревущую машину. Никто до сих пор не знает, кому это озеро официально принадлежит, потому что нет никаких юридических соглашений о праве собственности и никаких установленных границ. А потому озеро даже не общее, а свободное, никому не принадлежащее. Но сегодня оно будет нашим! Сегодня мы сами установим свои границы! В Крестозвоново открылась дискотека. Танцевать мы, конечно, не будем, но музыку-то послушаем. И на местных девушек посмотрим.

Почему у них в Крестозвоново такая странная музыка? Почему у них такое мутное качество аппаратуры? Почему у них нет нормального света? Зато понятно, почему у них тут нет нормальных симпатичных девчонок. А что если мы…

8. Есть идея!

В следующие выходные работа кипела вовсю. Старший брат Якоба Тобиас выпросил у матери Хайди ключ от старого деревянного дома с сараем, что уже давно стоял в полях под Замочково порожняком без какой-либо определенной цели. Кучерявый черноволосый Дани составил плейлист музыки, мы вчетвером скинулись по двадцать франков, и он раздобыл подходящие пластинки. Я сделал динамики из старых картонных коробок и фанерных ящиков – их мой отец обычно утилизировал после продажи велосипедов. Недостающие детали я добрал со склада за зданием фирмы, где я проходил учебную практику: там хранились сломанные радиоприемники под вторичную переработку. Все вместе мы покрасили и дом, и сарай изнутри, вмонтировали лампы светомузыки и уже начали было испытывать качество звука. Чтобы сделать звукоизоляцию, нам пришлось заклеить все окна разноцветной фольгой. Но что делать с качеством звука? От нашего топота деревянный пол трясся, и каждую минуту игла соскакивала с пластинки. Мы с Дани придумали вмонтировать проигрыватель под потолок, у кафельной печки, чтобы он не подпрыгивал от колебаний пола при каждом движении.

Через пару недель все было готово к старту.

– А где ваше разрешение? Разрешение у вас есть, я спрашиваю? – гремел мой отец, бывший раньше долгое время представителем нашей деревеньки примерно из тридцати домов в Совете общины в соседнем Замочково.

Мой отец Курт хорошо знал свое дело. В стране с прямой демократией, в которой важные для жизни граждан решения кое-где до сих пор принимаются на общем собрании простым поднятием рук, представитель деревни в Совете общины и его слово имеют значение.

Разговор с отцом был коротким. Твердый и справедливый, он был незыблемым авторитетом у нас в деревеньке. В своей мастерской он хранил три длинноствольных карабина с деревянными прикладами, которые получил на хранение после службы в армии. Никто в нашей семье никогда не закрывал этот оружейный арсенал на ключ, что очень меня радовало, особенно когда мне было лет двенадцать-тринадцать. Еще у отца была малокалиберная винтовка Flobert – на всякий случай, если, например, в саду поутру обнаруживалась полумертвая куница, неудачно поохотившаяся ночью на наших кур и гусей. Во время Второй мировой отец охранял швейцарскую границу где-то во французской части Швейцарии, у речушки Оньо?н, французский берег которой тогда уже заняли немцы. А незаполненные формуляры для личных карточек всех жителей нашей крохотной предальпийской деревеньки, каких много спрятано по всей Швейцарии, лежали в кабинете у отца в массивном дубовом шкафу под замком.

На следующий день по требованию моего отца мы уже стояли в Совете общины и, спотыкаясь на каждом слове, рассказывали Отто Бельцу, начальнику местной администрации, о нашем намерении превратить старый дом с деревянным сараем в деревенскую дискотеку.

– А сколько людей-то будет примерно? – поинтересовался Отто.

– Человек двадцать, – предположили мы.

– Шуметь будете?

– Да нет, конечно. Мы помаленьку. Мы тихонечко.

Через неделю был назначен запуск нашего проекта. Мы сами нарисовали плакаты и развесили их по всей округе. Сарафанное радио или, как говорят в Швейцарии, «витамин В» работает в Швейцарии безупречно и точно как часы. Колокол на башне в Замочково не пробил и восьми вечера, а перед нашим преобразованным диско-сараем уже в день открытия стояла добрая сотня транспортных средств: велосипеды, мотоциклы, мопеды, машины. И даже трактор. В тот вечер в пятницу все дороги нашего региона вели к Замочково.

Наше благое дело набирало обороты! За вход мы начали брать по пять франков, чтобы хоть как-то ограничить количество желающих. Не помогло! Тогда мы придумали сделать вход только в костюмах. Но и это не могло сдержать наплыв разномастной толпы парней и девчонок, стремившихся к нам на дискотеку по выходным.

Через пару недель после открытия дискотеки в нашу студию в подвале влетела Хайди, мать братьев Тобиаса и Якоба:

– Да вы что тут все, с ума посходили? Весь дом у вас на прошлых выходных ходуном ходил, того и гляди балки обвалятся! А ну, бездельники, смотрите, все балки расшатались! А если под ваш топот все обрушится? Сколько у вас в дом народу влезло? – тарахтела она прицельной картечью по нашим ушам.

– Человек сто двадцать. Точно не больше, – неуверенно и робко пробурчал жилистый вихрастый Тобиас, исподлобья поглядывая на мать.

– Да мы все исправим! – почти хором выкрикнули мы с Дани. Нам очень не хотелось отменять набирающую обороты дискотеку. – Есть идея!

На следующие выходные мы полностью перестроили нашу музыкальную программу для диско. Вместо бум-бум и бах-бах наши посетители вдруг услышали плавные медляки. Сначала публика смотрела на диджея Дани в полном недоумении. Мы были почти в отчаянии. Действовать нужно было быстро и решительно. Я встал и пригласил Мириам, симпатичную сестру Тобиаса, на медленный танец. А потом в центр танцзала вышла вторая пара. Третья. Мы были спасены!

На следующей неделе мы притащили из подвала деревянные балки – укрепить пол, чтобы тот не провалился под ногами. Дискотека под Замочково стала еще популярнее. Наше общее дело шло в гору!

9. Маленькая хрупкая Ада

Через год мы уже организовывали концерты начинающих и матерых рок-групп по всему нашему региону. Мы брали в аренду спортзалы многоцелевого назначения, концерты собирали толпы посетителей. Мы планировали даже выйти в формат open air. Это было бы удивительно легко, особенно когда погода позволяла порхать летом от дискотеки на вечеринку или с рок-концерта на шоу под открытым небом с огромным количеством желающих утонуть в грохочущей музыке и приглушенном свете, неумело, но по-юношески уверенно чертящем свои причудливые фигуры и фантасмагорические переплетения теней темными пьянящими молодыми ночами. В моей жизни все клокотало, кипело, бурлило, стремительно менялось, как кадры заводного приключенческого фильма.

На одной из таких вечеринок в мою жизнь вошла маленькая хрупкая Ада. Она вошла в мою судьбу жестким и уверенным танцем – «два шага вперед и один назад». Она перекроила мои взгляды на жизнь, мои ценности по своим лекалам, отрезала все, что ей не подходило по фасону и размеру, остатки сметала наживую белыми нитками, выкинув ненужные ей пестрые лоскутки моих беззаботных дней в корзину с грязным бельем.

Мы поженились в холодном январе. Я принял решение о нашем зимнем браке только для того, чтобы моя дочь Сабрина родилась в настоящей семье и носила мою фамилию. Предстоящее появление Сабрины на свет дарило мне надежду, что все будет хорошо, что все обязательно будет хорошо. Ведь иначе и быть не может, когда в семье появляется малыш. Я свято верил в это до последнего дня нашего брака. Но уже тогда, во время январской свадьбы, меня ни на минуту не отпускало чувство, что что-то идет не так, что сценарий моего фильма жестоко нарушен. Мой внутренний голос упрямо твердил: «Остановись!» Но было поздно что-то менять. Мой внутренний голос никогда не обманывает меня. Моя интуиция, взращенная свободным и легким ветром на альпийских лугах, на фоне могучих гор, вселяющих наивное вселенское доверие к миру, мое чутье, впитанное в детстве с топленым коровьим молоком, мой инстинкт самосохранения и сохранения устоев семьи отказывались верить в происходящее. Они щетинились, как шерсть обреченного и загнанного в угол зверя, но не могли противостоять жесткой воле моей маленькой хрупкой жены Ады, крушащей все на своем пути и превратившей нашу совместную жизнь в ад.

Холод этого свадебного дня, пронизывающий до костей, остался со мной надолго, на все 25 лет нашего брака. Эти 25 лет брака протекли сквозь мои пальцы, оставив только мо?кроть воды на озябшей ладони. Этот поток сточной ледяной воды, обрушившийся на меня, долгие годы приводил мое сознание в пульсирующий озноб, до гусиной кожи по всему телу. Я долго не мог выгнать этот пронизывающий свирепый холод ни из своего дома, ни из своей души.